Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Через 11 лет после смерти Армана-Огюстена-Луи де Коленкура, герцога Виченцкого (1773–1827), обер-шталмейстера императора во время Русского похода, вышли его воспоминания[63]. Как и можно было предполагать, воспоминания Коленкура не только сделали известными многие детали Бородинской битвы, но и вообще вышли за рамки собственно воспоминаний, став своего рода исследованием о событиях 1812 г. По уверению Коленкура, Наполеон был убежден, что его продвижение к Москве с неизбежностью заставит русскую армию принять сражение. Император полагал, что в своем стремлении «угодить дворянству» новый русский главнокомандующий Кутузов будет вынужден принять бой, проиграет его, а это, в свою очередь, даст возможность Александру I пойти на мирные переговоры с Наполеоном, «избежав упреков и порицаний со стороны русских вельмож». Опасаясь отхода русской армии, император решился на фронтальный бой, что обусловило нерешительные результаты сражения. Особую роль в этом сыграл отказ от использования гвардии, что, впрочем, Коленкур и не осуждал, и не одобрял. «Эти успехи без пленных, без трофеев, – писал Коленкур об императоре, – не удовлетворяли его». Говоря о катастрофическом состоянии французской армии после сражения, Коленкур дал понять, что Наполеон не достиг своей цели и что взятие Москвы без разгрома русской армии было обесценено. Особое внимание при описании Бородинского сражения Коленкур конечно же уделил героической смерти своего брата Огюста-Жана-Габриэля, дивизионного генерала и коменданта Главной квартиры императора, овладевшего, по мнению автора, Курганной высотой.

В 1839 г. были опубликованы воспоминания Матье Дюма (1753–1837), генерал-интенданта Великой армии, в которых автор еще раз подтверждал отсутствие обычной активности у императора в день сражения; несмотря на очевидную необходимость перемен в первоначальной диспозиции в ходе боя, Наполеон этого так и не сделал[64].

В 1842 г. увидели свет воспоминания бывшего субинспектора смотров в кабинете начальника Главного штаба Великой армии барона Пьера-Поля Деннье (1781–1848)[65]. Его свидетельства и размышления о Бородинской битве, но особенно цифры потерь, которые он приводил, сыграли заметную роль в зарубежной историографии великого сражения. Не претендуя на глубокий анализ хода сражения, Деннье остановился на поведении Наполеона в те дни, отметив его кипучую деятельность 5 и 6 сентября: «Он видел все, он предвидел все, он был всюду как в самые прекрасные дни своей славы». Однако 7 сентября Наполеон с раннего утра страдал от сильной головной боли, и его влияние на ход битвы оказалось более скромным, чем ожидалось. Численность русских войск Деннье оценивал в 162 тыс. человек, а французских – не более чем в 140 тыс. Деннье был первым, кто во французской историографии попытался не произвольно, но на основе документальных материалов оценить потери Великой армии. Он привел цифры рапорта, сделанного им на основе данных начальников корпусных штабов в Москве и представленного начальнику Главного штаба маршалу Бертье (вероятно, 21 сентября): 49 выбывших из строя генералов (из них 10 убитыми), 37 выбывших из строя полковников (10 убитыми), 6547 офицеров, унтер-офицеров и солдат убитыми и 21 453 ранеными. Бертье, получив эти цифры, приказал Деннье держать их в секрете[66]. Одновременно Деннье представил Бертье список убитых и раненых 5 и 7 сентября 1812 г. генералов и полковников[67], который, как нам совершенно очевидно, был недостаточно точным. Так, дивизионный генерал Л.-П.-Э. Шастель, командир 3-й дивизии легкой кавалерии, который фигурирует среди убитых, не был даже ранен, значившийся в списке бригадный генерал 1-й дивизии 1-го пехотного корпуса П.-Г. Грасьен был ранен не под Москвой, а под Смоленском, полковник 12-го линейного полка 3-й дивизии того же корпуса Ж.-М. Тулуз был смертельно ранен еще под Валутиной горой и т. д. Это заставляет нас признать данные Деннье недостаточно точными и нуждающимися в проверке.

