Страница 100 из 112
***
Предрассветный Париж, прохладный, дождливый, но все также манящий огнями фонарей, обнимал её. Шум ночных клубов уже начинал действовать на нервы, и Хадижа вышла на улицу, вслед за ней поспешил Жак.
— Куда собралась? — спросил он.
— Сама не знаю, — пожала плечами Хадижа. — Просто надоел шум, да и душно там.
Жак посмотрел на старую подругу и, улыбнувшись, потянул ее за руку вслед за собой.
— Куда мы?
— Увидишь.
— Надеюсь, там нет каруселей, — полушутливо отозвалась Хадижа.
— Думаю, на этот раз обойдемся без них, — согласно кивнул он.
Около получаса они шли какими-то дворами и переулками, и была бы Хадижа с кем-то другим, то забеспокоилась бы, только рядом был Жак. Такое блуждание по ночным улочкам возвращало ее в прошлое, когда они четырнадцатилетними подростками сбегали из приюта в ночь, не задумываясь о том, какое наказание их ждет по возвращении.
Они вошли в один из подъездов и беспрепятственно поднялись наверх, на самую крышу. Хадижа вдохнула ночной прохладный воздух, чуть отдающий сыростью, и осмотрелась вокруг: вдали простиралась панорама города с его огнями фонарей, фарами проезжающих мимо автомобилей, светом неоновых вывесок и немногочисленно горящих окон жилых домов. Эйфелева башня, подсвеченная гирляндой огоньков, не давала забыть, где сейчас они находились. Хадижа села на железные пласты крыши, Жак опустился рядом. Так они молча просидели некоторое время, любуясь открывающимся с высоты видом, пока Хадижа не положила голову на плечо друга.
— Что произошло? — спросил он.
— Ничего.
— Ага, а я выиграл миллион, — фыркнул Жак. — Зейн тебя обидел?
— Ты, хочешь, чтобы я жаловалась тебе на своего мужа? — подняв голову, посмотрела на друга она. — Давай не будем опускаться до уровня дешевых мелодрам. Сама разберусь.
— Как скажешь, — буркнул Жак, но все же подставил плечо под голову девушки.
Хадиже же задумалась о том времени, когда все стало сложно, когда она чуть не сломалась, как и сейчас. Тогда ей было около пятнадцати лет. Детское восприятие мира с ее розовыми очками и мечтами, что ее в один прекрасный день просто найдет семья, стоит этого только очень сильно захотеть, разбивалось о суровую реальность, что на самом деле она всего лишь одна из сотен тысяч таких же сироток и никому особо не нужна и не важна. Все было даже хуже, ведь те хотя бы имели воспоминания, свое имя, дату рождения, а она… она была выдумкой. Да, кто-то из девчонок, постоянно цепляющихся к тем, кто тише, слабее и младше, так и назвала ее: выдумкой. Вместе с обидой пришло и горькое понимание правдивости этого и желание все же отыскать себя настоящую, чтобы понять, кто она? Кем она может быть? Она начала сбегать из приюта, не обладая ни целью, ни направлением. Ей просто казалось, что вот так, шагая по улицам Бордо, заходя вместе со случайно встреченными подростками на различные домашние посиделки, она, возможно, найдет кого-то, кто её поймет.
Хадижа нервно вздрогнула, осознавая, как ей повезло, что с ней не произошло ничего ужасного в то время, хотя… однажды её безопасность всё-таки висела на волоске. Очередная домашняя вечеринка с кучей незнакомых подростков. Парень, ни внешности, ни тем более имени которого Хадижа сейчас уже помнила очень смутно, сначала просто танцевал с ней, а потом стал прижиматься все теснее, и тогда она, недовольная таким поротом событий, оттолкнула его и ушла в поисках ванной комнаты. Когда она вернулась в гостиную, новый знакомый уже нашел более сговорчивых девушек, а Хадижа, почувствовав нерациональную обиду, что ее так легко заменили, просто ушла оттуда и встречала восход нового дня на одной из крыш Бордо, как в принципе и сегодня, только вот крыша была другая, и город, и рядом плечо друга. Поэтому чувство ненужности отступало с первыми светло-лиловыми полосками рассвета на горизонте. Она справилась тогда, а потому сможет взять себя в руки и сейчас.
— Пойдем, — потянувшись и разминая затекшие мышцы, сказал Жак.
