Страница 6 из 12
В лесу он бродил давно, и сколько не пытался вспомнить, как именно давно, не мог.
Всё началось с шутки. Дальский пошутил, а селянин Курицын не понял, что это была шутка, и рассердился.
– Где Мамонт?!! Порешу!!! – Ревел Курицын – огромный рыжий детина лет сорока. Глаза его налились кровавой яростью, лохматые брови грозно сошлись к переносице, а лицо, и без того румяное, просто побагровело от гнева. – Я за своего быка вот этими самыми мозолистыми руками любого мамонта задушу!!! – Он потрясал огромными, как ковши экскаватора, ладонями, и соседи верили – действительно, сейчас Васька задушит не только любого мамонта, но и парочку саблезубых тигров в придачу.
Василий, словно ледокол, двигался по деревенской улице, рассекая толпу односельчан, обрадованных бесплатным развлечением. Тракторист Курицын шёл убивать Мамонта. Мамонт Дальский был щупл и слабосилен – по причине природной конституции и многодневного запоя, а тракторист Курицын как раз-таки, огромен, силён, вспыльчив и в кои-то веки трезв. Соседи, словно в театр, сбежавшиеся на скандал, не сомневались, что именно так Васька Курицын и сделает.
Он был в такой ярости, что завалил бы голыми руками, пожалуй, и настоящего мамонта, не будь эти слонообразные ископаемым. Но Мамонт, явившийся причиной Васькиного гнева, был всего лишь хилым заезжим интеллигентом.
Заехал в деревню с милым русскому слуху названием Задериха этот интеллигент примерно две недели назад, в компании столь же интеллигентных, обходительных и сильно весёлых (в смысле – навеселе) людей. Гости сельчанам понравились тем, что много пили, и соответственно, платили за самогон и закуску. То, что кто-то может употребить спиртного больше, чем доморощенные алкаголики, весьма удивляло достойных тружеников села. Однако, приезжие были людьми творческими и называли себя непонятным, но завораживающим словом – богема.
Местный почтальон Шипица, слывший человеком начитанным, не упустил возможности блеснуть эрудицией.
– Вот вы мне скажите: чем отличается богема от бомонда? – спрашивал он у приезжих.
– Бомонд, милейший, до самогона не опускается и творчеством предпочитает на Багамах заниматься, а не в Задерихе, – посмеиваясь, отвечал ему Мамонт Дальский, единственный экономист в шумной толпе художников и литераторов.
Селяне поначалу недоумевали, как он затесался в эту пёструю компанию, но потом, видя, что самогон экономист шибко уважает и от «богемных людей» не отстаёт, перестали этому удивляться.
Сам же Дальский свой интерес к богемной жизни объяснял просто:
– Зато весело! – говорил он и усмехался в усы.
– Где-то я тебя видел, – не отставал от него дотошный работник почтового ведомства, почтальон Шипица.
– Во сне кошмарном, а может в телевизоре – там мамонтов любят показывать,– проворчала в ответ любимая тёща одного из художников, у которой вся шумная компания, собственно, и столовалась.
Тёща зятя не любила и принципиально не понимала, что нашла её дочь – гарна дивчина украинских кровей – в этом «дохлом»?.. Саша Пушкин, напротив, мать своей жены очень уважал – та готовила просто изумительные пельмени. Тёщу звали Тамарой Ивановной и она, жалуясь на зятя подружкам, не получала от тех ни понимания, ни сочувствия. «Ты уж его не забижай, Тома, он же человек богемной» – с ударением на «О», говорила самая близкая из подруг. В ответ тёща подающего надежды художника только плевалась. Однако в силу законов гостеприимства и чтобы соседи худого не подумали, если зять всё же вылезет «в люди», и самого Сашу Пушкина, и всех его друзей, Тамара Ивановна принимала с показным радушием.
– А чего тебя мамонтом прозвали? – поинтересовался Шипица.
В ответ экономист показал язык, перестав сразу быть серьёзным, усатым дядькой. Это была любимая шутка Дальского, он во всю ивановскую эксплуатировал свою похожесть на Эйнштейна, часто веселя этим компанию.
