Страница 37 из 53
Таким образом, Смит использует гибкую методологию, которая оставляет место для значительной доли эклектики. Более того, отказ от идеи о математической структуре, присущей реальности, соответствует приданию человеку сложного набора мотиваций – «страстей» и «интересов», что обсуждалось выше в подразд. 4.3 – равновесие которых является объектом рассмотрения «Теории нравственных чувств». Данные элементы – неверие в идею «законов природы», раз и навсегда установленных в объективной реальности как в мире природы, так и в мире человека, а также систематическая готовность признать сложность мотиваций человеческих действий – характерны для шотландского Просвещения, в культурной среде которого вырос Смит и в развитие которого внесли вклад его сочинения.
5.3. Нравственный принцип симпатии
Как мы уже видели, широким контекстом работы Смита были дискуссии о различных мотивациях человеческих действий. Вклад Смита, если охарактеризовать его вкратце, состоял в том, что он указал на взаимодополнимость преследования собственных интересов и придания центральной роли нравственным правилам для здорового функционирования общества.
Подобная интерпретация вклада Смита, которая хорошо соответствует интерпретации редакторов критического издания его трудов[210], возникает из восприятия основных книг Смита, «Теория нравственных чувств» и «Богатство народов», как взаимодополняющих, а не противоречащих друг другу.
В прошлом некоторое время преобладал тезис о противоречии этих двух работ, он получил особое имя – das Adam Smith Problem (проблема Адама Смита). Согласно этому тезису, защита свободного преследования собственных интересов в рыночной экономике, представленная Смитом в «Богатстве народов», соответствует зрелым представлениям шотландского экономиста. Считалось, что Смит пришел к ним, отвергнув положения, первоначально отстаиваемые им в «Теории нравственных чувств», согласно которым поведение, основанное на взаимной симпатии членов сообщества, необходимо для самого выживания коллективной общности[211].
Несостоятельность данного тезиса станет очевидной, если мы вспомним, что «Теория нравственных чувств» неоднократно переиздавалась и во всех случаях под контролем автора, который пользовался возможностью, предоставляемой новыми изданиями, чтобы вносить изменения в свою работу, даже после публикации «Богатства народов». Смита можно было бы считать очень непоследовательной личностью, если бы он одновременно предоставлял своим читателям два труда, которые противоречат друг другу! Кроме того, в переписке Смита нет ни намека на то, что сам он или его корреспонденты усматривали хотя бы малейшее противоречие между двумя книгами.
Ошибочность аргументации о противоречии между двумя работами, а значит, между собственным интересом и этикой симпатии, является типичным примером прочтения, введенного в заблуждение теоретическими (и культурными, в широком смысле этого слова) тенденциями, преобладавшими в современный интерпретатору период. В нашем случае преобладание одномерного определения человека[212] заставляло комментаторов считать противоречием одновременное наличие двух видов мотивации человеческих действий. Мы должны вспомнить, что, как мы видели выше (подразд. 4.3), в XVIII столетии одновременное наличие даже конфликтующих страстей и интересов считалось не вызывающим сомнений обстоятельством, с которым необходимо смириться. В действительности предположение Смита о взаимодополнимости нравственного принципа симпатии и собственного интереса представляет, с одной стороны, основу для более богатого и сложного определения рынка, чем те, которые были предложены позже, а с другой – теоретический вклад, высокая значимость которого сохраняется и поныне.
Позвольте теперь перейти к рассмотрению вклада, осуществленного Смитом в «Теории нравственных чувств». Он сосредоточен вокруг понятия «нравственный принцип симпатии», значимость которого как движущей силы человеческого поведении к тому времени уже утверждалась Юмом (1739–1740)[213].
Согласно Смиту, «значительнейшая доля счастья, возможного для человека, состоит в… сознании, что он любим»; симпатия, т. е. способность разделять чувства других, заставляет нас оценивать свои действия на основе того воздействия, которое они оказывают на других, а не только на нас самих. Поэтому мы
должны …умерить наше собственное самолюбие и довести его до такой степени, чтобы он было признано прочими людьми. …Мы можем уйти на поиски богатства, почестей как угодно далеко и пользоваться всем для приобретения превосходства над другими людьми. Но если мы станем поперек их дороги, то снисходительность общества к нам прекращается. Оно не может допустить того, что переходит за пределы благородного соперничества [Смит, 1997, с. 61, 98–99, 101].
Моральная оценка такого рода является необходимым условием самого выживания человеческого общества: «общество не может просуществовать долго, если в нем люди всегда готовы нанести друг другу обиду или вред» [Там же, с. 101].
