Страница 48 из 53
Ни Ботеро, ни Ортес, ни Кантильон не цитировались Мальтусом, хотя он делает ссылку на Неккера и некоторых других авторов, включая Роберта Уоллеса (1691–1771). В случае Уоллеса, однако, Мальтус ограничивается ссылкой на вторичную работу, даже не упоминая его фундаментальные «Различные перспективы человечества, природы и провидения» [Wallace, 1761], на которые прямо ссылается Годвин, критикуя их пессимизм, и из которой, по утверждению некоторых комментаторов, Мальтус мог позаимствовать свой основной тезис[277].
Как бы то ни было, памфлет Мальтуса сыграл специфическую роль и, соответственно, имел более сильное влияние, чем предыдущая литература на эту тему. Его внимание было сосредоточено не просто на отношении между ростом населения и ростом доступных средств существования, но также и прежде всего на последствиях этого взаимоотношения для стратегического выбора того, следует ли стремиться к изменению – и даже радикальному изменению – политических институтов[278].
Многие экономисты того времени, включая Давида Рикардо, ссылались на принцип народонаселения Мальтуса как на аргумент в пользу теории заработной платы, часто выдвигаемой в политических дебатах, так называемого железного закона заработной платы, согласно которой уровень заработной платы имеет тенденцию колебаться вокруг прожиточного минимума. Последний интерпретировался не просто в биологических терминах, а в социальном смысле, как такой минимум, который позволит рабочим не только выжить – в рассматриваемой экономической системе, а значит, исключая эмиграцию, – но также создать семью и вырастить детей[279].
Давайте предположим, чтобы кратко суммировать аргументацию, что заработная плата основной массы рабочих превышает прожиточный минимум. Население начнет расти, а сельскохозяйственное производство перестанет ему соответствовать; в результате вырастут цены на продовольствие, а реальная заработная плата сократится, вернувшись к уровню прожиточного минимума. Если, напротив, мы начнем со ставки заработной платы ниже прожиточного минимума, то тогда население сократится (в результате роста уровня смертности и снижения уровня рождаемости, а также благодаря росту эмиграции); следовательно, сократится спрос на товары, приобретаемые на заработную плату, их цены упадут, а реальная заработная плата вырастет.
Тезис о том, что заработная плата стремится оставаться на уровне прожиточного минимума, выдвигался уже до Мальтуса, но на основе не закона народонаселения, а других аргументов. Например, как мы видели выше (подразд. 5.4), Смит считал, что на ставку заработной платы давление в сторону понижения оказывает различие переговорной силы рабочих и капиталистов.
Как мы уже видели, тезис Смита представляется более веским, чем закон народонаселения. Достаточно отметить, что если рост населения благодаря заработной плате выше прожиточного минимума ассоциируется с ростом уровня рождаемости или падением уровня детской смертности, то давление на заработную плату в сторону понижения может оказать воздействие на рынок труда через 14–16 лет, или, иными словами, после того, как пройдет достаточно времени, чтобы новорожденные смогли стать частью рабочей силы[280]. Более того, «железный закон заработной платы», основанный на мальтусовском законе народонаселения, предполагает отсутствие технологического прогресса в первичном секторе; на самом деле, как показывает исторический опыт, снижающейся доли населения, занятой в производстве продовольствия, оказалось более чем достаточно для снабжения постоянно растущего населения[281].
Однако задача «Опыта» Мальтуса состояла не в том, чтобы создать теорию распределения, а скорее в том, чтобы доказать бесполезность любых попыток улучшения положения основной массы рабочих[282]. Как говорил Мальтус, даже если мы считаем, что эти попытки успешны в краткосрочном периоде, все равно за улучшением жизненных стандартов немедленно последует ускорение темпов роста численности населения, что вернет заработную плату и жизненные стандарты основной массы населения обратно к простому прожиточному минимуму. Надежды на улучшение не должны основываться на институциональных изменениях или социальной политике в пользу бедных: такие надежды могут основываться только на «предупредительных препятствиях» росту населения, к применению которых, как продолжал Мальтус, рабочих побудит только стоящий перед ними призрак бедности. Таким образом, меры, направленные на устранение бедности, контрпродуктивны. Больше того, сам страх бедности выступает в качестве стимула трудолюбия.
Этот последний момент аргументации Мальтуса (а также Неккера и прочих консервативных экономистов) полностью противоречил идеям Смита, Кондорсе, Годвина и всей реформистской традиции. Как отмечает Ротшильд, согласно этой традиции, «всеобщим побуждением к трудолюбию» является надежда улучшить свои условия, а вовсе не страх бедности; Смит, в частности, заявлял в «Богатстве народов», что «страх почти во всех случаях оказывается плохим оружием управления»; Кондорсе утверждал, что «страх является источником почти всех человеческих глупостей, и прежде всего политических»[283].
Гудвин также в своем эссе «О народонаселении» (1820), представляющем собой его ответ Мальтусу, утверждал, что «предупредительные ограничения» роста населения возникают под воздействием улучшения жизненных стандартов рабочих, а не призрака бедности[284]. Схожим образом, по мнению представителя кооперативного движения Уильяма Томпсона (см. подразд. 8.6 наст. изд.) действие закона народонаселения может быть радикально изменено в результате экономической независимости женщин и более высоких жизненных стандартов, достижение которых возможно, как он полагал, в результате изменения организации общественных учреждений.
