Страница 64 из 75
В.А. Маклаков вспоминал о настроениях Михаила Александровича в тот период: «Стахович мне не раз повторял, что этот вопрос (о терроре. – А.К) и теперь, наверное, будет поставлен и сделается испытанием Думы. Если 2-ая Дума, как Первая, от осуждения террора уклонится, она себя уничтожит. Ее не смогут после этого считать „государственным учреждением“; ее судьба этим решится. Когда и на чем ее распустят – не важно. Это будет вопросом лишь времени. Но приговор над нею будет произнесен, не откладывая. Я тогда плохо верил Стаховичу; думал, что он преувеличивает важность вопроса, который им самим был в Думе поставлен».
С роспуском II Думы думский опыт М.А. Стаховича закончился. С конца 1907-го и по 1917 год он заседал в верхней палате парламента – Государственном совете, куда регулярно избирался от орловского дворянства. После Февральской революции был назначен Временным правительством генерал-губернатором Финляндии, а в сентябре 1917-го – послом в Испанию. Вскоре после большевистского переворота в России он переехал на юг Франции, в городок Экс-ан-Прованс, где в 1923 году скончался.
После смерти Стаховича А.В. Тыркова вспоминала: «Временное правительство попыталось сделать из него дипломата, послало его в Мадрид. Он недолго оставался на этом живописном посту, купил на юге Франции ферму, как Лев Толстой, с которым он был очень близок, сам шел за плугом, опахивая свои виноградники. Он писал друзьям в Англию, что это счастливейшее время его жизни. Там, среди виноградников, он и умер».
Похоронен Михаил Александрович Стахович на кладбище Сен-Жене-вьев-де-Буа под Парижем.
«России нужны не мстители за прошлое, а организаторы будущего…»
Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев
Нина Хайлова
Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев (1859–1927) по роду своей профессиональной деятельности (военный юрист) и признанию заслуг на этом поприще (генерал-майор) представляет собой нетипичную фигуру среди русских либералов. Тем не менее уже современники отдавали ему должное именно в этом качестве. В.Д. Кузьмин-Караваев родился в Тверской губернии, в деревне Борисково Бежецкого уезда, и принадлежал к старинному дворянскому роду, ведущему свое начало от новгородских посадников. С конца XV века Кузьмины-Караваевы – воеводы, стольники, стряпчие – нередко упоминаются в исторических документах. Впоследствии представители этой фамилии были успешны на воинской службе – в армии и флоте, участвовали во многих известных баталиях XVIII–XIX веков и достигли высоких чинов. Среди них – Дмитрий Николаевич Кузьмин-Караваев (1818–1883), генерал от инфантерии, а также его братья – контр-адмиралы Николай (1820–1883) и Твердислав (1829–1885).
Владимир был одним из сыновей Д.Н. Кузьмина-Караваева, которые, продолжив семейную традицию, оставили свой след в анналах российской военной истории. Это Николай (1853–1892), генерал-майор, в 1880–1885 годах – воспитатель младших сыновей великого князя Михаила Николаевича; Дмитрий (1856–1950) – генерал от артиллерии, начальник Главного артиллерийского управления в 1905–1915 годах; Аглай (1864–1918) – генерал-лейтенант, начальник 1-й Донской и 1-й Кубанской казачьих дивизий.
Что же касается Владимира, то он приобрел известность прежде всего как публицист, общественный деятель и политик. Вместе с тем и его жизнь почти тридцать лет была связана с армией, а в период Русско-японской войны ему довелось провести несколько месяцев (с марта по сентябрь 1904 года) в Маньчжурии, исполняя обязанности председателя Военно-судной комиссии.
По окончании в 1878 году Пажеского корпуса В.Д. Кузьмин-Караваев служил в 7-й полевой конной батарее, затем – в гвардейской конно-артиллерийской бригаде. В 1880-м он поступил в Александровскую Военноюридическую академию в Санкт-Петербурге, диплом которой в 1884 году открыл ему дорогу для службы в столичном военном округе в качестве военного следователя. После защиты докторской диссертации (Характеристика общей части уложения и воинского устава о наказаниях. СПб., 1890) Кузьмин-Караваев расширил поле деятельности, вернувшись в Военно-юридическую академию уже в качестве профессора кафедры военно-уголовного права. Он читал также лекции в Николаевской академии Генерального штаба, на юридическом факультете Петербургского университета (1908–1917), Высших женских курсах Н.П. Раева в Петербурге (1909–1913). Член Международного союза криминалистов (с 1898 года), Кузьмин-Караваев пользовался авторитетом и среди зарубежных коллег.
