Страница 63 из 75
Известно, что П.Н. Милюков любил цитировать фразу из Вергилия: «Если не смогу убедить высших, то двину Ахеронт». Под «Ахеронтом» (так в древнегреческой мифологии называлась одна из подземных рек ада) имелась в виду, разумеется, «стихия революции», которой кадетские лидеры рассчитывали «управлять». Рассудительный и умеренный Стахович не мог разделить этих иллюзий: одна из ярчайших его речей в I Думе была направлена против идеи «управляемого хаоса», а возможно, и лично против Милюкова, обычно сидевшего во время думских заседаний в журналистской ложе.
«Очевидцы и обсерватории способны описывать ливни, грозы, но никто не может описать извержение вулкана, – говорил Стахович 29 июня 1906 года, в речи, посвященной так называемому белостокскому погрому. – Как после извержения вулкана, кроме все сжегшей лавы, есть еще стихийная масса пепла, которая все засыпает глубоко и тяжело, и только много лет позднее тщательными, равнодушными и беспристрастными усилиями науки можно восстановить условия этих событий, можно представлять, предсказывать ту жизнь Геркуланума и Помпеи, которая так внезапно оборвалась, – так и все движения народной стихии должны быть открыты и могут подвергнуться исследованию лучших историков не непосредственно вслед за своим событием, а только много позже и после долгого и добросовестного труда».
Вполне вероятно, что, говоря о возможностях «лучших историков» изучить последствия революции только «спустя много лет», Стахович намекал именно на Милюкова – весьма заслуженного, как известно, историка. Это предположение представляется тем более убедительным, что уже в следующем пассаже оратор откровенно критиковал тактику «заигрывания со стихией» – как со стороны властей, так и со стороны оппозиции: «Когда говорят, что не хотят революции, то обыкновенно забывают, что она не зависит от воли отдельных лиц; она даже не зависит от общей воли, она имеет свойство самовозгорания не только против желания, но иногда против ожидания участников или свидетелей. Оттого-то надо об этом всегда думать и стараться о предупреждении этого губительного
свойства, которое я назвал самовозгоранием». Если многие в России, подводил итог Стахович, до сих пор не избавились от «наркоза возбуждения», от влияния того «вихря, который с атмосферической силой проносится над страной», то существуют две категории людей, обязанных сохранить в этих обстоятельствах полное трезвомыслие: «Это государственные деятели в настоящем и историк – в будущем, когда он станет толковать человечеству значение его великих или ужасных бурь».
Далее Михаил Александрович сказал о сугубой ответственности народных представителей за соблюдение корректности в политической полемике, ибо думская борьба потом с огромной силой резонирует в народной толще. По его мнению, гражданская смута начинается в головах обменивающихся оскорблениями представителей «элиты»: «В самых категорических противоречиях одни говорят, указывая на других, что они безбожники и убийцы, другие утверждают, что те кровопийцы и паразиты. И потому предлагают народу выбрать тех или других себе в руководители, последовать за теми или иными специалистами».
Достаточно важным в перводумской деятельности М.А. Стаховича стало и его участие в дискуссии по аграрным вопросам. Как известно, проблема крестьянского малоземелья была одним из главных источников революционной смуты в стране. Включившись в обсуждение этого вопроса, депутат прежде всего заявил: «Я категорически и не колеблясь стою за увеличение площади крестьянского землевладения. Я считаю это делом нужным, считаю его совершенно возможным и считаю его безотложным… Государственная нужда состоит в том, что нельзя существовать дальше, не подняв народ из нищеты. Русское государство нуждается в том, без чего ни одно государство не живет: народ должен стать плательщиком и потребителем…» Однако, по мысли Стаховича, весь вопрос состоит в том, как именно провести увеличение крестьянских наделов, не вызвав при этом нового хаоса: «Я не скрываю, что принадлежу к тем староверам, может быть, смешным, которые продолжают считать, что поджог, грабеж, насилие – грех и безобразие, и что о них нельзя говорить сочувственно, чуть не ласково… И страшную ответственность кладут на Думу все те, кто с кафедры призывает к самоуправству народному, говорят, как сегодня еще, что надо перейти к силе и пусть-де падет эта кровь на виноватых. Эта пролитая нами и братьями нашими русская кровь прольется не за родину, а в ущерб ей и в горе! Пусть же ляжет она на совесть тех, кто прославляет насилие, подбивает омраченных, нетерпеливых и раздраженных. (Аплодисменты справа, ропот слева.)»