Однако именно положения Мальтуса впоследствии доминировали на поле классической политической экономии. Благодаря их пессимизму по отношению к перспективам прогресса рабочего класса и общества в целом общественное мнение того времени определяло политическую экономию как «мрачную науку»[285]: унылое построение абстрактных теорий, ведущее к облаченному в одежды научной строгости пораженчеству, поскольку, противостоя человеческому желанию улучшить свои условия, оно утверждает невозможность длительного прогресса. В определенном смысле политическая экономия представляет собой научный пессимизм, который противостоит оптимизму желаний; однако, когда этот пессимизм сталкивался с фактами, то оказывалось, что во многом он вводил в заблуждение, так как недооценивал возможности, предоставляемые технологическим прогрессом. Романтические настроения, начавшие преобладать в первой половине XIX в., смогли поэтому возбудить негативную реакцию против холодной абстрактной логики и пессимизма экономической науки, поскольку было осознано, что она основана на нереалистичных предпосылках. Тем самым вся классическая политическая экономия, а особенно Рикардо и его последователи, столкнулась с растущим недоверием со стороны общественного мнения, вопреки тому факту, что мальтусовский закон народонаселения не являлся существенным компонентом ее аналитической структуры. По существу, характеристика политической экономии в качестве «мрачной науки» способствовала расширению пропасти между «научными законами» экономистов, с одной стороны, и изучением социальных проблем – с другой, что в результате открыло путь к маржиналистской революции[286].
277
См. критическое издание работ Мальтуса под редакцией Джеймса [Malthus, 1798, vol. 2, p. 351–352]. Там же находится список авторов, цитировавшихся или упоминавшихся Мальтусом в его «Опыте о законе народонаселения»» [Ibid., p. 253–357]. Большинство ссылок, однако, было добавлено в последующих за первым изданиях и касается современных Мальтусу авторов, которые приняли участие в дискуссии, последовавшей за оригинальной публикацией памфлета Мальтуса.
278
В «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума», опубликованном посмертно в 1794 г., Кондорсе выдвигал подобные аргументы об опасностях чрезмерно быстрого роста народонаселения; однако его заключения о перспективах человеческого общества были оптимистичными, в резком противоречии с выводами Мальтуса. Кондорсе подчеркивал существование простого средства, контрацепции, которое может согласовать улучшение жизненных стандартов с умеренным ростом населения. Так называемые неомальтузианцы, включая Плейса и – позднее – Викселя, заново открыли идеи Кондорсе, предшествовавшие работе Мальтуса.
279
О заработной плате, обеспечивающей прожиточный минимум, у Мальтуса, Рикардо и Торренса см.: [Roncaglia, 1974].
280
Этот момент был отмечен самим Мальтусом в первом издании его «Принципов» [Malthus, 1820, p. 242; Ricardo, 1951–1955, vol. 2, p. 225].
281
Во второй половине XIX в., в частности, вторая аграрная революция, основанная на использовании химических удобрений, повлекла за собой большой скачок вперед в производительности на работника и на акр обрабатываемой земли. Периоды голода в XIX в. были вызваны преимущественно проблемами нерационального использования ресурсов, а вовсе не абсолютной нехваткой продовольствия на мировом уровне.
282
Тезис Мальтуса в первом издании «Опыта» состоял в том, что закон народонаселения является «убедительным доказательством невозможности совершенствования основной массы человечества» (цит. по: [Meek, 1953, p. 4]). Следует, однако, избегать изображения Мальтуса в качестве ультрареакционера (как это делали Маркс и Энгельс): в самом деле, вновь предложив в своем «Опыте» некоторые идеи, выдвинутые Смитом, Мальтус отстаивал необходимость бесплатного всеобщего начального образования и бесплатной медицинской помощи для бедных.
283
Cр.: [Rothschild, 1995, p. 731], наш источник цитат из Смита [Smith, 1776, p. 798] и Кондорсе.
284
Также преемник Мальтуса на кафедре Колледжа Ост-Индской компании, Ричард Джонс (1790–1855), критик дедуктивного метода, рассматривавшийся в качестве предшественника «исторической школы» (см. подразд. 11.2 наст. изд.), утверждал, что факты противоречат тезису Мальтуса. Однако, учитывая скудость статистических данных того времени и их низкий качественный уровень, изучение этого вопроса должно быть основано главным образом на общих впечатлениях.
285
Данное выражение, которое сразу же стало знаменитым, впервые использовано Томасом Карлейлем (1795–1881) в его эссе 1849 г. «Негритянский вопрос» ([Carlyle, 1888–1889, vol. 7, p. 84]; цит. по: [Milgate 1987, p. 371]). Однако сам Карлейль использовал его в другом контексте, а именно при обосновании движения в защиту рабства середины XIX в., которое возглавлял он сам, а также Джон Раскин (1819–1900), страстный критик индустриального капитализма, произведения которого также были широко распространены среди социалистов конца XIX – начала XX в.
286
Роль политической экономии в освещении границ того, что может быть достигнуто государственным вмешательством, была объектом дискуссий на протяжении веков, хотя с течением времени изменялись подходы; хорошим примером является горячая полемика последних десятилетий о росте государственных долгов и о «бесплатных ланчах», предложение которых приписывается кейнсовской политике, направленной на повышение уровня доходов (см. ниже, гл. 14). Возможно, более близкую аналогию с дискуссией о законе народонаселения представляют нескончаемые разногласия в отношении государства всеобщего благосостояния.