Другими словами, либеральные взгляды Смита были основаны на двойной предпосылке, а именно: каждый человек лучше любого другого понимает свои собственные интересы, а также – среди этих интересов присутствует желание быть любимым другими, а значит, уважать их благополучие. Первая предпосылка ведет к отрицанию централизованного управления экономикой, даже осуществляемого просвещенным государем, а следовательно, к предпочтению рыночной экономики командной. Вторая предпосылка образует внутри конструкции Смита необходимое предварительное условие того, что преследование собственных интересов множеством экономических агентов, конкурирующих между собой, приведет к таким результатам, которые соответствуют благополучию общества; однако в дальнейшем, по мере развития классической школы политической экономии, данная предпосылка – соответствующая смитовскому принципу «симпатии» – была отодвинута на второй план растущим влиянием утилитаризма.
Другим центральным элементом «Теории нравственных чувств» является понятие «беспристрастного наблюдателя». Согласно Смиту, индивиды оценивают собственные действия, стремясь смотреть на них с точки зрения беспристрастного наблюдателя, который, обладая знанием всех известных ему обстоятельств, судит о таких действиях как рядовой обыватель[214]. Юридические институты, функционирование которых совершенно незаменимо, чтобы гарантировать безопасность рыночного обмена, находят в этом принципе нравственного поведения необходимую им конкретную поддержку. Поэтому самое знаменитое высказывание Смита, согласно которому «не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими их собственных интересов», нельзя рассматривать изолированно. В контексте оно предполагает предпосылку – жизненно важную для функционирования рыночной экономики – о существовании цивилизованного общества, основанного на общем принятии нравственного принципа симпатии, а также наделенного административными и юридическими институтами, которые необходимы в случае нарушения общепринятых нравственных норм [Smith, 1776, p. 26–27; Смит, 1962, с. 28][215].
Противопоставление, непримиримый конфликт при разделении частного и общественного интереса возникает – как, в сущности, говорит Смит, – только если частный интерес интерпретируется ограниченно, скорее как эгоизм, а не как собственный интерес, последний предполагает внимание индивида к собственным интересам, но этот интерес сдерживает признание интересов других (или, лучше, «симпатию»)[216].
210
Шеститомное собрание сочинений Смита «Glasgow edition of the works and correspondence of Adam Smith» (ed. by D.D. Raphael and A.S. Ski
211
Данный тезис развивался группой немецких исследователей во второй половине XIX в., прежде всего Карлом Книсом. Описание этой литературы и детальную критику ее аргументации см.: [Raphael, Macfie, 1976].
212
О подобных представлениях, связанных с бентамовским утилитаризмом и последующим утверждением субъективной теории ценности в рамках маржинализма, см. подразд. 6.7, 8.9 и 10.4 наст. изд.
213
Тем не менее значение, придаваемое этому принципу, у двух авторов несколько различно: под термином «симпатия» Юм «понимал взаимодействие чувств, а Смит – психологический механизм, который обеспечивает приближение к взаимности чувств» [Ross, 1995, p. 183].
214
Естественно, этот тезис предполагает существование общей культурной основы (в широком смысле) у индивидов, принадлежащих к данной социальной системе. В этом отношении отсылки к общепринятым обычаям национальной экономики в традиции классической политической экономии предполагают сравнительно меньшие сложности по сравнению с современными отсылками к глобальной экономике.
215
Этот отрывок или его варианты также появляются в «Lectures on jurisprudence», а также в «Early draft of parts of ‘The wealth of nations’» (в настоящее время опубликовано в: [Smith, 1978, p. 562–581; cр.: Smith, 1978, p. 348: LJ-A, vi. 45–46; 493: LJ-B, 219–220; 571–572: Early draft, 23]. Как отмечено выше (подразд. 4.9), ссылаясь на благожелательность, Смит косвенно пытался привлечь внимание к тезису своего учителя Хатчесона, который придавал ей важную роль как направляющей силе человеческих действий. Стоит отметить, что в обществе, где торговцы без угрызений совести продают испорченную пищу (и где поступающих так торговцев не преследуют государственные правоохранительные органы), вырастет производство продукции для собственного потребления, что приведет к снижению разделения труда, а значит, к экономическому упадку, за которым неизбежно последует упадок всего общества.
216
В «Теории нравственных чувств» (7.2.4) Смит критикует «легкомысленные системы», в частности Мандевиля: «Главнейшее заблуждение в сочинении доктора Мандевиля состоит в том, что он считает все страсти порочными, какова бы ни была их сила и направление. Таким образом, он видит тщеславие во всем, что находится в зависимости от чувствований других людей, и с помощью такого софизма доказывает свое любимое положение, что все эгоистические пороки составляют всеобщее благо» [Smith, 1759, p. 312–313; Смит, 1997, с. 302].
Отчетливое представление о собственном интересе, который не сводится к мономании накопления богатства (или, другими словами, к одномерному максимизирующему поведению) очевидно, в частности, из следующего отрывка: «Что можно прибавить к счастью человека, пользующегося хорошим здоровьем, не знающего долгов и имеющего чистую совесть? Все, что судьба даст ему еще, будет излишне; а гордиться этим можно только из ребяческого тщеславия» [Ibid., p. 45; Там же, с. 65].