Вечный Град (сборник)

Марцелла соединила концы сплетенного венка и увенчала им голову.

– Мне идет? – спросила она, лукаво улыбаясь.

– Конечно! – искренне одобрил Веттий, но от темы разговора уходить не захотел. – А как же твоя мать согласилась выдать тебя за такого старика?

– Разве это такая уж редкость? – усмехнулась она. – У меня матери уже не было, я ее и не помню совсем. Но опекуны и родственники решили, что это неплохая партия. Потом и сестер рассовали, но, правда, не за стариков. И, кажется, они довольны. Но я всегда была не такая, как они.

– Сколько же ты прожила с мужем?

– Четыре года. И вот уже полтора года я наслаждаюсь свободой.

– А Учитель? Как ты познакомилась с ним?

– Он приходил еще к моему покойному мужу. Был связан с ним делами. Он и мне сейчас помогает, все же ведение хозяйства, разбирательства с виликами – совсем не моя стезя. Ну, не он сам, конечно, но ему есть кому это поручить. Он единственный, кто жалел и понимал меня, еще тогда. А после смерти мужа он посвятил меня во все тайны учения. Он сказал, что сразу увидел во мне избранницу.

Ее глаза, как обычно, загорелись восторженным огнем, и на губах расцвела улыбка, – это случалось всякий раз, когда она говорила об Учителе.

– Почему он не называет своего имени? Ты-то хоть знаешь, как его зовут?

– Да, конечно, но важнее то, что у него есть тайное имя, и его я тоже знаю. Но пока не могу тебе открыть. А то имя, которое ему досталось от отца, не раскрывает его сущности. Поэтому он предпочитает, чтобы его звали Учителем.

Потом ей захотелось посетить место, где, по преданию, был погребен царь-законодатель Нума Помпилий.

– Раз уж я вспомнила о Номенте, там неподалеку есть маленькая деревушка Курис. По преданию, Нума Помпилий родом оттуда. И Тит Таций.

Они долго пытались отыскать могилу древнего царя, но так и не нашли никаких памятных знаков, зато набрели на алтарь Фонса, считающегося сыном Януса. Здесь же поодаль стояло простое древнее изображение самого двуликого бога. Веттий по привычке поднес руку к губам и запечатлел на пальцах поцелуй. Марцелла укоризненно посмотрела на него:

– Тебе надо отвыкать от языческих привычек!

– Прости… – смутился Веттий.

– Есть в нем что-то пугающее, – задумчиво проронила Марцелла и не пожелала оставаться на этом месте. Дальше тропинка двоилась.

– Смотри, тут две тропинки, и обе, похоже, ведут на вершину, – сказала она. – Давай, кто быстрее? Я по этой, а ты по той. – И весело побежала вверх.

Веттий сделал вид, что тоже спешит, хотя сразу решил, что уступит Марцелле. Впрочем, с ее проворством она не нуждалась в том, чтобы ей уступали.

– Ну вот, я почти поднялась! Я первая! – прозвучал ее звонкий голос – и через некоторое время за ним последовал приглушенный вскрик ужаса. Веттий, испугавшись, что на Марцеллу кто-то напал, со всей возможной быстротой бросился вверх по тропке, но когда он взбежал на самый верх, то увидел Марцеллу в одиночестве, целую и невредимую, но словно застывшую от ужаса, а перед ней – великолепную панораму Города и – страшную грозовую тучу, надвигающуюся из-за Фиден, со стороны Сабинских гор. Увидев открывающееся с вершины холма зрелище, Веттий и сам ахнул, то ли от ужаса, то ли от восхищения его величием.

Солнце еще ярко светило на юге, совершая свой путь к западу, заливая светом огромный Город, лежавший как на ладони, со всеми его семью державными холмами, теплым золотом высвечивая стены домов, колонны храмов и портиков, яркие черепичные крыши, резные полукружия театров, воздушные цепи акведуков, суденышки, устремлявшиеся вниз по Тибру. В мутных, зеленоватых водах реки еще отражалось голубое небо, а северо-восток уже тонул в сизо-черном сумраке, в котором время от времени вздрагивали розоватые вспышки молний. Удары грома издали казались угрожающим рычанием притаившегося чудовища. Передний край гигантской тучи был похож на небывалой величины снеговерхие горы, вырастающие из мрака и дыма, – словно это дальние Сабинские горы поднялись до самой тверди небесной и надвигались на Город, грозя стереть его с лица земли. Внизу еще царило затишье, и даже деревья замерли, как будто в ожидании, но вершины Яникула уже достигали порывы холодного ветра, и ласточки со взволнованным щебетом носились, опускаясь все ниже и ниже.