– Шипица, ты что ли совсем оглох, не узнаешь, – захохотал балагур и весельчак, а так же душа всех деревенских гулянок, тракторист Васька Курицын. Механизатор очень любил сканворды и постоянно таскал с собой пару-тройку. – Вот, смотри, – он развернул газетку и ткнул пальцем в фотографию Эйнштейна. – Это же ты, Мамонт, тут я тебя без очков не признал. – Курицын выудил из бездонного кармана, каких на камуфлированном рабочем комбинезоне было множество, карандашик, послюнявил его и, посчитав клеточки, спросил:
– Дальский с двумя «С» пишется? А то тут одной буквы не хватает.
– Пиши с двумя, – добродушно разрешил пьяненький Мамонт и снова показал язык.
Погуляв ещё три дня, компания, притихшая, ввиду похмельного синдрома, направилась к электричке, проклиная семь километров пути, которые предстояло пройти пешком. То, что где-то в дороге потеряли Мамонта, обнаружилось через пару дней, уже в Барнауле. Дальский не явился на открытие выставки художника Саши Пушкина, что само по себе непонятно. Учитывая же следующий за выставкой фуршет, отсутствие экономиста становилось чем-то из разряда очевидного, но совершенно невероятного. Попытки вcпомнить, где последний раз видели Мамонта Дальского, ни к чему не привели.
– Он что-то про Багамы говорил, – неуверенно произнёс кто-то из творцов.
Багамы решили посетить после фуршета, по окончании которого молодые и не очень поэты, писатели, художники и прочие творческие люди об этих самых Багамах попросту забыли. О потерянном соратнике, естественно, тоже никто не вспомнил.
Однако, в Задерихе приезд таких известных личностей был из ряда вон выходящим событием – ещё бы, многие из этих лиц довелось не раз наблюдать по телевизору и в газетах, правда, куда в менее опухшем состоянии. Столь важные гости никогда ранее не удостаивали своим вниманием деревенских жителей, а потому в Задерихе, даже спустя несколько дней после отъезда творцов, о них помнили. Селяне долго обсуждали это культурное событие. Обсуждения проходили очень бурно, интересно, но они могли бы быть ещё оживлённей, если бы в них принимала участие Мараковна.
Мараковна славилась на весь район острым языком и невероятной язвительностью. Обычно она не упускала возможности лишний раз об этом напомнить односельчанам, а тут со старухой сотворилось что-то непонятное. Прошмыгнёт раз в день в магазин семь километров до станции, вернётся с полными сумками – и больше из избы носа не показывает. Естественно, такая странность не осталась незамеченной. То, что Мараковна внезапно разбогатела, селяне бы пережили, но то, что она перестала продавать самогонку в долг, было непонятно и аномально в принципе. От прямых вопросов старуха уходила, словно вдруг лишилась своей знаменитой словоохотливости, всё ссылалась на занятость.
– Да как же, занята! В соседнюю деревню самогон сдаёт. Крупным оптом. – Авторитетно заявил тракторист Васька Курицын, с тоской глядя на занавешенные окна старухиной избы.
– Во-во, богатеет кто-то за твой счёт, жирует на твоём добре, – гаденько усмехнувшись, выдвинул предположение почтальон Шипица. – Эт скока денег иметь надо, чтоб весь недельный запас самогонки скупить?
Ваське оказалось достаточно даже такого туманного намёка, для того, чтобы перейти к действиям.
Он отошёл к забору и, разбежавшись, взял избу Мараковны штурмом. Тракторист ринулся на закрытую дверь, как танк на амбразуру. Дверь пала, в связи с чем старухе самогонщице пришлось выдержать натуральный допрос с пристрастием.
Василия Курицина можно было понять, причина для столь решительных действий у славного тракториста имелась более чем веская. Кто-то повадился воровать живность с подворья достойного труженика, отпахавшего на ниве отечественной механизации лет двадцать. За последние дни у Василия умыкнули тёлку, поросёнка и трёх гусей. Курицын обратился в милицию, но поиски воров ничего не дали, а скотина продолжала исчезать. Тогда отчаянный мужик, не боявшийся ни бога, ни бригадира, решил найти воров собственными силами. За тем и вломился к Мараковне – выяснить, кто это в соседней деревне так разбогател, что скупает всю самогонку на корню.