Страница 38 из 52
Как мы уже писали, первые впечатления о Бородинском сражении сложились у Вильсона при получении известий о нем в Петербурге. Прибыв позже, вероятно 25 сентября, в Красную Пахру и собирая сведения о Бородине, Вильсон смог составить более точное представление о великом сражении. Он сразу пришел к двум выводам: во-первых, что «Бородинскую битву нельзя назвать регулярным сражением, une bataille rangée… Это была борьба за отдельные позиции…», а во-вторых, что русская армия в значительной степени действовала пассивно, особенно после сражения, хотя «силы неприятеля были гораздо больше расстроены»[482]. Последнее суждение английского генерала было явно чересчур смелым и напрямую связано с той политикой, которую он проводил в Главной квартире русской армии, пытаясь побудить русских к более активным действиям. Вскоре Вильсон пришел к еще одному важному заключению о том, что события накануне и во время сражения заставили Наполеона серьезно пересмотреть стратегические планы: французский император теперь стал больше полагаться на тот эффект, который произведет на Александра I взятие Москвы, нежели на разгром всех сил противника[483]. Основываясь на этих главных тезисах, сформированных еще тогда, в 1812 г., Вильсон и создал цельную картину Бородинского сражения.
Численность русских сил, по Вильсону, составляла 90 тыс. регулярного войска, 10 тыс. ополченцев и 7 тыс. казаков при 640 орудиях, а Великой армии – 140 тыс. при 1 тыс. (!) орудий. Пехота Наполеона, по его мнению, была в хорошем состоянии, чего нельзя было сказать о кавалерии. Предшествовавший генеральному столкновению бой за Шевардинский редут, как не без оснований считал автор, был упорным, но ненужным и безрезультатным. События 7 сентября он изложил достаточно последовательно и, по возможности, точно, показывая, как шаг за шагом план Наполеона по разгрому русской армии давал сбои из-за стойкости противника и простого стечения обстоятельств. По мнению Вильсона, подготовка Наполеоном решающего удара совпала с рейдом русской кавалерии Уварова и Платова, что и заставило его отложить штурм Курганной высоты. Хотя батарея Раевского и была позже взята (описывая этот штурм, автор искренне восхищался отвагой и военным искусством О. Коленкура, который смог выбрать верный путь среди русских колонн), но последнюю неприятельскую позицию у Горок он уже не имел сил атаковать. Считая, что русские не предпримут сражения на следующий день, и надеясь на вступление в Москву без нового столкновения, Наполеон целиком положился на «политические интриги». Потери сторон английский генерал оценивал поровну – в 40 тыс. (за 5 и 7 сентября). Результат сражения был неопределенен – «каждая армия представляла себя хозяином поля». Поэтому, как писал Вильсон, не Бородинскому сражению, а «вялости» неприятеля, вступившего в Москву, но боявшегося возможности нового сражения, обязана Россия своим последующим триумфом. Точка зрения интересная, хотя и не бесспорная. Не бесспорны также были и утверждения автора о численности войск, особенно о численности орудий у Великой армии, о потерях, о действиях отдельных генералов и их солдат на поле боя. Нередко английский генерал, явно желая угодить русскому правительству, делал сомнительные утверждения, сохраняя при этом стиль невозмутимого наблюдателя[484]. И все же рядом с картиной, созданной Вильсоном, как верно отмечали его современники, в сущности, поставить в Англии в те годы было просто нечего. Произведением английского генерала будут пользоваться все последующие поколения англосаксонских историков.
Значительно меньший интерес вызвала работа Ч. А. Файфа «История XIX в.», первое издание которой вышло в Лондоне в 1880 г. Рассматривая события 1812 г., Файф обратился к трудам Богдановича, Шамбрэ, к ряду опубликованных документов, но основным источником материалов для него стал, конечно же, Вильсон. Наполеон, по мнению Файфа, безуспешно гоняясь за русской армией, пришел в конечном итоге к убеждению, что всякое сопротивление противника прекратится со взятием Москвы. Это и побудило его двинуться к русской столице. При Бородине, считал Файф, французы потеряли 40 тыс. (!), русские – 30 тыс. (!). «Обе стороны, – отмечал автор, – приписывали себе победу; на самом же деле ни одна из них не одержала ее. Это не было такое поражение русских, какое было необходимо Наполеону для окончательного решения войны; это не было торжество достаточное для того, чтобы спасти Россию от необходимости покинуть свою столицу»[485].
