Страница 9 из 16
Другие дачи снимали подальше от Москвы – в Софрино и Кратово. На даче нас встречал деревянный чуть сыроватый после зимы дом, новые запахи и комары. На Арбате я привыкла к тому, что ночью окна освещены с улицы, а на даче была полная темнота, которая меня пугала. В первые ночи на даче Пая оставляла даже зажженную свечку, которую не гасила, пока я не усну.
Мама всегда брала отпуск на один месяц летом и проводила его на даче. Мы с ней много гуляли по лесу, купались, если было где купаться. Мама называла мне растения, которые встречались в лесу, мы искали с ней ягоды и грибы. Иногда приносили Пае наш «улов», и она из двух-трех грибков готовила вкусный суп. Но эта прекрасная пора сменялась менее прекрасной: Пая брала отпуск на две недели и уезжала в Москву. Мама практически не умела готовить, каша у нее всегда подгорала, молоко убегало, все было невкусно. Мы обе ждали, когда Пая вернется, и ее возвращение было праздником.
Мама во время отпуска много читала. Она расстилала ковер на траве, ложилась с книжкой, а я пристраивалась у ее ног с игрушками. Помню, что в одно лето мама читала переписку Чайковского и фон Мекк. Она очень переживала эту историю и как-то рассказывала ее мне. Я очень хорошо запомнила выдержки из писем, которые вслух читала мама, но смысл их дошел до меня гораздо позже.
К нам на дачу приезжали гости по выходным дням. Часто посещал нас дядя Коля Кухарков, наш сосед по квартире и друг родителей. Он приезжал с корзинкой, в которой лежали вкусности для обеда, особенно ценные в периоды отсутствия Паи. Приезжал также Сережа. Однажды он привез тетю Зину [Зинаида Васильевна – см. "Родословное древо", с. 310. – Ред. ] и познакомил ее с мамой. Помню, что Зина была в белой матроске с голубым воротником. Она мне очень понравилась.
Ни на одной даче у меня не было друзей-сверстников. За пределы участка я выходила только с взрослыми. Так что игры приходилось придумывать самой. Родители деликатно намекали, что многие дети из хороших семей играют на даче в индейцев, очевидно, они вычитали это из книг. Но я не представляла себе индейцев, и книжки про них не казались мне интересными. Гораздо больше занимали меня наши собственные кошки, которые жили в нашем доме и вместе с нами выезжали на дачу. У нас в подвале Арбатского дома была пекарня, где разводились мыши, поэтому без кошки нельзя было жить. В городе кошки ходили гулять на улицу через окошко на черный ход в туалете и регулярно пропадали. Мы брали нового котенка, которого поставляла нам наша прачка. На даче кошки дичали и начинали охотиться на полевых мышей, и я тоже охотилась, но на бабочек и неуков, собирала их, а потом выпускала. Папа привез мне сачок для ловли насекомых и расправилку для бабочек. Но мне жалко было прокалывать их крылья, и из меня так и не получился коллекционер-энтомолог.
На даче Пая иногда водила меня в кино, которое меня не очень занимало. Самое интересное было после сеанса: около кинотеатра продавали мороженое, и Пая мне всегда его покупала. Мороженое «формовали» в круглом станочке с выдвижным дном между двумя вафельками. До сих пор кажется, что вкуснее его не пробовала.
В 1939 г. родители решили не снимать дачу и вместо этого поехать в Крым. Мама любила восточный Крым. Как раз в этот год папа должен был ехать работать на Карадагскую биостанцию. Поэтому решили, что мы с мамой поедем в Феодосию, а потом папа нас заберет на Карадаг. В Феодосии жила мать дяди Коли Кухаркова. Она жила с семьей дочери в собственном домике на окраине города, дальней от моря. Дом стоял на склоне невысокой горы, где лепились еще и другие дома с двориками. У бабушки было хозяйство – куры, поросята, маленький огород. Двор был огорожен тыном, из-за которого было видно море с одной стороны, а с другой – Крымские горы с округлыми вершинами. Бабушка Кухаркова сняла для нас комнату в соседнем доме на той же горке.
