Страница 16 из 31
– Какая жемчужина?
– Не все сразу, мой юный друг! – В устах Марцеллы, которой едва ли было больше двадцати лет, это обращение звучало забавно. – Ты должен встретиться с моим Учителем! Он увидит все, что есть в твоей душе. И если он согласится, я стану твоей наставницей, и поведаю тебе и это, и многое другое…
– Он твой опекун?
– Пока нет, но мы сейчас как раз этим занимаемся: уже обратились к претору по опекунским делам, чтобы Учитель стал и моим опекуном. Мои нынешние опекуны меня не устраивают. Они заговаривают со мной о новом браке, но я скорее умру, чем соглашусь на это. Помощи же от них никакой. А он… Моя жизнь по-настоящему началась только после встречи с ним!
При этих словах вся она засияла счастьем.
– Ты так убеждена, что можешь поведать мне истину? – спросил Веттий, изумляясь уверенности ее тона. – Ни один из философов, с которыми мне довелось познакомиться, не давал мне таких обещаний.
Марцелла пожала плечами:
– Если бы они знали подлинную Истину, то, несомненно, и они не таили бы ее. Просто они ее не ведают, а мне она открыта.
– Но ты так молода и ты… женщина.
– Разве Истина умаляется оттого, что вещает через женские уста? – в свою очередь удивилась Марцелла. Впрочем, и ее ответы, и ее удивление показались Веттию немного заученными.
Возвратившись домой, Веттий рассказал Гельвидиану о своем новом знакомстве.
– Как ты думаешь, кто они такие? Что за истину она мне предлагает?
– Секта какая-то, – пожал плечами Гельвидиан. – Много их сейчас! Жрецы египетского Гарпократа, поклонники персидского Митры, разные иудейские секты… Странные они все-таки, ущербные какие-то… И что у них там творится! Было же дело, еще во времена Тиберия, когда какой-то всадник изнасиловал матрону в храме Изиды, явившись к ней под видом бога. И охота тебе во все это ввязываться? Знаю, что тебя не переубедить, но ты все же поосторожнее!
– Да я и не жду от нее истины! – признался Веттий. – Но меня тянет к ней, как мотылька к светильнику. Я чувствую, что должен ее видеть!
– Не опали крылья, мотылек! – с сарказмом в голосе произнес Гельвидиан, ткнув его кулаком в бок. – И потом, неужели дальше того, чтобы видеть, твои желания не простираются?
– Если выбирать между «видеть» и «не видеть», я выбираю первое!
– Не советовал бы я, да и никто бы тебе не посоветовал связываться с матроной, со вдовой. Посмотри – Рим полон девушек попроще, подоступнее и ничуть не менее красивых. Не жениться же ты собираешься – в твои-то восемнадцать.
Несколько дней спустя состоялась ответственная встреча. Того, кого Марцелла называла Великим Учителем, Веттий узнал с первого взгляда и сразу почувствовал разочарование. Это был тот самый холеный красавец с проседью, которого он видел с Марцеллой на играх. Веттию сразу не понравился лукавый прищур его глаз. Что-то было в нем непроницаемое. Но Марцелла прямо-таки светилась в его присутствии. На этот раз на ней было яркое тирийское платье, на щеках играл румянец, и вся она походила на цветущий весенний мак. Учитель смотрел на нее с небрежным любованием, как на свою собственность.
– Сестра Марцелла сказала, что ты изучаешь Платона? – спросил он. – У кого?
– В Атенеуме, у Сервилиана.
– Какая серость! – презрительно поморщился Учитель. – Чему он может научить?
Как ни критически Веттий относился к Сервилиану, такая характеристика была ему неприятна. Он хотел было возразить, но Учитель уже задал новый вопрос:
– Вот скажи мне, сколько лиц принимают участие в платоновском «Пире»?
– Сократ, конечно, – бойко начал Веттий, загибая пальцы и стараясь не ударить лицом в грязь. – Агафон, Алкивиад, Федр…
Но Учитель не дал ему договорить.
– Я не спрашиваю кто, я спрашиваю сколько! Плохо ты знаешь Платона!
– Я не думал, что именно это важно в «Пире»!
– Ну разумеется, ты не думал. Где тебе возвыситься до понимания чисел! Впрочем, чего ожидать? Кто сейчас вообще учится в Риме? Уж лучше в Карфагене! Ну или хотя бы в Афинах – в память о прошлом.
– Я намерен продолжить учение в Афинах, – вставил Веттий, задетый столь пренебрежительным тоном.
– Да, но позволят ли тебе средства?
– Моя мать никогда не жалела денег на мое обучение и от отца мне досталась доля наследства.
В глазах Учителя вспыхнула искра хищной заинтересованности, и от Веттия это не утаилось.