Яркой страницей его биографии стала адвокатская деятельность. С конца 1905 года он – присяжный поверенный Петербургской судебной палаты, в 1908–1911 годах – член Совета присяжных поверенных. Всероссийскую популярность принесли ему выступления в качестве защитника на многочисленных политических процессах.
Служебные обязанности, насыщенную преподавательскую и адвокатскую работу Кузьмин-Караваев успешно совмещал с общественной деятельностью как в столице, так и у себя на родине, в Тверской губернии. С 1890 года он состоял в Юридическом обществе при Петербургском университете (в 1906-м избирался председателем Общества, а в 1906–1916 годах был заместителем председателя его административного отдела).
Конец 1890-х отмечен в судьбе Кузьмина-Караваева вступлением в ряды деятелей местного самоуправления. В 1897–1906 годах он – гласный бежецкого уездного и тверского губернского земских собраний, примыкал к господствовавшему в них либеральному крылу, стоявшему «за возможно большее развитие земской деятельности, направляемой ко благу массы населения». С 1903 года Кузьмин-Караваев – гласный Санкт-Петербургской городской думы (в 1915–1916 годах – товарищ председателя петроградского городского головы). В январе 1904-го, по требованию министра внутренних дел В.К. Плеве, он был вынужден сложить звание гласного тверского земства и Санкт-Петербургской городской думы.
Политические мотивы обусловили и его выход в отставку 30 сентября 1905 года. В мемуарах военного министра А.Ф. Редигера упоминаются обстоятельства этого события: «Он был большой либерал и в тверском земстве выступал с речами, не вязавшимися с военным мундиром, на что мне указал Государь. Я вызвал Кузьмина-Караваева и предложил ему подать в отставку. Он тотчас согласился и лишь просил отсрочки на один-два месяца, чтобы он мог получать полную пенсию, на что я дал согласие. Разговор шел в дружелюбном тоне; я ему выразил надежду, что не увижу его в рядах крайних партий, и он мне это обещал».
Наиболее ярким выражением общественно-политических взглядов Кузьмина-Караваева стала его публицистическая деятельность, стремительно развивавшаяся с конца 1890-х годов. В разное время он сотрудничал в «Вестнике права», «Северном курьере», «Военном голосе», «XX веке», «Молве», «Русских ведомостях», «Московском еженедельнике», «Руси», «Стране», «Запросах жизни» и др. В 1902–1905 годах Кузьмин-Караваев был одним из редакторов газеты «Право», с ноября 1905 года становится ведущим раздела общественно-политической хроники в журнале «Вестник Европы». Стремление Кузьмина-Караваева к просветительству нашло выражение в его сотрудничестве с такими изданиями, как «Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (в 1911–1916 годах – редактор отдела уголовного права и один из авторов), «Политическая энциклопедия» (1906; редактор – Л.З. Слонимский).
Некоторые существенные черты характера и взгляды Кузьмина-Караваева отразились в его воспоминаниях о философе Владимире Сергеевиче Соловьеве. Они встретились в Петербурге в середине 1889 года. «Сошлись мы – люди, резко различные по воспитанию, привычкам и всему укладу жизни, – как-то очень скоро, – отмечал Кузьмин-Караваев. – На следующее лето, опять приехав в Петербург, Соловьев уже поселился в моей квартире. Так началась и продолжалась много лет наша совместная жизнь в течение летних месяцев».
Знаменателен еще один эпизод, который Кузьмин-Караваев приводит в мемуарном очерке: «К Владимиру Сергеевичу Соловьеву однажды обратился мало с ним знакомый собиратель автографов и попросил написать что-нибудь в альбом. Соловьев открыл первую страницу предисловия к своей „Истории и будущности теократии“ и выписал оттуда вступительную фразу: „Оправдать веру наших отцов, возведя ее на новую ступень разумного сознания; показать, как эта древняя вера, освобожденная от оков местного обособления и народного самолюбия, совпадает с вечною и вселенскою истиною – вот общая задача моего труда“. В этом состояла общая задача того труда покойного, которому он придавал наибольшее значение из всех своих работ… Это же составляло основную цель всей его жизни», – заключал друг философа.