Почувствовав, что Веттий рядом, Марцелла обернулась – он увидел, что она сильно побледнела, – и внезапно приникла к нему, как младшая к старшему, спрятав лицо на его груди. Он обнял ее, с трудом веря в то, что может вот так запросто это сделать, и в то же время не в силах оторваться сразу от пугающего и завораживающего зрелища Города и тучи.

– Это дурной знак… – прошептала Марцелла.

– Это предвестие гибели… Я видела сон…

Веттий тоже поймал себя на мысли о каком-то дурном предзнаменовании, но слова Марцеллы удивили его. Странно было не только то, что она столь суеверно испугалась такого пустяка, но и то, что она, оказывается, настолько боится смерти! Не она ли постоянно твердила, что смерть – это освобождение? Он попытался успокоить свою спутницу, гладя ее по цветам венка, по пышным волосам, по хрупким плечикам и говоря преувеличенно бодрым тоном:

– Ну что ты? Разве нам с тобой страшна гибель? А как же небесная жемчужина, которая в нас? И это всего лишь туча… Грозовая туча… И нам надо спешить, чтобы она нас не накрыла здесь и чтобы мы не промокли. Может быть, мы успеем вернуться. Пойдем! Не оглядывайся!

– Да, ты прав… Смерть не страшна, жизнь – ничто… – бесцветным голосом повторила она.

Если бы Веттий был один, он остался бы еще полюбоваться надвигающейся грозой. Но необходимость позаботиться о госпоже была для него важнее. Еще раз взглянув на Город и на тучу, он бережно повел Марцеллу к той тропинке, которая казалась более пологой, и они стали спускаться, сначала медленно, потому что Марцелла все еще не могла оправиться от потрясения, но потом налетевший порыв ветра заставил их ускорить шаг, и дальше они, взявшись за руки, спускались почти бегом, насколько позволял крутой склон. Венок Марцелла на бегу потеряла.

Лектикарии ждали их у подножия холма. «Хорошо, что вы вернулись! – обрадовался старший из них. – Видно, буря надвигается. Успеть бы в Город до ливня! Садитесь скорее!» Они сели в лектику, лектикарии тронулись с места, и изо всех сил поспешили в Город.

Гроза накрыла их еще на правом берегу Тибра, до моста. Закапали крупные капли, мгновенно превратившиеся в потоки, дождь хлестал с неистовой силой, по навесу лектики что-то дробно застучало, и тут же по земле покатились зерна града. Порывы ветра, казалось, вот-вот растерзают кожаный навес, холодные струйки дождя стали проникать внутрь, несмотря на закрытые занавески. Веттий и Марцелла придвинулись друг к другу поближе, и он накинул на нее свой плащ, чтобы лучше защитить от дождевых струй. Некоторое время их лектика еще двигались под хлещущими потоками ливня, но потом промежутки между вспышками молний и раскатами грома сократились настолько, что лектикарии остановились, выбрав в качестве укрытия старый лавр (существовало поверье, что в лавр молния не ударяет).

– Нельзя идти дальше, господин, – сказал старший, заглядывая под навес к Веттию и Марцелле. – Надо попроситься куда-нибудь переждать. Вон как раз дом виднеется.

Дом находился, вероятно, меньше чем в стадии от них, но за стеной дождя его почти не было видно. Старший лектикарий оставил лектику и побрел просить убежища. Идти быстро он не мог, потому что молнии били уже где-то совсем рядом, и гром разрывался почти над головой. Всем остальным тоже было не по себе. При очередном ударе грома Марцелла, вся дрожа, прижалась к Веттию, он крепко обнял ее, и так они сидели, укрытые одним плащом, как настоящие влюбленные, и сами не заметили, как уста их слились в поцелуе. Некоторое время они целовались, как голуби у храма Венеры, но потом Марцелла вдруг, точно очнувшись, отшатнулась от Веттия, отгородилась скрещенными руками и отрицательно замотала головой.

– Забудь! Ничего не было! Это случайность, мгновенная уступка темному плотскому началу!