Поход на Киев

— А у тебя есть другое предложение, богатырь?

— У меня есть, — ударил по столу Илья. — Мы боимся варваров, потому что их больше, чем нас, значительно больше. Но мы забываем, что они варвары, и что нам уже случалось побеждать их, когда их было больше числом. Я предлагаю, не дожидаться, пока они снова соберутся в единое войско, а выйти из города и всеми силами нанести удар. Так мы встретимся не со всеми печенегами, а лишь с частью их орды. По частям мы даже сможем разбить эту орду.

— А если не выйдет? — спрашивал Потамий.

— Тогда уйдём. Но на заставу возвращаться не будем. Пусть кочевники идут на Новгород, а мы ударим им в тыл и поможем новгородцам. Там мы печенегов и похороним.

— Хочешь сдать им ещё один город? — возмутился Полюд, — сколько можно? Они уже сожгли Муром, они взяли Рязань. Ты сказал, заставу мы им не отдадим. А что потом, предложишь и Новгород им отдать?

— Думаю, до этого не дойдёт, — возражал Илья, — мы разгромим их раньше, чем они дойдут до Новгорода. А если не разобьём, что ж, с нашей земли варвары всё равно уйдут, новгородцы же не захотели нам помочь.

— Ярослав — это не новгородцы, — возразил Потамий, сдерживаясь, чтобы не закричать, — и не забывай, Илья, что я сам из Новгорода, и Новгород меня здесь поставил воеводой. Так что на этой заставе я старший.

— Да что ты? — презрительно усмехнулся Илья, — а войско у тебя есть, воевода? Вот у меня есть, стало быть, мне и решать, кто здесь старший, а не твоему Новгороду.

— Так нельзя, Илья, — возразил Полюд, — снова один хочешь за всех всё решить? Но мы сидим за круглым столом, если ты не заметил, и у нас тут совет.

— Без меня вам всё равно не победить.

— Победить? — не сдавался Полюд, — а когда ты в последний раз побеждал? Мы только убегаем и сдаём города.

— Муром сдал ты, здесь нет моей вины.

Полюд вспыхнул и разгорячился пуще прежнего.

— Войско в тебя больше не верит, — бросил он Илье, — а, значит, у тебя нет войска. Я тысяцкий в этом войске, и я признаю старшим над собой Потамия.

— Ну и пожалуйста, у меня есть ещё Добрыня.

Теперь все взоры обратились на Добрыню. До этого он сидел молча, но теперь нужно было что-то сказать.

— Прости, Илья, — вымолвил он после паузы, — ты — мой друг, ты вынес меня на плечах раненного. Но мой дом — Новгород. Поэтому я поддержу Потамия.

— Что ж, — произнёс седовласый воевода, — ты хороший старшина, Илья. Я думаю, что ты ещё сможешь помочь нашему общему делу. Я назначаю тебя сотником.

Илья в ответ громко расхохотался.

— Вы не понимаете, с чем играете, — сказал он, поднявшись из-за стола, — вас всех убьют.

Когда Илья вышел, все ненадолго погрузились в молчание. Но затем совет возобновился. Было принято решение ждать печенегов здесь и выдерживать осаду до последнего. Дальше врага пропускать было нельзя. Совсем немного прошло времени с того дня, и вот вода начала капать с висящих на крышах сосулек. Снек стал зыбким и мокрым — приближалась весна. Впервые в жизни это событие вызвало у Добрыни не радость, а тревогу. Страшные предчувствия усилились, когда однажды в небе показался Змей Горыныч. Он спокойно парил под хмурым небосводом, как будто вовсе и не был редким чудовищем, а был обычной перелётной птицей, возвращавшейся с юга. Все с трепетом ожидали, что Змей спустится и ринется в атаку, но в этот раз он пролетел мимо, видимо, всего лишь нагонял страху.

— Интересно, а если бы мы поступили по-твоему? — спрашивал тогда Добрыня у Ильи, — как бы мы одолели Змей Горыныча?

— Не знаю, но думаю, Симаргл не оставил бы нас.

— Опять ты со своим язычеством.

