Страница 13 из 19
Кризис как системное управление
Главный политический урок кризиса 1929 г. и депрессии, охватившей США и некоторые другие страны, после 1945 г. состоял в том, что экономика стала слишком сложной и взаимозависимой, поэтому правительство уже не могло оставаться в стороне от кризиса, предоставив проведение реструктуризации рыночным силам. Теоретически это выглядело привлекательно, но на деле заканчивалось многочисленными потерями и острыми конфликтами, которые ставили под вопрос легитимность государства. Правительствам приходилось вмешиваться, чтобы смягчить последствия спада и ускорить процесс восстановления. С тех пор эта позиция была позицией по умолчанию, и события 2008 г. показали, что она осталась таковой даже спустя 25 лет после того, как начали набирать влияние неолиберальные доктрины. Йозеф Шумпетер ясно видел эту тенденцию, сильно огорчавшую его, но воспринимал ее как неизбежность. Ограничение динамики капиталистической экономики в целях смягчения последствий кризиса означало, что кризис перестал быть основным механизмом обеспечения ее конкурентоспособности. Шумпетер был уверен в том, что капитализм движется в направлении относительной стагнации и бюрократической инерции. Он оказался не прав в краткосрочной перспективе, и об этом говорится в главе VI, но выявленная им проблема не исчезла, а его предсказание, что в дальнейшем кризисы капитализма будут тщательно управляться государством, вполне оправдалось.
Во время продолжительного экономического бума 1950– 1960-х годов, который стал самым успешным периодом во всей истории западного капитализма, казалось, что нормальный цикл капиталистического предпринимательства остановился, а прежние экономические кризисы остались в прошлом. Происходившие рецессии были по старым меркам умеренными: безработица увеличивалась незначительно, а экономический рост быстро восстанавливался. Насколько это было связано с действиями правительства в управлении экономикой, остается спорным вопросом, но многие обозреватели считают, что это было революцией в понимании того, что представляет собой цикл предпринимательства при капитализме [Shonfield, 1966]. Новые органы государственного планирования теперь не менее успешно, чем экономические кризисы, но со значительно меньшими социальными потерями и потрясениями способствовали ликвидации неприбыльных и неэффективных отраслей и созданию условий для следующего экономического подъема. Государство участвовало в реконструкции и воспринималось теперь не только как арбитр между трудом и капиталом, но и как орган стратегического планирования экономики, отвечающий за создание благоприятных условий для развития предпринимательства, обеспечение финансовой защищенности граждан, внедрение технологических инноваций и новых организационных подходов [Baran, Sweezy, 1966; Galbright, 1971; Гэлбрейт, 2004]. Задача правительства состояла в обеспечении экономического роста, а идея, что процесс роста должен регулярно нарушаться в результате экономических кризисов, вызывающих резкое падение цен, банкротство многочисленных фирм и безработицу, стала считаться неприемлемой и относящейся к более ранним периодам, когда еще не был достигнут нынешний уровень развития. Как отмечалось в Отчете президента США о состоянии экономики в 1965 г., «ни один закон природы не говорит о том, что свободная рыночная экономика должна страдать от рецессий или периодической инфляции» [Council of Economic Advisors, 1965, p. 38]. Пре одоление старого капиталистического экономического цикла и создание экономики, обладающей иммунитетом от экономической катастрофы, подобной той, которая разразилась во всем мире в 1930-х годах, стало считаться чуть ли не признаком цивилизованности.
Несмотря на острые разногласия между кейнсианцами и монетаристами в вопросах макроэкономической политики, они были едины в своем отношении к кризису. И те и другие считали, что обладают инструментом, с помощью которого можно управлять кризисом и преодолевать его. Алан Гринспен, занимавший пост председателя Федеральной резервной системы в 1990-х годах, утверждал, что финансовые органы могут допускать возникновение локальных финансовых «пузырей», а потом избавляться от них, не ставя под угрозу жизнеспособность всей системы [Greenspan, 2007; Гринспен, 2014]. Считалось, что система регулирования вполне надежна и в состоянии решать любые проблемы на все более либерализированных финансовых рынках. Рост волатильности воспринимался не как проблема, а как признак здорового обновления и конкуренции. То, что финансовая система смогла пережить азиатский кризис 1997–1998 гг. и крах интернет-компаний в 2000 г., расценивалось как подтверждение доктрины Гринспена и способности органов управления международной экономикой действовать в более либерализированной среде, сформировавшейся после стагфляции 1970-х годов. Кризис 1970-х годов привел ко многим переменам в сложившемся после войны порядке, но эти перемены не затронули участия государства в управлении кризисом. После окончания Второй мировой войны президент Трумэн заявил: «В 1932 г. система частного предпринимательства была близка к краху. Существовала реальная опасность того, что американский народ выберет другую систему. Для победы в борьбе между свободой и коммунизмом мы должны быть уверены в том, что никогда не допустим повторения подобной депрессии» [Barraclough, 1974, p. 16].
Перемены были разительными и знаменовали собой один из наиболее решительных переходов от классической либеральной эпохи к либеральной коллективистской эпохе. Неолиберальная эпоха отказалась от многих аспектов либеральной коллективистской эпохи, но в некоторых важных отношениях до сих пор действуют структуры и ограничения того времени, и это особенно проявляется в том, какую роль играет «большое» государство. Несмотря на риторику некоторых своих наиболее горячих сторонников, неолиберализм, начиная с 1980-х годов и до наших дней, так и не смог восстановить некоторые основные принципы ранней эпохи либерализма. Изменилась сама идея экономического кризиса, вера в то, что в его основе лежат чисто экономические причины, а регулярное чередование подъемов и спадов в капиталистическом экономическом цикле необходимо для сохранения здорового капиталистического общества и обеспечения его прогресса. Появились особые приемы решения проблем в социальной сфере, сглаживания колебаний и поддержания, насколько это возможно, равномерности экономического прогресса [Habermas, 1976; Хабермас, 2010]. Наблюдается стремление сделать этот процесс управления еще более технократичным и деполитизированным. Избираемые политики все чаще передают полномочия невыборным специализированным органам – центральным банкам и разнообразным регуляторам. Экономические кризисы теперь сводятся к проблемам управления сложными системами, которые совсем не обязательно должны касаться граждан. Но когда ошибки в преодолении кризиса приводят к тому, что граждане неожиданно оказываются беззащитными, возникает вопрос о легитимности самой системы. Кризис переходит из экономической реальности в политическую. На первый план выходит неспособность регуляторов защитить граждан. Это может поднять гораздо более серьезные вопросы о справедливости экономического и общественного порядков.
В классическую либеральную эпоху глубоко укоренилось понимание необходимости позволить кризису развиваться собственным путем и использовать связанные с ним побочные явления, для того чтобы преподать моральные уроки добра и зла, мудрости и глупости в рыночной экономике. Читая сегодня некоторых либертарианцев XIX в., например Герберта Спенсера, попадаешь в мир совершенно иной морали. Спенсер писал: «Не очевидно ли, что среди нас имеется большое число несчастий, которые являются прямым результатом дурного поведения и не должны быть отделяемы от него?» [Spencer, 1994, p. 81; Спенсер, 2005, с. 23]. Он считал, что без периодических значительных потерь и высокого уровня незащищенности капитализм не может считаться капитализмом. Он с настороженностью относился к первым неуверенным шагам к государственному страхованию на случай потери работы, болезни, по старости, считая, что это ведет к утрате высшей ценности экономического кризиса как способа отделить годных людей от негодных и периодически избавлять общество от последних.