Ловцы желаний

— Ну что ж, — я прокашлялся. — Тюрьма Зеленые Камни действительно имела особый статус. Состояла она целиком из камер-одиночек, что обусловливалось, как вы изволили заметить, уникальной ее клиентурой. Узники Зеленых Камней не были простыми уголовниками. Здесь сидели настоящие гении этого дела, особо опасные для общества личности, знатные и известные люди, а также много иностранцев.

— Иностранцев? — изумился он. — А этих-то каким ветром?

— Ну как же, — попытался объяснить я. — Шпионы там всякие, послы, замешанные в преступлениях.

— Теперь понятно.

— Каждый из них находился на особом попечении, — продолжал я. — Персонал тюрьмы соответствовал уровню подопечных. Высочайшие требования предъявлялись даже к рядовым охранникам. Брали только солдат с достаточным опытом и не имеющих ни одного нарушения за время предыдущей службы.

Мало того, каждый кандидат подвергался дополнительным испытаниям, пройти которые очень непросто.

— Каким, например? — заинтересовался Капустин.

— Всяческим. Помимо собственно отменного здоровья, физической выносливости и навыков меткой стрельбы: внимательность, память, сообразительность, реакция. Кроме того, солдат должным образом подготавливали с учетом специфики, а также регулярно проверяли на пригодность. Можете представить, как отбирался на службу офицерский состав?

— Да уж! — понимающе закивал писатель. — А вас, Яков Михайлович, тоже проверяли по-особенному перед тем, как допустили к работе?

— Мало того, после успешного прохождения этой проверки я был направлен на своеобразную практику в несколько обычных тюрем поочередно. Ох и насмотрелся же я там! Был, признаюсь, повод задуматься о своей дальнейшей карьере.

— И все же решились?

— Как видите, — развел я руками. — Помимо специально обученного персонала и усиленной охраны Зеленые Камни разительно отличались от остальных тюрем условиями содержания. Не то чтобы узникам сиделось вольготно, но отношение к ним было безупречным, чего я опять же не могу сказать о других местах заключения, в коих мне довелось до этого служить.

— И все-таки, в конце концов Зеленые Камни прекратили существование, — заметил Капустин.

— Да, — вздохнул я. — Тюрьму закрыли, узников распределили по действующим на тот момент заведениям. Но это должно было случиться. На самом деле, хорошо, что все повернулось именно таким образом.

— Что вы хотите этим сказать, Яков Михайлович?

— Видите ли, господин Капустин, Зеленые Камни существуют уже много десятилетий и, насколько мне известно, эту крепость всегда использовали именно для этого — наказания провинившихся. За все эти годы здесь накопилось столько зла, что оно стало ощущаться почти физически.

— Интересная мысль, — Капустин снова открыл блокнот.

— Вы сами почувствуете, как угнетают стены, когда находишься внутри здания. От долгого нахождения там развивается, выражаясь медицинскими терминами, депрессивное состояние. Я ощущал это на себе, наблюдал те же проблемы у своих коллег и заключенных, просидевших значительное время. Случались и экстраординарные случаи, о которых позже. Не знаю, поставили вас в известность или нет, но дело в том, что в течение почти полугода после того, как меня уволили со службы, я находился в психиатрической лечебнице.

Судя по изумлению в глазах моих попутчиков, я понял, что сей факт моей биографии не был освещен инстанциями, порекомендовавшими семье Капустиных мою скромную персону в качестве экскурсовода. Что ж, придется сделать это самому:

— Более всего там угнетает белый цвет: стены, потолки, халаты, наволочки, смирительные рубашки, лица соседей по палате. Да, угрюмые, бледные, не знающие солнца лица. И когда вокруг только белое, день за днем, так хочется туда, где буйствуют остальные краски. Из-за толстых стен кажется, будто мир снаружи ярок до необычайности.

— А ведь я мечтал когда-нибудь написать о заведении подобного рода! — воскликнул Капустин, видимо надеясь на мои услуги консультанта и по этой части.

