Страница 10 из 22
– Верь. Ещё и не такое бывает.
Ада закрыла глаза. Я замолчал. Незаметной тёмной тенью в комнату прокрался кот и притаился в углу, всё ещё подозрительно наблюдая.
– Герман, это судьба. Он всё равно бы долго не прожил, у него было больное сердце. Ты знал?
– Знал. Но было бы ещё десять, может, пятнадцать лет.
– Скорее всего, меньше. Он мог умереть ещё в детстве, несколько раз. Я перед ним так виновата.
По моей спине пробежали мурашки. Мне не послышалось. На секунду захотелось потрясти её как следует. Да кто ты такая, чёрт тебя дери? Но странное внутреннее чувство будто шептало – не торопись, наберись терпения.
Раствор закончился, и я осторожно вынул иглу и прижал вену ваткой. Она посмотрела на меня.
– Я создаю тебе массу хлопот.
– Ветеринары тоже дают клятву Гиппократа, если хотят, конечно. Человек ведь – животное. Так что я исполняю свой священный долг. Давай введу В-двенадцать.
Я продезинфицировал руки и смазал спиртом кожу на её плече. Почему-то в первый раз было легче. Теперь я чувствовал себя уже не так уверенно. Инъекция довольно болезненная, по крайней мере, мои обычные пациенты после неё реагировали бурно и громко меня проклинали.
– Давай сделаю сама. – Сказала Ада.
Зря сказала. Прямо вызов.
– Всё нормально.
Захватив кожу двумя пальцами, я ввёл иглу на две трети. Ада даже не поморщилась. Вынув иглу, я прижал ватку.
– Моцарт, – пробормотала Ада.
Лёгкая струящаяся мелодия, минорная и светлая, медленно поплыла, будя воспоминания, – те моменты, которые были задвинуты далеко за ненадобностью, а теперь вдруг оказались важными, и с радостью вынырнули из небытия.
Жаркий день. Жужжание пчёл над пёстрым лугом. Вершина холма, на который мы только что, потея, взобрались. «Марина, Гера, посмотрите, какая красотища! Я ведь говорил!». Огромное выгоревшее от солнца небо. Осторожно смотрю вниз. Страшно. В животе холодеет, и я висну на отцовой руке. Запах подсохшей травы. Бутерброды с сыром. Тёплая вода из бутылки.
«Давай напугаем маму!». Мы втискиваемся под кровать перед самым её приходом – я легко, отец с трудом. Пахнет пылью и хочется засмеяться. Ничего не подозревающая жертва открывает дверь, входит, напевая, и начинает переодеваться. Перед моим носом свешивается серый край юбки. Я, давясь от смеха, зажимаю рот рукой, и тут же чувствую толчок в бок. Это сигнал. Зловещий волчий вой. Кровать чуть не ломается, когда мама вскакивает на неё с ногами. «А-а-а! Дураки!»
– Тебе повезло.
Ада всё так же пристально смотрела на меня, пока я прибирал на столике иголки и поломанные ампулы.
– А тебе?
Ну вот, всё-таки спросил. Она чуть улыбнулась.
– Мои родители умерли. Очень давно. Я была маленькой. Но я их помню. Это самое лучшее из того, что стоит вспоминать.
– Это, наверное, ужасно. Мне, правда, жаль. С кем же ты жила?
– Одна.
– Совсем одна?
– Да. Но это было уже потом.
Она снова замолчала, слушая музыку с полузакрытыми глазами.
И тут у меня родилась идея. Я быстро свернул Гугл и открыл папку на рабочем столе. Когда отца не стало, на меня, тогда ещё подростка, время от времени накатывала дикая тоска. Хотелось что-то делать, хоть на миг вернуть видимость его присутствия. И я скачал его любимую музыку и слушал, слушал, слушал, надрывая душу себе и матери. А потом перестал, и больше не касался этой папки. Ранний «Скорпионс», лучшее из «Битлз», Цой, Шевчук, и тут же Марк Бернес, и гитара Гойи, русские народные, шотландские баллады, и много чего ещё – безо всякой системы. Но была одна особенная детская песенка. Он мне пел её на ночь. Только её, другие он просто не умел. Поэтому и здесь она была в мужском исполнении.
Внимательно следя за лицом Ады, я включил трек.
Музыка зазвучала. Ада застыла, широко раскрыв глаза. Одна бровь поднялась выше.
Все уснули до рассвета,
Лишь зеленая карета
Мчится, мчится в вышине,
В серебристой тишине.
Лицо исказилось, как будто ей стало больно. Она напряглась и вся повернулась к источнику звука.