Деннье представил также интересные цифры из рапорта командующего артиллерией дивизионного генерала Ж.-А. Бастона де Ларибуазьера: в день 7 сентября было выпущено 60 тыс. снарядов и истрачено 1 млн 400 тыс. ружейных зарядов[68]. Русские потери Деннье оценивал в 50 тыс. человек.

На фоне той литературы о Наполеоне, которая выходила во Франции в 40-е гг. XIX в., книга Деннье выглядела явным исключением из правил. Еще с конца 30-х гг. июльская монархия, готовясь к переносу праха Наполеона во Францию, стала активно пропагандировать культ покойного императора. Огромными тиражами выходили воспоминания Наполеона, мемуары о нем и его времени. Французские беллетристы рьяно взялись писать книги о Наполеоне. К примеру, Александр Дюма, издавший в 1840 г. биографию императора, посвятил в ней немало страниц описанию Бородинского сражения[69]. Картина получилась явно компилятивной (были использованы 18-й бюллетень, работы Гурго, Сегюра, Жомини, воспоминания генерала Ж. Раппа), но еще раз упрочившей в представлении французов расхожие сюжеты о «смертоносном редуте», подвиге Коленкура и пр.[70]

Как правило, литература тех лет о Наполеоне сопровождалась многочисленными иллюстрациями, нередко талантливо исполненными (скажем, Ж.Л.И. Беланже или О. С. Шарлем), но неизменно рассчитанными на широкую публику и создававшими сказочно-зримый для народа облик эпохи Первой империи. В потоке этой литературы Бородинское сражение почти неизменно описывалось в духе наполеоновской легенды. В качестве характерного примера исторических работ, явно подпавших под влияние этой «наполеоновской волны», упомянем книгу Эмиля-Марко де Сент-Илера, бывшего пажа при императорском дворе, второй том которой повествовал о Бородинском сражении[71]. Отсутствие критического анализа событий, слабое введение в научный оборот новых источников и односторонний отбор прежних были ее характерными чертами. Начавшая выходить в 1845 г. многотомная «История Консульства и Империи» Луи-Адольфа Тьера (1797–1877) первоначально также укладывалась в рамки раздуваемого культа императора.

Диссонансом среди книг, вышедших из-под пера профессиональных историков, звучали работы Жюля Мишле, полагавшего время Консульства и Империи «маленькой историей». Позже Мишле, остановившись на Бородинской битве, напишет, что Наполеон, так долго желавший сражения, выказал себя перед Москвой колеблющимся и нерешительным. «Победа его была неполная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал ослабленных русских, как того хотели Мюрат и другие»[72].

Наступившие 1850-е годы, а вместе с ними и эпоха Второй империи еще более усилили интерес к Наполеоновским войнам и русской кампании. В 1853 г. выходит работа Ф. Шапюи, а в 1855 г. – генерала Пьера Бертезена (1775–1847)[73]. Если работа первого автора была достаточно беглой, то труд второго оказался не лишенным интереса. Работа Бертезена, опубликованная его сыном, представляла воспоминания по названию и историческое исследование по существу. Опираясь на опубликованные материалы, используя документы и карты военного депо и, конечно, свой опыт (в 1812 г. он был бригадным генералом в дивизии Молодой гвардии А.-Ф. Делаборда; он не участвовал в Бородинском сражении, но хорошо мог представить, что произошло во время боя), Бертезен попытался показать общую картину битвы. Наиболее интересными были его рассуждения о потерях французской армии. Он полагал их равными примерно 22 600 человек, так как, исходя из собственного опыта, знал, что командиры частей, не желая подавать рапорты о солдатах, которые по тем или иным причинам оказались вне полков, нередко указывали потери бóльшими, чем они были в действительности. Автор считал, что в Москве армию догнали примерно 4–5 тыс. солдат, внесенных в рапорты как выбывшие из строя[74].

63

Caulaincourt A.-A.-L. Souvenirs du duc de Vicence. Bruxelles, 1838. T. 1–2. Более полное изд., сопровождавшееся хорошими примечаниями, среди которых помещены выдержки из «Дорожного дневника» Коленкура, вышло в 1933 г.: Caulaincourt A.-A.-L. Mémoires. Основное русское изд.: Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943. Далее цит. по 2-му французскому изд. 1933 г. или по указанному русскому изд.

64

Dumas M. Op. cit.

65

De