Страница 9 из 53
Становление политической экономии было результатом объединения двух вопросов. С одной стороны, морального: каким правилам поведения должны следовать люди – в особенности купцы и суверены – в сфере экономической деятельности. С другой стороны, научного: как общество, основанное на разделении труда (в котором каждый индивид или их группа производит особый товар или группу товаров и нуждается в продуктах других в качестве средств существования и средств производства), может поддерживать процесс производства.
Очевидно, эти вопросы взаимосвязаны. Так, если мы ищем объективных оснований для моральной оценки человеческого поведения в экономической сфере, ответ на моральный вопрос зависит от ответа на научный. Эта зависимость усиливается идеей (доминирующей в аристотелевской традиции) о том, что «хорошим» является то, что «соответствует природе». Отсюда и следовало влияние последнего вопроса на первый, отраженное в представлении (широко распространенном среди экономистов классической школы первой половины XIX в.) о том, что задача экономистов состоит в отыскании «естественных законов», управляющих экономикой.
Связь между этикой и экономической наукой определяется тем, как понимается моральный вопрос в тот или иной исторический период. В рассматриваемый период преобладал «деонтологический» подход к этике, в рамках которого моральные суждения выводились из абсолютных, не зависящих от обстоятельств, критериев: «убивать – плохо», «помогать страждущим – хорошо». Позднее, с переходом к преобладанию утилитаристской этики, моральные суждения стали в большей степени основываться на фактических последствиях каждого данного действия в специфических обстоятельствах места и времени. Такая этика стала обязательной предпосылкой понимания того, как работает общество. Однако данная последовательность – выражающая так называемый «консеквенциальный» подход к этике – стала признаваться лишь в XVIII в., особенно в связи с влиянием Бентама (см. подразд. 6.7 наст. изд.).
Но на протяжении длительного периода авторы, пишущие на экономические темы, не проводили строгого разграничения между двумя вопросами, что демонстрируют и проблемы, связанные с определением понятия «естественного права». То, что вытекающие отсюда двусмысленности проявились в работах даже таких крупнейших представителей классической школы, как Адам Смит и Давид Рикардо, является любопытной иллюстрацией живучести прежних концепций даже перед лицом радикальных изменений в мировоззрении.
Таким образом, политическая экономия зарождалась как моральная наука и как наука об обществе. На том этапе, однако, разделение между различными аспектами, которые теперь включаются в область исследования экономической теории, было более четким, чем разделение между экономикой и другими общественными науками. Так, например, границы между изучением политических и экономических институтов были чрезвычайно размытыми – гораздо большей была дистанция, разделяющая изучение институтов от рассмотрения поведения достойного «отца семейства» (pater familias) в области потребительских трат и контроля над семейным бюджетом: обсуждение экономических задач «отца семейства» нередко включало и размышления о воспитании детей.
Важным фактором в усиливающемся разделении двух областей исследований, как мы увидим в следующей главе, оказалась новая перспектива исследований, связанная с открытиями в области естественных наук – от кругов кровообращения Гарвея в 1616 г. до перехода от описательной химии к химии количественных связей, осуществленного Лавуазье (1743–1794). Эти научные прорывы способствовали постепенному признанию того, что научные проблемы в понимании естественного мира можно рассматривать в отрыве от моральных вопросов и с опорой на методы анализа, отличные от тех, которые применялись в отношении последних. Еще ранее Никколо Макиавелли (1469–1527) сделал шаг в этом же направлении своим разделением политической науки и моральной философии: анализа поведения, которому правители с необходимостью следуют в своем стремлении к власти, и моральных оценок такого поведения.
Значимость рассмотрения этапа становления политической экономии для наших целей заключается в том, что он оставил в наследство для последующих исканий набор идей и концепций (их значение и определение часто менялись и не были четкими). Это мы уже видели на примере понятия естественного права и еще обратим внимание далее в связи с понятием рынка.
Но приблизительно в XVII в. подход к изучению экономической проблематики изменяется. Чтобы понять его, следует обратиться к рассмотрению радикальных перемен в организации экономической и социальной жизни. В частности, необходимо обратить внимание на роль обмена[29].
