Переосмысление заикания

В середине 90-х я был на мастер-классе, спонсируемом северокалифорнийским отделением Национальной Ассоциации Ораторов. Марьяна Нуньес, которая проводила занятие, была замечательным, готовым прийти на помощь человеком и опытной профессиональной ведущей.

Среди вопросов, которые она рассматривала в ходе семинара, был вопрос о работающем названии доклада. У меня в то время было выступление, которое я делал в местных общественных организациях, шедшее под заголовком «Это удовольствие или это работа?». Речь шла о том, что мы склонны разделять работу и удовольствие, а нужно выстроить свое отношение к делу, которым ты занимаешься, так, чтобы эти слова стали синонимами. Марьяна полагала, что мое название не дает людям четкого представления о сути доклада. Мне нравилось название, и я не хотел его менять. Она сказала, что во время семинара мы могли бы протестировать заголовки наших докладов на других членах группы.

Прошла уже половина семинара, когда она спросила, нет ли у кого-нибудь названия, которое хотелось бы проверить. Сначала я НЕ поднимал руку. Кто-то оглашал свои заголовки, но я стеснялся. Здесь надо сказать, что почти все люди на мастер-классе либо были профессиональными дикторами, либо намеревались ими стать, так что уровень присутствующих был высок. Я робел. Предложить название своего выступления на этой группе означало, что меня оценивали бы те, чье мнение для меня много значит. У меня была боязнь, что мое название не одобрят. А я не хотел чувствовать себя отвергнутым, потому и не решался.

В конце концов руку я поднял, но когда я это сделал, меня охватило старое знакомое ощущение. Было похоже, что у меня возникнет ступор. Заметьте, что к тому времени хронических ступоров у меня не было уже более 25 лет, хотя ситуации, которые могли бы поднять старые ощущения, время от времени возникали. Несмотря на ощущение надвигающегося ступора, я четко понимал, что это не имеет ничего общего с моей речью. Дело было в моем раздвоившемся намерении. Мне, конечно, хотелось предложить свое название доклада, но в то же самое время я не хотел подвергать себя оценкам со стороны других. Так что в действительности я НЕ хотел говорить. Меня тянуло в разные стороны, и это создавало знакомое ощущение, что я заперт и не могу говорить.

Мне бы хотелось сейчас рассказать, что я наплевал на всякие ощущения и заговорил, но, к стыду своему, признаюсь, что я в конце концов опустил руку и так и не поведал никому о своем названии. Сожалел потом об этом. И тем не менее я уверен, что дело было не в заикании. Дело было в ощущении собственной уязвимости.

К счастью, два месяца спустя у меня появился еще один шанс, когда Марьяна проводила следующий семинар. Снова была возможность поделиться заголовками выступлений. На этот раз мои намерения были понятны, и моя рука поднялась второй. Когда я проговаривал название, слова просто текли. Мне было даже удивительно, насколько это было просто. Как вы видите, мое состояние было совершенно другим, поскольку намерения были четкими, взвешенными и точными.

Ограничившись сразу только своим страхом заикания, я никогда не увидел бы большего, что также могло иметь связь со ступорами. И укрепил бы убеждение, что удержали меня наличие проблем с речью и страх начать заикаться. Я бы проглядел настоящие причины.

Кстати, Марьяна была права. Название не понравилось. Оно не было коммуникативным. (Это открытие я пережил.) Мое выступление сейчас называется «Почему работа не может приносить большее удовольствие?», и публике стало гораздо понятнее, о чем будет идти речь.

Четвертая ситуация, в которой боязнь ступора может не иметь ничего общего со страхом речи, это ситуация, когда мы разговариваем с человеком, который совершенно не выдает реакции на произносимое. Человек просто сидит с каменным лицом. Бр-р-р… Даже сейчас меня от этого корежит. Я не получаю совершенно никаких подсказок тому, что же мне дальше делать.

Необходимость быть услышанным – один из самых мощных мотиваторов в человеческой природе. Она имеет огромное влияние на наше развитие в детстве. Наблюдая реакцию других, мы открываем себя как человека, которого понимают и принимают… или нет. Поведение слушающего нас определяет разницу между принятием и отвержением.

