Павлиний хвост

Сегодня аспирант задержался на кафедре, разбирая старые документы и приводя в порядок научный архив Макарского. И о чудо! Среди пыльных бумаг и папок вдруг обнаружилась тетрадка полевых дневников Великанова. Как она здесь оказалась? Ведь в свое время сотрудники НКВД неплохо постарались, чтобы никаких следов врага народа и в помине не осталось.

Взволнованный находкой, Сергей совсем не заметил, как подкралась ночь. «Придется остаться здесь, – подумалось ему, – все равно метро уже закрыто, и домой не попасть. Хорошо хоть Ася уехала к отцу, а то переживала бы, наверное, а я, свинья такая, даже не позвонил».

Молодой человек еще раз вздохнул и снова бегло пролистал бесценные записи. Между последней страницей и обложкой лежали несколько типографских листочков, сложенных вчетверо. Это была вырезка из «Геологического альманаха» – сборника научных статей университетского издательства за 1939 год, – вышедшего в свет в ознаменование первой годовщины создания геолого-почвенного факультета МГУ. Короткая заметка – последняя статья Великанова, написанная незадолго до трагических событий в его судьбе, – была затерта до дыр на сгибах, словно кто-то упорно хотел проникнуть в сокровенные мысли профессора, стараясь вычитать их между строк. Ведь почти сразу после публикации Юрий Александрович был арестован, якобы как шпион германской разведки, и вскоре расстрелян.

Легко сказать – арестован, расстрелян… А ведь это судьбы. Людские судьбы. Сколько их? И не счесть… Вениамин Аркадьевич Зильберминц – выдающийся минералог, геохимик, один из основоположников геохимии углей – по ложному доносу осужден и расстрелян, посмертно реабилитирован. Анатолий Александрович Кирсанов – научный сотрудник биохимической лаборатории АН СССР – расстрелян в возрасте 27 лет за «участие в контрреволюционной террористической организации», посмертно реабилитирован. Бруно Карлович Бруновский – радиохимик, кристаллограф, впервые в СССР проведший расшифровку кристаллической структуры минералов с помощью рентгеновских лучей, – по ложному обвинению арестован, погиб в одном из колымских лагерей гулага, посмертно реабилитирован.

В тексте статьи, между тем, не было никакой политики, и уж тем более напрочь отсутствовали крамольные идеи… И все же, из-за неблагонадежности ее автора и еще нескольких ученых-оппортунистов с их якобы сомнительными публикациями, весь тираж журнала был изъят суровыми, немногословными людьми в краповых петлицах с малиновым кантом и увезен в неизвестном направлении: может быть, уничтожен, а может и отправлен на вечное хранение в какие-нибудь секретные архивы. Не исключено, что найденные молодым аспирантом листочки в потрепанной тетрадке – это вообще все, что осталось от научного наследия Юрия Александровича.

На полях вырезки стояли карандашные пометки, сделанные рукой академика Ковтуна. То есть, это он потом стал академиком, а тогда, как и Паганель, был молодым исследователем, учеником профессора. По-видимому, ему как-то удалось спрятать и уберечь записи своего научного руководителя.

И это был весьма смелый поступок. Сейчас, когда времена изменились и повсюду гремит перестройка, началась эпоха гласности и профессор Великанов посмертно реабилитирован, как и множество других его коллег, трудно рассуждать об этом с полным осознанием всей степени того риска, которому подвергал себя молодой Виктор Ефимович Ковтун, сохраняя рукописи учителя. Несомненно, это был подвиг.

Речь в статье шла об открытии нового минерала исанита, впервые обнаруженного и описанного в горах Колумбии в 1932 году. Великанов сообщал об удивительных свойствах этого минерала, называя найденные им кристаллы философским камнем современности, который перевернет все существующие представления о научно-техническом прогрессе и выведет народное хозяйство на невиданные доселе рубежи.

Гущин задумчиво потер лоб, стараясь напрячь свою память. Об исаните вообще было очень мало публикаций, словно кто-то всемогущий старательно закрывал эту тему от научно-исследовательского мира. Была, кажется, одна большая статья Виктора Ефимовича Ковтуна, опубликованная где-то в конце сороковых, сразу после войны, затем еще одна, уже в 1951 году в «Вестнике МГУ» и одна статья, написанная в шестидесятые годы профессором Макарским, посвященная синтезу исанита. Ах, да, была еще одна заметка Льва Михайловича, но там исанит упоминался вскользь и то лишь в связи с характеристиками биогеоценозов. И все, вроде бы.

