Страница 5 из 30
Я стал видеть все очень хорошо и полноцветно… но боже мой, что я увидел!
До чего же омерзительным оказался на деле окружающий мир!
Какими тупыми и серыми сделались лица!
Сколь неизящными оказались женщины, которые прежде вызывали во мне бури желаний!
И как теперь я мог ходить по улицам, где не сделать двух шагов, не рискуя попасть в собачьи экскременты или выброшенный из окна использованный презерватив!
Увидев мир во всех его смрадных красках, я разом постарел на целую жизнь.
* * *
Сегодня о своем отношении к бытию я могу сказать строкой из стихотворения «Николаю Рубцову»:
И слетает звезда с утомленных от жизни небес…
7
Нет, в Уфе еще живет что-то литературное.
* * *
Кто-то что-то пишет, кто-то где-то с кем-то встречается и о чем-то спорит.
Есть и здесь талантливые русскоязычные литераторы сегодняшнего дня.
Перечислю самых мне симпатичных
* * *
Светлана Смирнова.
Поэт и прозаик, художник слова и фотохудожник, неоднократно признанный тонкий краевед – человек, влюбленный в свой город и свой край.
К тому же замечательная женщина, свои чувства в которой я изложил в мемуаре «Девушка с печи №7» .
* * *
Елена Чумакова – женщина нелегкой судьбы, умная и талантливая, столь симпатичная мне и как прозаик и как человек, что я по своей инициативе разработал ей несколько обложек для переизданного в физическом виде романа «Гроздь рябиновых ягод».
* * *
Есть, вероятно, и какие-то писатели-мужчины, но они проходят как-то мимо меня: судя по всему, я сменил сексуальную ориентацию и стал лесбиянцем, уподобившись герою абсурдного анекдота:
Кругом так много красивых мужчин, а меня все на женщин тянет…
* * *
Но в целом этот город уже давно не несет мне ничего положительного.
* * *
Я пережил свое время обнимать, настало время уклоняться от объятий.
8
Единственное тепло, связанное с Уфой – тот факт, что здесь я познакомился и живу четверть века со своей женой Светланой.
* * *
Фотография которой, сделанная еще в счастливом 1998 году, украшает обложку этого мемуара.
На ней моя любимая до конца жизни женщина сидит одетая в кружевной «Catsuit».
То есть специальное эротическое одеяние из секс-шопа, которое в свое время прислал мой немецкий друг по переписке Штеффен Требс, проживавший в городе Лейпциг.
С тех пор прошло 20 лет; жизнь изменилась в сторону далеко не лучшую.
Но моя судьба смотрит с той фотографии, радует мой взор и пытается примирить с глубоко безразличным городом моего рождения.
«Москва – Санкт-Петербург»
…уходит ровно в полночь.
«Москва – Санкт-Петербург»… Пустой перрон продрог…
И в сумраке ночном так хочется запомнить
Твой лик, твое лицо, потерянный мой бог…
Так пела в середине 90-х Анастасия.
Певица, в наши дни почти забытая – хотя за песню про ночной экспресс заслуживает легиона бессмертных.
Конечно, в угоду выразительности и соблюдению размера текст имеет неточность.
Отправление этой самой «Красной стрелы» – точнее, двух одинаковых скорых поездов из красных вагонов под номерами 001 и 002, отходивших в один и тот же момент навстречу друг другу от одинаковых по архитектуре вокзалов двух российских столиц – назначалось не ровно в полночь, а на минуту раньше. Поезд трогался в 23-59. Это делалось для удобства командировочных пассажиров, даты отбытия-прибытия оказывались разнесенными.
Равно как и скорость экспресса не была максимальной: он подъезжал к перрону назначения в то время, когда любой вновь прибывший уже мог спускаться в метро и ехать по делам, не ожидая час или два до открытия учреждений.
Но картина, переданная этими строчками, вызывает в душе бурю воспоминаний точностью своих чувств и красок.
Ночь, пустой (по причине того, что все уже спрятались в своих купе) перрон, быстрые шаги вдоль вереницы вагонов (что дает аллитерация трех «п» во второй строчке), стертые лица близких людей…
Не провожающих, а всплывающих в памяти: к «Стреле» приходили редко по причине ее позднего отбытия, да и вообще мало кто провожал людей, едущих по делам.
Тем более, никто никогда не провожал на этот поезд меня.
Но я слушаю старую песню рыжей Анастасии – или даже просто читаю стихотворение Анатолия Поперечного – и вспоминаю все то, что когда-то было привычным.
Этот ночной экспресс, пустой перрон неприветливой весны.
Легкую изморозь под ногами.
Воспаленный свет фонарей, которым – как и людям! – тоже хочется спать.
Вижу дымки титанов над красными вагонами.
Вдыхаю струйку сгорающего древесного угля, креозот шпал, еще что-то непонятное, но привычно железнодорожное. Томящее душу своим невнятным ожиданием… кому-то находок, кому-то потерь,
Даже слышу мелодию Эннио Морриконе, несущуюся из открытого всю ночь кооперативного киоска в начале перрона. Не из ютюба, не с компакт-диска – с обычной магнитофонной кассеты.
Погружаюсь во все это и вспоминаю свою ушедшую жизнь.
1
Я родился в Уфе.
Но с этим городом, к которому я прикован, как каторжник к ядру, у меня нет никаких чувств. Он не оставил во мне ни единого светлого воспоминания.
«Малая родина» для меня есть пустыня души, лишенная и цветов и живительных колодцев.
Ничего, абсолютно ничего не связывает меня с этим городом.
Все то сказано в мемуаре «Уфа».
Жизнь моя настоящая прошла в других городах.
В Ленинграде, где я получал свое первое образование, учась на математико-механическом факультете Ленинградского государственного университета имени А.А.Жданова.
И в Москве – там я образовывался во второй раз, когда был студентом заочного отделения Литературного института имени А.М.Горького Союза Писателей СССР.
* * *
В Ленинграде я жил с 1976 по 1981 год как студент, с 1981 по 1985 – как аспирант, потом вплоть до 1994 бывал там очень часто.
Ведь первым браком я был женат на ленинградке.
Имевшей, кстати, те же инициалы, что и та кукла с фарфоровой головой, что махала юбкой перед каждым усатым блондином на балах в Аничковом дворце. И про которую сейчас говорят, будто молодость и красота оправдывают даже то, что она своей дуростью погубила великого поэта.
Моя первая жена была замечательной женщиной, с дурочкой из Полотняного Завода ее можно было сопоставить только по тем самым «Н.Г.». Просто все случилось так, как случилось.
Но как бы то ни было, Ленинград стал первой частью моей жизни.
В Ленинграде (еще не ставшем Санкт-Петербургом) прошли два важнейших момента моей жизни: в 1983 году я познал свою первую женщину, в 1984 – написал свой первый роман.
Оба события были удачными и определили все дальнейшее.
Я не шучу, пиша об этих фактах биографии в таком контексте: первое дало первый толчок, второе определило меня как прозаика, хотя я до сих пор продолжаю писать стихи.