Между тем М.А. Стахович выступил не только против откровенно социалистических идей земельного передела, но и против кадетского проекта аграрной реформы, предполагавшего решить проблему крестьянского малоземелья за счет отчуждения помещичьих земель «за достойное вознаграждение» и передачи их крестьянам в срочную аренду. В противовес кадетам, он выступил за передачу земли крестьянам в полную частную собственность: «Я стою не только за то, чтобы земельная площадь крестьянского землевладения была увеличена, но, помня о необходимости подъема культуры, чтобы эту землю крестьяне получили бы в свою собственность… Непременно в собственность, а не во временное пользование, потому что в мире мы не знаем иного, более сильного двигателя культуры, чем собственность».
Еще в ходе работы I Думы стало ясно: политические позиции умеренно либеральных депутатов, таких как М.А. Стахович, граф П.А. Гейден и князь Н.С. Волконский, расходятся не только с более радикальными группировками (от кадетов и далее влево), но и с продолжавшим существовать вне Думы «классическим октябризмом», который во многом поддерживал правительственный курс. Уже в начале лета 1906 года встал вопрос о создании самостоятельной политической организации; ее название – Партия мирного обновления – придумал М.А. Стахович. Однако скорый роспуск Думы, последовавший 9 июля, внес в эти планы серьезные коррективы.
н июля, в противовес радикальному Выборгскому воззванию, которое было подписано в основном кадетами и левыми и призывало граждан к сопротивлению, хотя и «пассивному», «Партия мирного обновления» выпустила другое «Воззвание» за подписью трех бывших депутатов: П.А. Гейдена, М.А. Стаховича и Н.Н. Львова. В нем, в частности, говорилось: «В силу ст. 105 Основных законов Государю несомненно принадлежит право роспуска Думы. Мы считаем себя обязанными подчиниться не только по долгу подданных, но и по глубокому сознанию, что было бы преступно среди переживаемых Россией опасностей и смут колебать государеву власть… Поэтому первое слово наше, на ком лежало народное доверие, наше первое слово ко всем избирателям – призыв к спокойствию и противодействию каким бы то ни было насилиям. Только старательной подготовкой к новым выборам и сознательным осуществлением их может народ доказать, что дорожит своим представительством в деле правления и участием в создании законов. К будущим выборам должны быть направлены усилия русского народа, а нужды его будут выражены теми, кого он сознательно выберет. Всякие насилия, беспорядки и нарушения законов представляются нам не только преступными, но среди переживаемой смуты прямо безумными».
М.А. Стахович был избран в II Государственную думу, которая оказалась еще более левой, чем ее предшественница. По разным причинам в ней не оказалось главных его соратников по Партии мирного обновления – ни графа Гейдена, ни князя Волконского, ни Николая Львова. И хотя формально во II Думу были выбраны еще два мирнообновленца (М.А. Искрицкий и Г.С. Константинов), Михаил Александрович отказался от создания фракции – в отличие от Гейдена он не имел вкуса к партийному руководству.
Основными оппонентами левых в новой Думе оказались уже не умеренные либералы вроде Гейдена или Волконского, а ультраправые националисты типа Пуришкевича и Крушевана – с такими «союзниками»
Стахович не хотел иметь ничего общего. Тем не менее и здесь он активно выступал не только в пользу умеренных либеральных реформ, но и против продолжающегося «революционного террора». Концовка его речи от 17 мая 1907 года оказалась пророческой: «Если Государственная Дума не осудит политических убийств, она совершит его над собою!» Действительно, в изданном 3 июня Высочайшем указе о роспуске II Думы прямо говорилось: «Уклонившись от осуждения убийств и насилий, Дума не оказала в деле водворения порядка нравственного содействия правительству».