Сергей внимательнее присмотрелся к пометкам Виктора Ефимовича, почерк которого был ему хорошо знаком, поскольку в библиотеке Макарского было много манускриптов и черновиков академика. Внимание ученого привлекла одна надпись, выделенная восклицательным знаком и дважды подчеркнутая жирной линией: «Срочно найти Хиппеля!»

И вдруг на молодого человека навалилась усталость. Он почувствовал, как отяжелели веки, зевнул и, пытаясь взбодриться, потер глаза, размазывая пальцами выступившие слезы. Какое-то время Сергей сопротивлялся неизбежному, но вскоре незаметно для себя уснул, рухнув головой прямо в кипу бумаг на столе.

Глава 2. Профессор Макарский

Утро началось с того, что аспирант Гущин сквозь сон услышал звон посуды и шипение электрического чайника, доносившиеся из той части кабинета, где располагался стеклянный вытяжной шкаф. Лаборантка Анечка, юная особа, не поступившая в этом году в университет и устроившаяся подрабатывать на кафедре, чтобы быть поближе к науке, организовала на его старинной кафельной поверхности незамысловатую кухню и часто готовила там чай. Соседство пробирок, колб с реактивами и бутербродов давно уже никого не смущало и служило поводом для забавных анекдотов, распространявшихся студентами по всей кафедре и далеко за ее пределами. Мол, старик Макарский, который действительно временами был немного рассеян, вместо сахара рафинада обычно кладет в чашку кубики галита, или что-то в этом роде. Доставалось и его верному Паганелю. Молодежь зубоскалила, но это никак не задевало ученых, занятых настоящим делом.

Сергей приподнял сонную голову, пытаясь осознать происходящее. К его щеке предательски приклеился помятый листок со схемами петрографических описаний шлифов. Юноша отлепил его и попытался немного разгладить, виновато оглядевшись по сторонам.

– Доброе утро, Сергей Николаевич! – весело рассмеялась Анечка.

– Ага, – с глубоким вздохом промямлил в ответ молодой ученый, понемногу приходя в себя. – Лев Михайлович еще не появлялся?

– Шеф будет к десяти, так что у вас еще есть полчасика, – ответила лаборантка. – Чаю не хотите?

– Хочу, – согласился Сергей, – только схожу сначала… Ну, в общем, пройдусь.

Не желая поднимать лишнего шума, Гущин неловко проскользнул мимо кабинета завкафедрой академика Вилена Андреевича Жарикова, нетвердой поступью вышел в коридор и, пройдя кинопроекционную, откуда обычно крутили учебные фильмы для 611 аудитории, направился к туалету. Мимоходом он услышал смешливое перешептывание студенток-третьекурсниц, сидевших с конспектами за массивным овальным столом у окна:

– Смотрите, девчонки, Паганель опять ночевал на столе, – зачирикали веселые барышни, едва сдерживая хохот.

Ухмыльнувшись, он пропустил эту колкость мимо ушей и двинулся дальше. Сейчас его занимала только одна проблема: судьба Великанова и мифический исанит. Он представлял, как встретится сейчас с Львом Михайловичем и завалит его вопросами.

Пригоршня холодной воды из-под крана взбодрила Сергея и привела его в чувства. Перед мысленным взором аспиранта выстроился вектор научного наследия, своеобразная династия, в которой зерно истины передавалось от учителя к ученику, и каждый последующий старался вырастить и развить то, что получил от предшественника. Паганель понял, что полевой дневник Великанова, найденный сегодня ночью в архиве, был материальным выражением этого зерна, своеобразным символом и знаком. Выходит, ему как ученику профессора Макарского тем самым была передана эстафета, которую теперь надо достойно пройти, невзирая на трудности и преграды, которые встретятся на этой стезе. Это были звенья одной цепи: так же, как некогда Макарский подхватил эстафетную палочку у выдающегося естествоиспытателя академика Ковтуна, а тот – у самого Юрия Александровича Великанова, Великанов же – у академика Вавилова и его соратника Александра Павловича Виноградова, основателя и первого руководителя кафедры геохимии, а те в свою очередь у великого гуру и гения естественных наук, энциклопедиста и философа Владимира Ивановича Вернадского. И каждый из них внес свой выдающийся вклад в это наследие. Теперь же настала очередь его, Сергея Николаевича Гущина, молодого ученого, стоящего в самом начале большого творческого пути. Какие открытия ждут его впереди?