Расколотая

В конце концов мама с Эми уходят, когда Кэм спрашивает меня, что мы уже прошли по биологии. Как будто я слушала. Но я приношу тетрадь.

— Извини, но это тебе мало поможет. — Я даю ему тетрадь, и Кэм листает ее, но скоро понимает, что по большей части все это — полная белиберда.

— Мне трудно сосредоточиться на этом уроке, — признаюсь я.

— Сегодня ты витала в облаках, — говорит Кэм. — Я бросил тебе записку, просто чтобы ты оторвала глаза от Бога-Учителя, который живет среди нас.

— Не болтай чепухи, — бормочу я, нервно гадая, многое ли он заметил. И что могли заметить другие.

— Ой, да ладно. Ты и все остальные девчонки весь урок глаз с него не сводили. Как будто я не видел!.. Но лично у меня от Хаттона мороз по коже.

— Почему это?

Он вытаскивает из кармана листок. Разворачивает и показывает карикатуру под названием «Естественный отбор».

Первым бежит хорошенький зайчик, за зайчиком гонится лиса, за лисой — лев, а льва преследует тираннозавр. А замыкает эту цепочку

Нико. Он одет в шкуры, как пещерный человек, лицо зверское, в руке дубинка.

Я смеюсь.

— Ты и вправду видишь его таким?

— О да. Он — тот еще зверюга. Интересно, как он получил диплом учителя? Прямо так и вижу, как он загоняет нас в морозильник и делает из нас колбаски.

А и правда, как он получил диплом учителя? Конечно, биологию он знает неплохо, но, уверена, учительской квалификации у него не имеется. Возможно, где-то был настоящий мистер Хаттон, учитель биологии. Был, но теперь его нет. Улыбка сползает у меня с лица.

Я рассеянно начинаю рисовать учеников в форме нашей школы имени лорда Уильяма: марширующие бордово-черные колбаски.

— Ух, ты. Классно рисуешь.

— Спасибо. Ты тоже неплохо.

— Нет, я рисую только смешные карикатуры.

— Зато крутейшие, правда-правда. Но я вижу, тебе нужна помощь с уроками. Во-первых, это, — я постукиваю пальцем по его рисунку, — не естественный отбор, а скорее пищевая цепочка.

— И?..

— Динозавров в ней больше нет.

Мы болтаем еще, наверное, с часок. Язык у него подвешен: может чесать ни о чем и обо всем. Рисует карикатуры и на других учителей, а я задаюсь вопросом, как бы он изобразил миссис Али.

— Приятно снова видеть тебя улыбающейся, Кайла, — говорит мама, когда я поднимаюсь наверх. И я думаю: разве не здорово было бы остаться этой девочкой, у которой на уме только школа, подшучивание над учителями и приносящие пирожные мальчишки? Кэм симпатичный, забавный и простой, без затей. Совсем не такой, как Бен.

Бен. Пораженная, я задаюсь вопросом, что бы он подумал о Кэме. Возможно, счел бы, что отношение Кэма ко мне больше чем дружеское.

И был бы, наверное, прав.

О чем только я думала? Настроение сразу же падает, вина и боль терзают душу. На какое-то время, пусть ненадолго, но я забыла о Бене.

Мама сказала, что ей приятно снова видеть меня улыбающейся. Но как я могу улыбаться, даже Кэму, когда Бен... когда он...

Вчера ночью его мать ничему не улыбалась. Моя мама не смогла ей помочь, и женщина была в отчаянии.

Быть может, я смогу помочь. Подсказать, что она может сделать: разместить сведения об исчезновении Бена на сайте, посвященном пропавшим без вести, вместе с другими исчезнувшими детьми. Возможно, это даст ей надежду, поможет двигаться дальше.

И, может, тогда она не возненавидит меня, если узнает правду.

Я бегу.

Песок скользит под ногами. Соленый привкус моря царапает горло, когда я хватаю ртом воздух. Бегу быстрее.

Несмотря на страх, я слышу крики чаек, вижу блики на воде. Лодку чуть поодаль, втянутую на берег.

Быстрее!

Я так выдохлась, что ноги уже не слушаются. Спотыкаюсь, лечу вперед и, тяжело приземлившись, растягиваюсь на песке. Последний воздух выстреливает из легких, все вокруг кружится, вертится...

...и меняется. Ночь мягче. Как-то отдаленнее. Я больше не чувствую ни своего судорожного дыхания, ни лихорадочных ударов сердца, но страх ближе, неотвратимее.