— Пошли, — встала Хадижа, отряхиваясь. — Проводишь домой?
— Конечно. Ты сегодня придёшь на занятия?
— Нет, — покачала головой Хадижа. — У меня еще один день отгула. Сегодня закончу картину и поеду на квартиру к Мерьелю, сдаваться.
— Одна, сама, в квартиру к мужчине. Может, поехать с тобой? — спросил Жак.
— Ты сейчас это так сказал, словно я собралась на квартиру к какому-то маньяку, а не к нашему мастеру, — округлила глаза Хадижа. — Может еще за компанию Оди с Луи взять? Нет, но обещаю, если он вдруг начнет делать мне какие-нибудь непристойные намеки, я тебя наберу, чтобы и ты послушал, — пошутила она.
— Ладно-ладно, уела, — поднял он руки вверх и иронично заметил. — Я понял, ты уже большая и самостоятельная девушка. Пойдем провожать тебя домой.
***
Мерьель практически не слушал своих коллег из галереи Лез-Аббатуа, так как все его мысли крутились вокруг недавно приехавшего родственника. Самат звонил ему уже два раза за последние два часа с разговором о Хадиже, и хоть мужчина отчасти понимал и сочувствовал несчастному влюбленному, но такая настойчивость и нетерпеливость уже начинали порядком надоедать. Особенно, когда на очередной вопрос о Рашид, художник не вытерпел и сказал, что позволил студентке двухдневный отгул, чтобы она успела завершить картину к конкурсу.
— Нет, Самат, я не знаю, где она живет, и даже если бы и знал, это конфиденциальная информация об учащемся, которую я не в праве разглашать, — убеждал художник молодого человека по телефону.
А тот, казалось, из последних сил хотел казаться вежливым, но терпение истощалось с каждым сказанным собеседником словом, и когда Мерьель положил трубку, Самата чуть ли не трясло от ярости. Он глубоко задышал, пытаясь вернуть себе спокойствие, прошептал молитву Аллаху и провел ладонями по лицу.
В каждой мало-мальски похожей девушке из всех, сегодня встреченных, Самат видел Хадижу. Мысль о том, что она находится в этом городе, ходит по этим улицам и дышит одним с ним воздухом, буквально сводила с ума. Он даже попросил таксиста подъехать к зданию Академии Изобразительных искусств, надеясь выхватить в толпе студентов знакомый силуэт.
Он говорил себе, что надо сохранять спокойствие, что необходимо набраться терпения, но в то же время понимал, что сидеть и ждать, когда Мерьель приведет ему за руку Хадижу, и приведет ли? Бесполезно. По поведению художника было понятно, что он не шибко поверил россказням Самата, а если и поверил, то уж точно не торопился помогать.
«А может он и сам имеет виды на Хадижу!» — пронзило его по линии позвоночника.
Эта мысль была настолько яркой, что перед глазами тут же возник образ Мерьеля, держащего в объятьях Хадижу, так и льнующую к нему; тут же захотелось сбежать, найти, схватить и дать понять, что с ним не стоит шутить, что теперь он настроен более чем серьезно, что теперь он не собирается отпускать ни её, ни собственное счастье.
Он подошел к чемодану и медленно открыл его. Небольшое внутреннее углубление было практически незаметным, а кармашек, который не просвечивали рентгеновские лучи в терминалах, был очень полезен для вот таких игрушек: Самат крепко держал в руке небольшой пистолет.
Года два назад он заинтересовался оружием. Ему нравилась блестящие сталь сабель, изящное, тонкое лезвие, которое словно пело, соприкасаясь с воздухом, красиво украшенная рукоять и внушительная гарда. Огнестрельное оружие же было, по его мнению, более грубым и опасным, но, несмотря на это, навыку обращения с ним Самат научился довольно быстро, по несколько часов тренируясь в тире.
Отец и остальные многочисленные родственники не возражали его увлечению, считая, что каждый мужчина должен быть способным защитить при необходимости и свой дом, и свою семью, естественно, не попирая законы Аллаха. И вот, сейчас это являлось его аргументом, его гарантией, что строптивая девчонка и художник будут сговорчивей. Самат вспомнил разговор в машине и фразу Мерьеля о том, что девушка должна прийти к нему. Самат посмотрел в сторону справочника желтых страниц: номер и имя он знал, оставалось узнать только адрес.