Отсюда также идет то, что непонятость – одно из самых болезненных переживаний для человека. Когда нас не оценили и не ответили нам, наши жизненные силы уходят и мы чувствуем себя «сдувшимися». А еще мы можем закрыться.

Разговор с человеком, который не проявляет никаких реакций, похож на попытки разглядеть что-то в комнате, в которой царит кромешная темень. В эту темноту мы помещаем воображаемых монстров. При отсутствии ответа пробуждается наша неуверенность, на нашу самооценку обрушивается град вопросов. Может, я несу чушь? Ко мне хорошо относятся? Или я выгляжу как полный идиот: все болтаю и болтаю?

Эти вопросы не были бы настолько важны, если бы мы не наделяли слушающих властью: нам важно, как они нас оценят, что подумают. Они имеют на нас влияние, потому что мы хотим от них чего-то: одобрения, любви, принятия. Иногда они находятся в таком положении, что вынуждены весьма скупо раздавать их. Но часто мы просто сами делаем этих людей важными для себя, а потом ждем, чтобы они нас оценивали.

Наши страхи, конечно, в том, что они подумают о нас плохо. Мы можем им не нравиться, можем им быть не нужны. И мы отчаянно пытаемся им угодить. Прячем свои недостатки. Мы пытаемся угадать, чего же они хотят, чтобы выдать им это или быть этим. Скрываем свою спотыкающуюся речь… свою настойчивость… свою спонтанность… свое настоящее я. Тщательно! Иначе человек что-то такое увидит и подумает, что ты какой-то агрессивный. Из-за того, что их лица непроницаемы и безэмоциональны, как у сфинкса, мы ходим вокруг на задних лапах, осторожно, как по битому стеклу. Мы все делаем, чтобы понравиться. А когда не видим реакции, то зажимаемся еще больше.

Самый главный наш страх? Это то, что они вообще уйдут. Я называю это самым главным страхом, потому что в нашем состоянии «детскости», когда мы беспомощны и покинуты всеми, это означает, что мы можем погибнуть.

Неудивительно, что я вырос одержимым желанием знать, понимают ли меня и воспримут ли то, что я должен сказать. Я постоянно искал невербальные подтверждения, говорящие мне, есть контакт или нет: улыбку, заинтересованный взгляд, внимание.

Но некоторые люди просто неэмоциональны. Это вовсе не означает, что вы им не понравились или что им безразлично то, что вы говорите. Настраиваться на собеседника – просто не в их характере.

Мне бы и хотелось вам сказать, что я перерос все это, но факт в том, что люди без ответной реакции так и доставляют мне дискомфорт. Это совершенно не связано со страхом заикания. Это связано с боязнью не быть оцененным, и 30 лет назад в таких ситуациях я, скорее всего, получил бы ступор.

Один из участников интернетовской дискуссионной группы по нейросемантике поднял интересный вопрос. Он звучал так: «Если человек ступорит, чтобы сдержать себя и избежать проявления эмоций и так далее, то почему у некоторых вызывают те же затруднения нейтральные слова, которые не несут какого-либо смысла, например «и» или «как»?

Вот одно из объяснений того, почему нас иногда «клинит» на «бессмысленных» словах. Я называю это «Эффектом будильника». Здесь нет ничего связанного с заиканием как таковым. Это имеет отношение к ощущению, что мы говорим чересчур много. Наши действия слишком активны, и нам пора бы уже угомониться.

Когда я впервые, давным-давно, приехал в Сан-Франциско и вступил в Клуб рекламы для молодежи, я периодически должен был подниматься и выступать перед группой. В связи с этим я обратил внимание на интересное явление. На первых порах я мог говорить примерно секунд 10, пока не срабатывал мой «будильник»: уровень моего беспокойства повышался, что вызывало у меня ступор. Это было связано с уровнем моего комфорта в данной ситуации и с тем, насколько долго я мог находиться в центре внимания (т. е., стоять перед группой), прежде чем мои эмоции выходили за привычные рамки. Таким образом, я мог ступорить на слове «для» не потому, что это слово для меня было «страшным», а просто из-за того, что мне было позволено стоять перед группой слишком долго и я уже чувствовал обязанность себя окоротить. (Подобный страх возникает в ситуации, когда при выступлении речь долгое время остается нормальной и без запинок. Возникающее при этом стремление удержать ее в таком состоянии становится непреодолимым.)