Илья спокойно переживал своё понижение в сотники и даже успокаивал тех командиров, что возмущались таким решением совета. Богатырь не хотел смуты на заставе и вёл себя так, словно знал, что в будущем всё равно вернёт в свои руки утраченное влияние. А меж тем Змей Горыныч ещё несколько раз появлялся в небе над заставой, но ни разу не наносил удар. Все понимали, что он лишь пытается их запугать и при этом может атаковать в любой момент. И всё же, печенеги первыми нанесли удар. Они пришли с юга, как только земля на дороге обнажилась от снега. Март-месяц был довольным тёплым, каждый день в полдень было видно, как из земли и из луж поднимается пар. Очень рано стали возвращаться перелётные птицы, закаркали чёрные грачи, запели по утрам жаворонки. Грачей была целая большая стая, они возвращались в свои старые гнёзда, возвращались домой. Богатыри же, казалось, навсегда утратили свой дом, и уже больше никогда не увидят своих родных. Как же они завидовали теперь этим суетливым и шумным грачам! Для этих чёрных птиц жизнь теперь только начиналась, мирная жизнь со всеми её хлопотами. Как же хотелось вернуться к такой жизни. Богатыри устали от войны, им хотелось насладиться весной, но орды кочевников заслонили линию горизонта, и вскоре уже тысячи всадников направлялись к заставе. Добрыня в числе первых отправился на боевую вылазку. Он знал, что в последствии будет в этом раскаиваться, но сейчас ему срочно нужно было пролить чью-нибудь кровь, чтобы напитать свой меч силой. И вот, вставив ноги в стремена, боярин верхом атаковал печенегов. Сражаться с мечом против копья было крайне сложно. Несколько раз кочевники чуть не ранили его, но Добрыня всегда уходил от удара. Меж тем враги начинали окружат богатырей, и тем пора было отступать на заставу. Однако тысяцкий Добрыня продолжал бой, а вместе с ним и вся его тысяча. Ему удалось ранить печенега в руку и пролить вражью кровь. Но это ни к чему не привело, боярин ничего не почувствовал. Тогда Добрыня отчаялся на ещё большее безрассудство. Он слез с коня, чтобы добить раненного печенега, корчившегося в муках на земле. Сразу несколько всадников устремились на богатыря с копьями и саблями. Но Добрыня не обращал на них внимания. Он был уверен, что, как только совершит задуманное, в мече пробудиться чародейская сила и поможет ему отбиться. Боярин пронзил печенега прямо в сердце, но всё равно ничего не почувствовал.

Меч в его руке остался просто железкой, а вражеская сабля уже была совсем рядом с его шеей и вот-вот готова была отделить голову от тела. Добрыня в последний момент пригнулся и припал к земле. Но тут же другой всадник нанёс ему удар копьём. Добрыня, проклиная чародеев и их оружие, перекатывался по земле, уворачиваясь от ударов. Каким-то чудом ему удалось избежать ранений, его люди ценой больших жертв отбили своего тысяцкого у врага. Вскоре они вернулись на заставу. Добрыня был мрачнее тучи, но самое неприятное было в том, что он не мог никому объяснить причинысвоего странного поведения. Меж тем, показался Илья верхом на коне, левая рука его повисла плетью, кольчугу окрасил багрянец. Почему-то это выглядело очень странно — раненный Илья Муромец. Добрыня не мог вспомнить, чтобы когда-то прежде видел его раненным. Казалось, что Илья даже не человек, а полубог, и вот теперь он с мучительным видом истекал кровью. Всё стало каким-то неправильным, всё рушилось, и ускользала последняя надежда. А печенеги продолжали атаковать город, совершая один штурм за другим. Где-то в высоте над всем этим парил Змей Горыныч, но почему-то не вмешивался в схватку. Однако его присутствие нагоняло страху. Каждый день кто-то погибал, многие были ранены, и всё больше становилось ясно, что от голода богатыри не помрут. Кочевники атаковали очень яростно, будто и не собирались брать город в долгую осаду, а рассчитывали на быстрый штурм. Не понятно было, почему они так торопились. Вскоре пришла подмога из Ростова. Как и обещали, ростовцы наносили удары с тыла, пытаясь вымотать противника. Но это не приносило никаких результатов, кочевники становились только злее. День за днём они били и били, и вот однажды им удалось открыть ворота и прорваться на заставу. Тут же все были созваны по тревоге и брошены к воротам. Добрыня вместе с Полюдом Одноглазым шёл через центральную улицу с обнажённым мечом, когда увидел стоящий прямо посреди улицы накрытый стол, за которым сидел Илья Муромец. Рядом с ним кружился дворовый пёс, выпрашивая ласку, в которой богатырь ему не отказывал, время от времени гладил по голове, чесал за ухом, даже обнимал мохнатую морду. Пёс в ответ вилял хвостом и всё больше ласкался к воеводе. Затем Илья взялся за гусли и принялся играть поразительно тоскливую, душераздирающую мелодию. За этим занятием его и застал Добрыня.