— Ничего интересного для читателя, поверьте, — заверил я. — С виду все размеренно, тягостно и скучно. Страшно там, внутри, но понять этого, не ощутив, невозможно. Собственный недуг усугубляется безумием окружающих. От умалишенного можно ожидать всего, в любой момент. И чем больше рассудка осталось в человеке, тем труднее ему его сохранить в подобных условиях…

— Вам, как я полагаю, помогли, — прервал нить моих рассуждений Капустин. — А вообще, многих удается излечить от умственной болезни, по вашему личному опыту?

— Вы имеете в виду мой опыт пациента? — уточнил я.

Писатель кивнул.

— Только очутившись по ту сторону решеток, я осознал, насколько бессмысленна наша современная медицина с точки зрения душевных расстройств. Человек освобождается от безумия исключительно по воле Божьей — таково мое мнение. А все эти глупейшие издевательские процедуры и снадобья лишь мешают, а порой и губят все дело.

— Я почему-то именно так и полагала, — высказала свои мысли вслух Елизавета.

— Думаете, почему я смею с такой уверенностью делать выводы? — продолжал я. — В начале своей медицинской карьеры я имел опыт работы в одной из психиатрических лечебниц. Еще во время учебы я интересовался психиатрией, готовился посвятить себя именно этому разделу медицины. Возиться с человеческими органами мне казалось неинтересным и бесперспективным занятием.

— И долго вы там работали? — поинтересовалась женщина.

— Не очень. Ознакомившись с методами, применяемыми к умственно неполноценным пациентам, а также попытавшись привнести что-то свое, я в результате разочаровался. Хотя честнее, конечно, это назвать полнейшим непониманием предмета.

— Но, тем не менее, этот предмет вам удалось познать с обеих сторон, — подытожил Капустин.

— Как, наверное, вам пришлось тяжело, — посочувствовала мне его супруга.

— На самом деле мучился я, как вы изволили заметить, недолго. Ибо три года, проведенных в палате душевнобольных, я существовал лишь физиологически, мое сознание было полностью отключено от внешнего мира. Я продолжал находиться в Зеленых Камнях. Но, тем не менее, мне удалось выкарабкаться. Мой мозг все-таки смог переварить все это.

— А вы не боитесь, что… — Капустин замялся.

— Что по возвращении туда у меня могут снова начаться проблемы? — договорил я за него. — Не думаю. Я пережил это раз и навсегда, да и визит наш туда будет настолько мимолетен, что для каких-либо беспокойств нет ни малейшего повода.

Некоторое время мы ехали молча. Слышны были лишь поскрипывание колес да топот и похрапывание лошадей…

Очнувшись от полусонного состояния, в которое погрузила меня наша размеренная езда, я протер глаза и встряхнулся, прогоняя остатки сна. Капустин смотрел в окно. Его жена дремала, снова положив голову мужу на плечо: шляпка ее немного сползла, рот был чуть приоткрыт.

«А она недурна», — подумал я.

Капустин, видимо, догадался о моих мыслях и понимающе улыбнулся.

Сидя напротив своих благополучных экскурсантов, явившихся из совершенно другой жизни, я еще не предполагал, какая трагедия их ожидает. Это, конечно, моя вина: я не должен был соглашаться везти их сюда. Не следовало ворошить прошлое. Не следовало…

— Приехали! — крикнул извозчик.

Мы выбрались из экипажа. День был в самом разгаре. С другой стороны железных ворот раздался знакомый недовольный голос:

— Кого там еще нелегкая принесла?

— Открывай, Наумыч! — откликнулся извозчик. — К тебе писатель из города. Про тебя книжку будет писать.

Забренчала цепь, и из приоткрывшихся ворот показалось усеянное глубокими морщинами лицо с густой рыжей бородой. Это был Наумыч — бессменный сторож уездного тюремного управления.

— Ты что несешь, старый бес? — выругался он, настороженно оглядывая непрошеных гостей… — Яков Михайлович! — узнав меня, он сразу подобрел. — Уж не мерещится ли мне? Какими судьбами?

— Нет, не мерещится, Наумыч, — ответил я. — Ну как ты тут, как здоровьишко?