Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 12



Дмитрий Александрович наблюдал за происходящим, стоя на балконе.

Отсюда, с высоты седьмого этажа, ему все было видно очень хорошо.

Куликово

1. И тогда он неспешно выехал на середину поля. Из первых рядов тут же раздались свист и крики, разобрать смысл которых было невозможно. Багатур Челубей криво усмехнулся, затем медленно повернулся в седле в сторону свистевших, снял шлем, широко раскрыл рот, показав всем свои кривые, сточенные, как у старой собаки, зубы, и с резким выдохом рот захлопнул. Причем сделал это с такой силой, что щелчок от удара зубов донесся до стоявших на значительном отдалении от печенега ратников.

Наступила гробовая тишина, в которой Челубей столь же неспешно и даже лениво надел на голову шлем, приподнял правую ладонь и покрутил ей в воздухе, в смысле «где же поединщик?».

Ходили слухи, что все, кто раньше бился с багатуром, были им убиты. Обладая исполинской силой, ордынец специально вооружался удлиненным, значительно более тяжелым копьем, которым он легко управлялся одной рукой. Большинство же поединщиков просто не успевали доехать до Челубея, так как были застигнуты его копьем много раньше, чем им самим удавалось атаковать противника. Опять же страшной силы удар, который, как правило, наносился в грудь, не только пробивал кольчугу или броню, но и ломал грудную клетку. И выжить после такого удара было уже невозможно.

На лице печенега застыла глинобородая полуулыбка, он закатил глаза, нарочито громко, даже со свистом втянул своими плоскими, приплюснутыми ноздрями осенний воздух, показалось, что тут же и захмелел. Конечно, багатура посещали видения, он слушал голоса степных духов и даже разговаривал с ними, испрашивая силы для рокового поединка…

И тогда Дмитрий Александрович говорит:

2. На поединок с Челубеем Александр выехал без доспехов, но в схимническом облачении. Это означало, что параман с вышитым на нем изображением Голгофы и перетянутый крестообразно на груди ремнями из сыромятной кожи был единственной броней Пересвета, который, конечно, знал, что копье Челубея длинней и тяжелей его копья. Значит, оно быстрей достигнет его и, скорее всего, войдет в него, но за это время он успеет доехать до печенега и атаковать его.

То есть он попытается сделать то, что не удавалось никому до сих пор – доказать багатуру, что он такой же смертный воин, как и все собравшиеся на этом поле, что только в руках Божиих смерть и жизнь человеческая, что даже и волос не смеет упасть с головы без Божественного произволения…

Дмитрий Александрович окидывает взглядом происходящее и объясняет:

3. Рев над полем нарастал с каждой минутой, особенно его усиливал вой монгольских стрел с костяными свистками на наконечниках. Этот вой степи входил внутрь головы и полностью лишал рассудка. Наверное, с таким нечеловеческим звуком испускали дух тысячи половецких богов – одноглазых, одноруких, безногих, что не умели ни видеть, ни слышать, ни говорить. Однако на смену им приходили другие тьмы уродливых существ в войлочных шлемах с нашитыми на них бубенцами. Они стучали в бубны, куковали, притворялись лешими или обитателями речных глубин, откуда взмыленные лошади пили воду, прижимали уши и водили безумными глазами.

После первой атаки ордынцев переславцы дрогнули и отступили к заросшему густым ельником оврагу, идти в который передовые части темника Мамая не решились.

Дмитрий Александрович размышляет:

4. Слух о том, что ордынцы прорвали порядки русских, разнесся быстро. Тем более что с пологого холма у деревни Куликово было хорошо видно, как полк правой руки попятился к Непрядве, оставляя за собой сотни убитых, устилая ими кривые вытоптанные перелески и глинистые овраги, и даже подоспевшие на подмогу суздальцы не смогли остановить свирепую ярость монголов.



На смену коннице, невозмутимо печатая шаг, двигалась генуэзская пехота. Полностью повторяя рельеф местности, пехотинцы восходили на многометровые ледникового происхождения валуны и погружались в балки, переходили вброд устланные камнями русла потоков и медленно расползались по почерневшей целине, все более и более врезаясь в русские порядки.

Дмитрий Александрович описывает происходящее:

5. Засадный полк замер.

Сотники подняли ладони вверх.

Разнеслась перекличка семи труб.

Словно святой Иоанн Богослов сошел со старинной иконы, отпер уста и произнес:

– Так семь Ангелов Господних вострубили. Первый из них вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и опустились они на землю…

Сотники опустили ладони, тысячи лошадиных ноздрей выпустили струи горячего пара, и движение началось.

Все быстрей и быстрей понеслись навстречу ветви склонившихся над землей деревьев, норовя хлестнуть по лицу, все громче и громче становился рев встречного ветра, что оглушал и перекрывал грохот крови в голове.

А рот открывался, чтобы выпустить нечленораздельные звуки, и можно было захлебнуться в этом густом, насквозь пропахшем осенью потоке.

Вдруг перелесок резко оборвался, и на полном ходу засадный полк Боброка врезался в людское море.

Авангард почти в полном составе встал на дыбы, некоторые попадали с лошадей, а визг, свист, треск, лязг доспехов, лошадиное ржание и вой ордынских стрел мгновенно превратились в дикую какофонию, в хаос звуков, словно выходящий из преисподней. Чудовищную же картину побоища довершили сотни монгольских шлемов с черепами и рогами, сделанными из человеческих ребер, что метались над живыми и мертвыми, как бесчисленные демоны, побиваемые, но наступающие снова и снова.

Дмитрий Александрович полон сомнений, хотя еще совсем недавно ему казалось, что он ведает все: