Метафизика памяти

Складывается впечатление, что сам человек как таковой – лишь косвенный продукт Божьего замысла о себе, что он – Великое обещание; обещает, но никогда не реализуется полностью ни в одном из миров. Видимо, Богом задумывалось что-то грандиозное, но не получилось. Или пропало желание. Поэтому нет у человека никаких гарантий успешной жизни, нет гарантий острого ума, творческой памяти, твердо определенного набора свойств и способностей.

Проблема косвенного, непрямого видения непосредственно связана с проблемой соотношения понимания и знания. Глядя прямо, ничего нельзя увидеть, так же, как прямо, непосредственно, впрямую ничего нельзя понять. И здесь «дух серьезности» (Ж.-П. Сартр) мешает увидеть, что невозможна внешняя, прямая передача понимания. Можно передать знание, но знание без понимания мертво. Существует масса рекомендаций – как развить память, как улучшить ее работу. Авторы этих исследований всерьез полагают, что овладели теорией и механизмом памяти, знаниями, которые можно передать другим. Это похоже на умение различать добро и зло на основе методических рекомендаций. Можно понять, что такое память, но выразить это понимание теоретически невозможно.

Например, у естественного человека, писал С. Кьеркегор, свое понимание Бога, своя специфическая вера. Ему нужно, чтобы Бог прямо и непосредственно явился ему, помог или исполнил какие-нибудь просьбы. То, что Бог открывается только через углубление во внутреннюю жизнь, находится в интимной глубине сердца, – это для естественного человека слишком сложно. На самом деле, прямое отношение к Богу – это язычество, балансирующее на грани между верой и безверием. Бог присутствует в своем творении, присутствует повсюду, но нигде и никогда не присутствует прямо. Однако вера естественного человека может поддерживаться лишь с помощью чуда непосредственного явления Бога, прямого отношения Бога к человеку как отношения чего-то примечательного и поразительного к наивному сознанию. Вот если бы, скажем, Бог принял образ редкостной огромной зеленой птицы с красным клювом, птицы, которая к тому же время от времени посвистывала самым необычным образом, тогда человек почувствовал бы, что у него открылись глаза. Понимание нельзя передать другому, так же невозможно, как передать другому свое живое воспоминание. Если попытаться сообщить нечто подобное в качестве знания, адресат по ошибке решит, что он получает тут нечто, что нужно узнать, – и тогда мы вернемся все к тому же знанию. Понимание не передается через прямое отношение, через сообщение некоторых результатов познания самого себя от одного человека к другому. Если внутреннее и есть истина, результаты – это всего лишь ерунда, и нам не стоит и беспокоить друг друга передачей и сообщением этих результатов. Вообще желание передать некий результат – это совершенно неестественное отношение одного человека к другому, поскольку всякий человек есть дух, а истина есть собственная деятельность этого духа по присвоению некой сущности; готовый результат тут может только помешать.

Нет никаких спрятанных истин, которые можно обнаружить или которым можно научить, передать их путем воспитания или образования. Если истина – это я сам в своем оригинальном опыте, в своем мучительном и невероятно трудном пути познания себя, своего внутреннего, то ничему действительно серьезному и глубокому научить нельзя, ничего нельзя передать как некую сумму знаний. Никому ведь не приходит в голову, рассуждает Кьеркегор, пожаловаться на Бога, который, будучи вечным духом и источником всякого производного духа, легко мог бы сообщить людям истину и вступить с ними в прямое отношение. Но человек открывает Бога только внутри себя, через внутреннее напряжение, только так он ощущает Бога и становится способен видеть его. А прямое отношение – это чистое недоразумение. Так же как невозможно прямое описание работы памяти, ибо она есть проявление духа в нас и каждый понимает ее в силу своей одухотворенности.

Прямое отношение между одним человеком, глубоко духовным, и другим, наивным и необразованным, прямая передача своих знаний и мудрых мыслей другому невозможна. Всякий раз, когда полагают такое возможным, это означает, что одно из действующих лиц перестало быть духом. Попытка прямой передачи понимания подобна прямолинейному или однобокому виденью, тупо упершемуся в одну точку. Сократ никогда не говорил прямо, а всегда намеками, парадоксами, которые ставили в тупик собеседника, заставляя его думать и самому приходить к той или иной мысли. Даже его внешний вид, которым он был весьма доволен (а он был уродлив), помогал ему в его деятельности, помогал держать ученика на расстоянии, не соблазнял ученика к прямому отношению, не позволял ему восхищаться учителем и подражать ему.

Все великие учителя человечества, и прежде всего религиозные пророки, как правило, говорили притчами, иносказательно, дабы слушающий их мог понять настолько, насколько позволяла ему его внутренняя развитость. Косвенность всегда предполагает усложнение смысла, всегда подразумевает, что в словах содержится больше смысла, чем непосредственно сказано. Но точно так же и воспоминание – то, что мы вспоминаем, никогда не есть то, что было на самом деле, это всегда только косвенный рассказ о прошлом. Человеческая память – это не запись на жестком диске, которую можно снова и снова воспроизводить без изменений. Насколько вспомянутое соответствует тому, что случилось в прошлом, нужно каждый раз устанавливать.

Все, что мы будем говорить дальше о памяти, имеет только косвенный, метафорический характер, ибо никакой прямой рассказ о том, как живет и работает память, невозможен. Поэтому мы будем в основном прибегать не к рассуждениям психологов, культурологов, историков, а к размышлениям и переживаниям выдающихся поэтов, писателей и философов, к опыту художественной литературы, которая в совершенстве владеет косвенными приемами описания духовных явлений.

У нас есть одно прямое доказательство существования личной, живой памяти: мы иногда можем «вспомнить», увидеть мир в «блеске и истине», которых у него (мира) никогда не было, услышать спрятанное глубоко в себе, то самое главное, на чем держится наше существование.

Это память не человеческая, не индивидуальная и не коллективная. Словно вступаешь в какую-то стихию, которая и не мир, и не сознание. Память – это стихия. Это третья реальность, реальность памяти, которая вдруг захватывает нас и погружает в особое состояние. «Жить воспоминаниями – нельзя и представить себе ничего выше этой жизни: никакая действительность не может так удовлетворить, наполнить человека, как воспоминание; в воспоминании есть такая “действительность”, какой никогда не имеет самое действительность»[18].

В нашей памяти живет мир, гораздо более сложный и многообразный, чем окружающая нас действительность. Мир, о богатстве которого мы чаще всего не подозреваем: там хранятся и забытые воспоминания давних лет, которые иногда прорываются в сознание, и счастливые мгновения озарения, и душевного волнения, и сбывшиеся или несбывшиеся мечты и надежды. Человек, по каким-либо причинам отрезанный от этого богатства, представляет собой бесплотную тень, которая живет в призрачном плоском мире, лишенном рельефа и глубины. Только память делает возможными и наши чувства, и наши переживания, и сознание в целом. И пока мы прислушиваемся к своей памяти, вглядываемся в ее глубины, она является мощным препятствием против лени ума, душевной вялости и угрожающего безумия. Пока мы помним, для нас существуют и дождь, и снег, и яркое солнце, и надежда.

18

 Кьеркегор С. Наслаждение и долг. Киев, 1994. С. 41.