Шесть коней разгоряченных
В шляпах алых и зеленых
Над землей несутся вскачь,
На запятках черный грач.
– Сейчас же выключи, – сказала Ада.
Это был приказ. Я среагировал не сразу, так потрясло меня её поведение. Это ведь всего лишь песня. Да, смысловая для меня. Ну и что?
Не угнаться за каретой,
Ведь весна в карете этой…
Повисла тишина. Ада закрыла лицо руками и отвернулась к стене. Мне снова стало неловко, как будто я нечаянно подсмотрел запретное.
Ада развернулась. Она не плакала. Лицо было злым. Глядя на меня прищуренными глазами, она начала говорить скороговоркой.
– Герман, спасибо тебе большое за всё. Я… не смогу теперь, правда… но потом я обязательно отблагодарю тебя, вот увидишь, я покрою все расходы. У меня был очень непростой день. Так много случилось, что в голове не укладывается. Давай так – я буду тебя спрашивать, а ты отвечай. Ладно? Это очень важно!
Я воспользовался тем, что у неё закончился воздух.
– Чё-то я сейчас не понял, кто тут командир. Обалдеть просто! Представь себе, мне тоже хочется кое о чём спросить. Но я, как видишь, веду себя деликатно. Деньги твои мне не нужны. Просто отдыхай, хорошо выспись. Завтра будет день.
– Я завтра уйду! Просто так получилось, но я уйду, правда…
– И тебя найдут под забором в твоём чудесном пальто, погибшую от истощения. Не надо глупостей. Завтра тебе будет хуже.
– Мне нельзя здесь оставаться! Я не могу тут!
– Ну, придётся потерпеть. Или скорая помощь, как вариант.
– Послушай меня! – крикнула она так, что аж закашлялась.
– Нет, это ты послушай! – почти заорал я. – Ты пришла сама. Никто тебя не звал, но ты пришла к нам. Я помогаю, чем могу. У меня такие гости тоже не каждый день бывают! Ты что думаешь – ты такой из себя подарок, а я именинник? Я ж тебе, дуре, добра желаю. И в ответ всего лишь требую не перечить мне. Просто не мешай, поняла! Повторяю, я не лезу к тебе с расспросами, не спрашиваю документы, не звоню в полицию! Лежи уже и помалкивай.
Она прямо глазами засверкала от такого отпора. А как ты хотела? Ты бы попробовала у овчарки удалить чирей без наркоза. Или уверить блондинистую хозяйку гламурненького пёсика в необходимости удаления у него части больного ушка. В нашем деле важна твёрдость. Потом ещё спасибо скажешь.
– Хорошо! Хорошо. Что ты собираешься со мной делать дальше? Всё равно твоя мать выкинет меня.
– Будет день – будут и песни, – спокойнее сказал я. – Тебе, наверное, в туалет хочется, жидкости влилось много. Давай провожу.
– Сама.
Ну, давай-давай, барабанная дробь. Она завернулась в простыню, лихо встала и, задрав нос, пошла из комнаты. Уже на пороге её повело, и если бы я не подхватил, она бы и этот косяк отметила своим черепом. Я дотащил её до нужного помещения и велел на всякий случай не запираться.
Начала болеть голова. Я глянул на часы. Три часа, четвёртый. На завтра все планы накрылись. Я почувствовал злобное раздражение, но не из-за того, что понедельник потерян, а потому что я повёл себя как кретин. Взял и разоткровенничался, как бабуська в плацкартном вагоне, поддался на расспросы человека, о котором вообще ничего не знаю .
Послышался звук сливаемой воды, и Ада вышла, важная как индейский вождь. Я не удержался и фыркнул. Она неодобрительно глянула на меня.
– Можно какую-нибудь одежду, пожалуйста.
В этот раз я не стал брать мамины вещи, а дал ей свою футболку из тех, что поновее и посвободнее.
– Как себя чувствуешь?
– Спасибо, гораздо лучше.
– Спокойной ночи! Зови, если что.
Прикрыв дверь, я отправился спать в мамину комнату. Раздеваться не стал, так и лёг на спину по диагонали кровати. Голова раскалывалась, но сон не шёл. Меня тянуло к моему компу, но он остался с девчонкой, а её общества мне хватило сегодня с лихом. Просто надо полежать с закрытыми глазами и отдохнуть. В голову лезли всякие мысли. Я их гнал, чтобы не провоцировать мигрень. Думай о хорошем, думай о хорошем… Завтра я не пойду на учёбу и на работу. Завтра, нет уже сегодня, надо что-то наврать. Я заболел. У нас залило квартиру. Сломался замок. Угнали машину. Подобрал ненормальную бродяжку. Чёрт.