– Впрочем, стоит ли ехать так далеко? – усмехнулся Учитель. – Возможно, тебе откроется знание высшего порядка… Если ты, конечно, его достоин. – Он устремил в глаза Веттия свой непроницаемый взгляд, некоторое время молчал, а потом глубокомысленно произнес: – Может быть, может быть… Но прежде всего ты должен поклясться, что никому не разгласишь того таинственного учения, которое будет тебе преподано.
По сравнению с той клятвой, которую от него с ходу потребовала Марцелла, эту дать было нетрудно.
– Ты не должен будешь записывать ничего из того, что будет говориться. Все надо будет заучивать на память. В этом тебе поможет сестра Марцелла.
В глазах Веттия невольно мелькнула радость, и, как ему показалось, Учитель обратил на это внимание.
Разговор с Учителем оставил в душе Веттия самый неприятный осадок, но все же главное было достигнуто: его, хоть и с натяжкой, все-таки сочли достойным для посвящения в тайны истинного учения, а для усвоения основ оного ему было дозволено приходить в дом Марцеллы – как выяснилось, не бесплатно, хотя плата была невелика – пятьсот сестерциев в месяц – и, по словам Марцеллы, вся шла на нужды общины «познавших», «пневматиков», или «племени Сифова», как они себя называли. Но Веттию было безразлично, на что идут деньги: он готов был все состояние отдать только за возможность видеть свою наставницу. Вскоре он сделался одним из самых прилежных учеников этой школы, сильно подвинув прочие свои занятия.
Вначале Веттий с некоторым неудовольствием узнал, что «истинное учение», которое преподавала Марцелла, непосредственным образом сообщалось со странным суеверием его матери, Вибии, ибо и в нем звучало имя одиозного иудейского пророка Иисуса Христа. Но Марцелла заверила, что на простонародное суеверие они, «пневматики», смотрят именно как на суеверие.
– Есть три рода людей, – объясняла она, важно расхаживая по комнате. – Большинство из них – плотские. Их совершенно не волнует познание духа. Они копошатся в низменных заботах этого мира, их интересуют только кусок хлеба, продолжение рода и сиюминутное благополучие. Если ты выйдешь на улицу и оглянешься – таких людей большинство.
Есть другие, – продолжала она, украдкой бросая взгляд в зеркало. – Мы называем их «душевными», «психиками». Их интересует жизнь духа, хотя по большому счету она им недоступна. Иногда они весьма образованны, начитанны. Ты, должно быть, со многими из них знаком. Но ты, вероятно, чувствовал, что тебе чего-то не хватает в их рассуждениях. Они подобны слепым, которые стремятся к свету, но не видят его и блуждают в потемках.
Эти слова весьма заинтересовали Веттия, потому что он в самом деле ощущал нечто подобное.
– Ты, должно быть, удивишься, но те простые, грубые люди, которые исповедуют учение Христа, относятся к тому же роду, что и твои знакомцы-философы, хотя философы, конечно же, презирают их. Жизнь этих простецов такова, что получить сколько-нибудь приличное образование они зачастую не могут. Но они правдами и неправдами все же добыли ту часть Истины, усвоение которой тем не менее было им доступно: слухи о Христе. Учение Его они понимают очень примитивно, оно для них сводится к простому набору правил. Но, может быть, это и хорошо, потому что сам Христос, когда жил на земле, учил прикровенно и преподносил Свое учение в притчах, именно с той целью, чтобы оно осталось закрытым для непосвященных. «Много званых, но мало избранных», – вот как Он говорил.
Веттию почему-то стало обидно за свою мать, хотя сам он ее суеверия никогда не разделял.
– Наконец, существует третий, высший род людей, – Марцелла, устав ходить, села на ложе и облокотилась на расшитую подушку. – Это как раз те избранные, о которых говорил Христос и ради которых Он и был исполнен силой Духа. Христос, несомненно, всего лишь посредник. Он – сын плотника Иосифа, и только по Своей душевной чистоте сподобился Он того, что на него сошел божественный Дух. Главная Его заслуга в том, что Он открыл избранным тайное учение. Ты, возможно, слышал, что Он был распят как последний раб. Это, конечно, многих вводит в соблазн, но надо понимать, что смерть Иисуса – всего лишь видимость, чтобы отсечь непосвященных. Иисус, конечно, не умер, умер лишь Его двойник, а Иисус через три дня явился Своим ученикам, после чего в течение восемнадцати месяцев раскрывал им то самое истинное учение, которое я имею честь преподать тебе. Кстати, главной и любимой ученицей его была женщина, Мария Магдалина. Вот почему последователи истинного учения отмели вековые предрассудки об ущербности женского пола. Главное только не попадать в двойной плен: плен брака и стремления к размножению – женщины особенно этому подвержены! А по природе не важно, мужчина ты или женщина, важно, есть ли в тебе небесная жемчужина, как мы это называем: непрестанное беспокойство и стремление к высшему, к духовному. Это беспокойство – воспоминание о том, что когда-то было родиной избранных, откуда их души ниспали в плоть. Все мы томимся в глухой темнице этого мира, этого презренного тела, и блажен тот, чьи уста возвещают избавление.