Рынок, понимаемый как обмен товаров на деньги, уже существовал и в Афинах времен Перикла, и в Риме времен Цезаря. Однако этот обмен охватывал тогда относительно небольшую долю совокупного общественного продукта. Кроме того, условия обмена характеризовались чрезвычайной нерегулярностью, связанной с воздействиями погодных условий на урожайность, с трудностями в транспортировке и, более всего, со всеобщей неопределенностью в отношении прав собственности. Последняя проистекала не только из преступности, но и, преимущественно, из произвольных воздействий со стороны властей, склонных к резким и часто непредсказуемым действиям в области перераспределения.
Что касается небольшой доли продукции, включенной в обмен, можно указать, например, что в феодальной экономике в рыночный обмен включались в основном излишки, т. е. та часть продуктов, которая не была необходимой ни как средства производства, ни как средства существования и продолжения производственной деятельности. Наряду с этим функционировала и имевшая длительную историю сеть обменов товарами роскоши – специями, тканями, драгоценными металлами, – связывающая зачастую очень отдаленные географические области, а также финансовая сеть, основанная преимущественно на векселях и постепенно охватывающая важнейшие торговые центры[30]. На этой стадии – стадии самодостаточного производства, т. е. производства, направленного на удовлетворение потребностей самих производителей, – основными экономическими единицами являлись небольшие сельские общности. В них некоторая степень развития производственной специализации и денежных платежей соседствовала с натуральным обменом.
Самодостаточное производство стало уступать место производству на рынок только тогда, когда частная собственность начала распространяться и на землю и появилось ремесленное мануфактурное производство. Складывалась другая система общественных отношений и другая производственная структура. В этих новых условиях ни в сельском хозяйстве, ни в мануфактурном производстве работники не являлись более владельцами средств производства или произведенных ими товаров (которые, в любом случае, часто отличались от товаров, которые они сами потребляли). Кроме того, ремесленные мануфактуры – а позднее промышленные предприятия – все более использовали специализированные средства производства, произведенные на иных предприятиях.
Что же касается нерегулярности обмена, то здесь достаточно указать лишь на один из характерных факторов отсутствия однородности в условиях обмена: множественность и постоянную изменчивость стандартов измерения товаров – мер веса, объема, длины, которая, и то очень медленно, постепенно преодолевалась в ходе событий, случившихся, что весьма примечательно, в XVIII в.[31]
Вероятно, именно отсутствие регулярности и однородности в экономической деятельности может объяснить распространенные у авторов того периода ссылки на условия спроса и предложения как на детерминанты рыночных цен. При большой изменчивости в спросе и предложении и при отсутствии четких указаний на определяющие их факторы, эти распространенные в литературе упоминания не могут указывать на наличие полноценной теории ценообразования, не говоря уже о предвосхищении маржиналистских теорий, отождествляющих равновесную цену с точкой пересечения кривых спроса и предложения для данного товара. Как мы увидим далее, в рамках маржиналистского подхода спрос и предложение понимаются как функции (непрерывные и дифференцируемые) – убывающая в случае предложения и возрастающая в случае спроса – от цены самого товара, с возможностью учета других переменных, таких как цены на иные товары и доходы потребителей. Напротив, бесполезно выискивать в отрывочных ремарках ранних авторов по поводу спроса и предложения указания на четко определенные и устойчивые зависимости между спросом и предложением, а также другими переменными, такими как цена данного товара.
29
Здесь также можно указать на изменение в отношении к механическим умениям – от презрения к специализированному практическому знанию к признанию его значения – как на важный элемент культурного контекста. Оно происходило приблизительно между 1400 и 1700 гг. и прекрасно описано у Росси [Rossi, 1962].
30
О модели феодальной экономики, основанной на этих предпосылках, см.: [Kula, 1962].
31
Стандарты измерения на протяжении большей части истории человечества были предметом острых социальных конфликтов и регулировались местными обычаями, в основном переменчивыми и оставлявшими большое пространство для вариаций. Центральная власть в новых национальных государствах преуспела в установлении легальных стандартов измерения лишь после длительных усилий, которые начали давать плоды только к началу XVIII в. Эту весьма интересную историю см.: [Kula, 1970].