«Никогда не забывай, кто ты!» — кричит чей-то голос, потом обрывается.

Отсоединяется.

Вокруг вырастает кирпичная стена, ширк-ширк, ширк-ширк. Как входящая в песок лопата.

И остается лишь темнота. Тишина.

Густая, мертвая.

ГЛАВА 7

Темная куртка, джинсы, теплые перчатки. Черная шапка, не только чтобы прикрыть светлые волосы, которые могут блестеть в лунном свете, но и для тепла. Сегодня ночью холодно.

Я бесшумной тенью спускаюсь по лестнице, потом осторожно, тихо открываю боковую дверь и выхожу в ночь.

И сама удивляюсь тому, как я двигаюсь, не издавая ни звука. Впрочем, это уже больше не тайна. Мои скрытые навыки имеют объяснение: в «Свободном Королевстве» меня обучали в том числе и этому. Просто до поры до времени эти навыки были скрыты глубоко внутри. Кто знает, на что еще я способна?

Мимо проезжает машина, и я растворяюсь в тени. Куда они едут в три часа ночи? Я иду увидеться с мамой Бена.

Если верить старой карте, которую я нашла на верхней полке у нас дома, каналы позади дома Бена соединяются с пешеходной тропой выше нашей деревни, по пути пересекаясь с несколькими односторонними дорогами. Не больше шести миль. Ну, может, семь. Если бежать, это займет где-то час, и мне не терпится припустить, чтобы развеять тревожные ощущения, вызванные сном. Тем самым сном, который, с некоторыми вариациями, преследует меня по ночам с тех самых пор, как я очнулась в больнице после стирания памяти.

Вначале я двигаюсь медленно, держась в тени домов на тот случай, если какому-нибудь полуночнику взбредет в голову выглянуть в окно.

Какая-то сонная собака несколько раз вяло тявкает, но вокруг тихо: ни звука отрывающихся дверей, ни голосов. Дойдя до пешеходной тропы в конце деревни, я перехожу на бег. Медленнее, чем рассчитывала, боясь споткнуться о корни деревьев в тусклом лунном свете. Но когда глаза привыкают, ускоряюсь.

Тропинка, по которой мы с Беном бегали вместе. То место, где он собирался меня поцеловать. Пока не появился Уэйн. Пока уровень Бена не зашкалил и его едва не вырубило. А ведь вырубило бы, не прими он строго-настрого запрещенную «пилюлю счастья». С этих пилюль и начались все беды. И все это из-за Уэйна, из-за его нападения, из-за неспособности Бена помочь. Зачищенные не могут применять силу даже для защиты.

Что было бы, если бы не вмешались Эми и Джазз? Быть может, тогда бы ко мне вернулась память? Мне становится страшно.

Теперь бояться нечего. Уже нечего — с тех самых пор как я начала вспоминать все то, чему меня учил Нико. Уэйн может подтвердить. При этой мысли улыбка сползает с моего лица.

Вскоре дорога разветвляется. Ту, что идет влево, я знаю: она возвращается к другому краю нашей деревни. Та же ветка, что уходит вправо, ведет к моей сегодняшней цели.

Бег, темнота, ночь — это так бодрит! Я слишком долго просидела взаперти. Холодный воздух, ритм движения и вырывающийся изо рта пар завладевают мной. И вот уже не остается ничего — только бег.

По мере приближения к цели рождаются и другие мысли. Что будет, когда я доберусь туда? Что подумает и сделает мама Бена, когда я постучу в дверь в четыре утра, предугадать трудно. И что мне ей сказать?

Есть только один выход — сказать правду. Я должна рассказать ей, что произошло на самом деле.

Она должна знать, что я люблю Бена и никогда и ни за что не причинила бы ему боли.

Но ты сделала это.

Нет! Все было не так. Он в любом случае собирался срезать свой «Лево». Я пыталась остановить его.

Но не остановила. Значит, плохо старалась.

Да, следует посмотреть правде в лицо: нужно было стараться лучше.

Нам всегда говорили, что любое повреждение «Лево» приведет нас к смерти либо от боли, либо вследствие ареста. И да, он был так решительно настроен избавиться от прибора, что ничего не хотел слушать!

Но как ни сильна боль от потери Бена, мысль о том, что я должна была попытаться что-то сделать, доставляет еще больше страданий. Я считала, что поступаю правильно, помогая ему. С моей помощью у него было больше шансов выжить. Без нее у него почти наверняка ничего не вышло бы.