Многие отечественные авторы, вслед за К. А. Военским, обратившимся к британской историографии войны 1812 г., утверждали, что рубеж XIX–XX вв. стал для нее переломным. Они связывали это с выходом в свет в начале 90-х гг. XIX в. работ американского адмирала А. Т. Мэхэна, ставших основой геополитической науки[486]. Теперь для североамериканской и британской публики война в России в 1812 г. должна была предстать только как эпизод великой борьбы континентального монстра Франции с могущественной Британской империей[487]. Одновременно с американцем Мэхэном к похожим выводам пришел и британец О’Коннор[488]. И все же в специальных работах, затрагивавших как события в России в 1812 г., так и Наполеоновские войны в целом, этот взгляд стал прослеживаться не сразу. Примером тому могут служить работы Х. Д. Хатчинсона, Х. Б. Джорджа и Р. Дж. Бартона, вышедшие в конце XIX – начале ХХ в.[489] Общим для них было повторение того фактологического материала и тех оценок, которые ранее уже звучали в работах английских авторов. Некоторые нюансы (скажем, полковник Бартон оценивал русские потери в 44 тыс., а французские – в 28 тыс.), в сущности, ничего не меняли. Пожалуй, только одна работа того времени могла претендовать на новое прочтение событий 1812 г. – это книга бывшего премьер-министра Англии А. Розбери, вышедшая в 1900 г., которая, впрочем, не была по достоинству оценена ни в те годы, ни позже[490]. Не претендуя на профессиональный военно-исторический анализ событий, Розбери сделал попытку, хотя и не бесспорную, психологического анализа личности Наполеона. Принадлежа к категории великих людей и наделенный некой сверхъестественной силой, французский император переживал в 1812 г. фазу постепенного угасания своего таланта. Это, в свою очередь, толкало его к безрассудным попыткам «до конца испытать свою судьбу»[491].
И все же, несмотря на отсутствие оживленных дискуссий о Бородинском сражении в британской историографии того времени, память о нем держалась прочно. В преддверии Первой мировой войны и в ходе ее представления британцев о стойкости русских были важным фактором доверия к России как к союзнику. Эти представления во многом определялись такими изданиями, как, например, «Британская энциклопедия». Автор статьи, посвященной Бородину, вполне убедительно осветил основные этапы битвы и остановился на уже традиционном вопросе об использовании (или, точнее, неиспользовании) Наполеоном гвардии. Автор утверждал, что совсем «неочевидно», будто дополнительное введение в бой войск могло бы привести к решительным результатам. Полный разгром русской армии на поле боя под Бородином не имел бы решительного воздействия на «национальный дух русских». В целом наполеоновская армия, состоявшая наполовину из иностранных контингентов, потеряла 32 из 130 тыс., а русская – около 42 из 121 тыс. человек[492]. Хотя сражение при Бородине, указывалось в энциклопедии, памятно в основном по ужасным потерям обеих сторон, во многих моментах оно являло «прекрасный пример для исследования наполеоновской тактики».
482
Вильсон – императору Александру I. Красная Пахра, 25 сентября 1812 г. // Вильсон Р. Т. Указ. соч. С. 144.
483
Вильсон – герцогу Глостерскому. Юрки, 27 октября 1812 г. // Там же. С. 197.
484
Wilson R. Narrative… P. 133–155, 315–317. Любопытно, что даже имя французского генерала Ромëфа почему-то звучало у Вильсона как «Романов» (“Romanow”).
485
Файф Ч. А. История Европы XIX века. М., 1889. Т. 1. С. 335–340.
486
Наиболее известное русское изд.: Мэхэн А. Т. Влияние морской силы на французскую революцию и империю (1793–1812). М.; Л., 1940. Т. 1–2.
487
См., например, характерную работу: Fitchett W. H. How England Saved Europe. L., 1899.
488
O’Co
489
Hutchinson H. D. The Story of 1812. L., 1897 (русское изд.: Гутчинсон Г. Д. Английский историк русской отечественной войны 1812 года. СПб., 1905); George H. Napoleon’s Invasion of Russia. Oxford, 1899; Burton R. G. Napoleon’s Invasion of Russia. L., 1914.
490
Rosebery A. Ph. Napoleon: The Last Phase. L., 1900.
491
Обращает на себя внимание, что несколькими годами ранее Розбери В. К. Надлер тоже сделал попытку психологического объяснения поступков Наполеона и Александра I в 1812 г.
492
The Encyclopaedia Brita