Но наш отдых сразу не задался. Вдруг я разучилась глотать пищу и безуспешно жевала ее во рту к отчаянию мамы. Виноград тоже не могла есть, т. к. косточки и шкурки застревали у меня в горле, и я давилась. Мама не знала, что со мной делать, плакала, поила виноградным соком, а я худела. Но мама заболела москиткой (вид малярии) с высокой температурой. За мамой стала ухаживать хозяйка, а меня препроводили к бабушке Кухарковой. У нее был внук Толик моего возраста, с которым мы подружились, и все мои проблемы с глотанием улетучились. Бабушка только успевала нас кормить, а мама через несколько дней поправилась.
С Толиком мы любили смотреть по сторонам из-за тына и выдумывать всякие страшные истории, которые друг другу рассказывали. С нашей горы была видна часть порта, и Толик знал, какие корабли – сухогрузы, какие – танкеры и какие – военные. Он следил за состоянием порта на случай вторжения врагов и предупреждал меня об опасности. Под нашей горой находилось русло давно высохшей реки, и на нижней части склона было заброшенное татарское кладбище со старыми памятниками. Люди сбрасывали в долину помои и мусор. Место считалось нечистым, и детям ходить туда запрещалось. Мы населили это кладбище страшными зверями, которые выходят ночью и воют на разные голоса, и разбойниками с длинными ножами. Нужно заметить, что по ночам с кладбища действительно доносился вой шакалов, которые забегали туда на запах помойки. А по горам на закате солнца мимо нас прогоняли стада овец. Иногда их было так много, что все вершины гор были покрыты овечьими головами, и казалось, что горы двигаются.
Мы с Толиком любили сопровождать бабушку на базар. Она плыла впереди нас в своих широких юбках с корзинкой в руках, которая на рынке наполнялась овощами. В заключение бабушка покупала курицу со связанными ногами и несла ее вниз головой. Мы следили, чтобы курица не улетела и при этом играли в придуманную нами игру «в тюрьму». Бабушка делала вид, что не слышала наших разговоров и шла молча. Но видимо она сказала маме, потому что мама провела со мной беседу на эту тему, которую я излагаю отдельно (Приложение: «Игра в тюрьму»).
Феодосия – город древней истории, восходящей к античной Греции. В ней оставили свои разрушительные следы скифы, турки, византийцы, а с XIII века там поселились генуэзцы. Она называлась Кафа (или Кефе) и была крупным торговым центром Крыма, где продавали рабов, шелка, ковры, пряности и многое другое. Порт Феодосии-Кафы был ее сердцем, поэтому каждый житель города, даже самый маленький, с утра смотрел на корабли порта, чтобы понять, как обстоят дела. Толик справлялся с этими обязанностями. Генуэзцев беспокоили нападения кипчаков и татар, и они построили Генуэзскую крепость, остатки которой сохранились до сих пор. Мы с мамой ходили смотреть эту крепость. Мама восхищалась, а я с трудом отличала стены башни Константина от окружающих гор. Мы ходили на городской пляж, купались, а на обратном пути заходили поесть и отдохнуть в кафе. Путь домой был неблизкий, все время в гору.
По дороге мы как-то зашли в музей Айвазовского. Я была потрясена его маринами и каждый день просила маму идти в музей. Я подходила к экскурсоводу, ведущему экскурсию, вкладывала свою ручку в его руку и шла рядом с ним до самого конца экскурсии. Все поражались моему вниманию, с которым я рассматривала картины много раз и всякий раз слушала объяснения с неизменным интересом. Вскоре все работники музея узнавали и приветствовали меня, как постоянного посетителя. Больше всего с того далекого детства мне запомнились две картины. Одна называется «После кораблекрушения». На спокойной воде, освещенной солнцем, под голубым небом плавают обломки корабля, бочки. На некоторых обломках лежат утомленные люди, неизвестно живые или мертвые. Эту картину я нашла в каталоге. А другую – нет. Это была буря на море, где по ночному вспененному морю мчится тройка лошадей, смотрящих на зрителя бешеными глазами, а с лошадиных морд стекает пена. Очень страшно, и смотреть эту картину можно было, только ухватившись за чью-то надежную руку.
В приморской части города самым красивым зданием была дача Стамболи. Этот дворец в мавританском стиле построил для себя табачный торговец перед самой революцией. Мы всегда останавливались перед ним и любовались необычной сказочной архитектурой. До войны, кажется, во дворце был санаторий, во всяком случае, вход внутрь был запрещен.