Вопреки всему

Баркер чуть не забыл про второго солдата. Повалив убитого в тот самый угол, где совсем недавно, обессилевший от лихорадки, лежал он сам, Бен занялся живым. Счастье, что тот еще не очнулся! Заткнув солдату рот обрывком грязной тряпки, Бенджамин поспешно стащил с него мундир и крепко связал ему руки ремнем портупеи. Он должен был переодеться: изорванная, ветхая одежда каторжника не годилась для путешествия по джунглям и с головой выдавала беглеца. Дрожь пробежала по телу Бена, едва лишь он набросил мундир солдата себе на плечи: в форме своих тюремщиков он словно стал вдруг одним из них. Что ж, тем лучше!

Самым главным было – поскорей избавиться от кандалов. Возле наковальни во дворе Баркер отыскал кузнецкий молот и несколькими точными ударами выбил из оков заклепки. Его спина, исполосованная плетью, горела и саднила, но непрерывное движение и напряженность мысли отвлекали. Руки работали теперь с быстротой и четкостью слаженного механизма. Сабля, порох и пули, ружье и две фляги с водой были собраны за считанные секунды. Ключи! Теперь они лежали у него в кармане. Ключа от небольшого склада с провиантом у часовых не оказалось, но Бен нашел в палатке надзирателей припасы хлеба и солонины. Что-то подтолкнуло его захватить с собой также нож и котелок. Заперев на задвижку барак, он бегом устремился к воротам. Отомкнул тяжелый навесной замок и с усилием налег плечом на створку. Последняя преграда поддались с глухим, надрывным скрежетом.

Бен шагнул за пределы частокола – впервые без конвоя, без цепей, совершенно один. Звенящая от тишины и зноя реальность походила на мираж – тот самый, что манил и завораживал его в бреду.

«Через джунгли… Вглубь материка – и снова к морю, в десятках миль отсюда!..» – Крылатая ликующая мысль заглушает опасения и страх. Да, так и будет! Впереди – открытый путь и, если удача улыбнется, – целый день – больше, чем нужно, чтобы затеряться в дикой, необитаемой глуши, где люди не соорудили еще ни загонов для себе подобных, ни тюремных стен!..

Не щадя себя, Бенджамин бежал без остановки – так быстро, насколько позволяла его ноша и пышные, густые заросли, почти не пропускавшие дневного света. Перед глазами, множась и все теснее смыкаясь на пути, точно в калейдоскопе, мелькали могучие замшелые стволы, змеиное сплетение лиан… Ветви гигантских папоротников хлестали по лицу. Бен мог бы разрубить их саблей, но поначалу опасался оставлять следы. Ноги скользили временами по размытой ручьями почве, вязкой, как болотная трясина. Он срывался в поросшие кустами овраги и, цепляясь за голые корни, взбирался по рыхлым склонам. Но чем больше препятствий преграждало дорогу, тем сильнее в нем крепла надежда, что здесь явно не будут искать, а если и вышлют погоню, то вряд ли зайдут далеко!

Рассчитывая описать огромную дугу, прежде чем снова выйти к морю, Бен устремился к северо-западу, в самую глубь тропических лесов. Запасы пищи нужно было растянуть как можно дольше, и лишь, когда его сознание мутилось, угрожая покинуть измученное тело, он подкреплял себя глотком воды из фляги и крохотным кусочком хлеба. Ни боль, ни слабость не могли заставить Баркера потратить время даже на минутный отдых до тех пор, пока хотя бы не наступит ночь. Сами тюремщики, казалось, готовили его к этим испытаниям: заковывали в цепи, секли плетьми, а после – запирали в темной камере с озверевшими от голода несчастными, которые до смерти дрались за каждый непригодный для еды кусок. Неужели после всего этого он погибнет в джунглях, обретя свободу?! Здесь, по крайней мере, никто со злостью не ударит его палкой, если он споткнется. Хищники, и те, не нападают без причины. Терзая добычу, они всего лишь кормят свою плоть, душа тут не причем. Человек – вот кто порою кровожаднее зверей: он убивает себе подобных, даже когда сыт.

Пронзительные крики то и дело оглашали чащу. Бог весть, какие существа могли скрываться в этих дебрях, но Баркер знал наверняка: ему не встретятся ни тигры, ни пантеры, хотя… опасностей хватало и без них. Из рассказов бывалых каторжников он слыхал о гусеницах, одного прикосновения к которым довольно, чтобы вызвать долгие адские мучения, о гигантских пауках, чей укус убивает за какие-нибудь полчаса, не говоря уже о ядовитых змеях. Но, упорно двигаясь вперед, Бенджамин убеждал себя, что главная опасность – позади, за несколькими милями лесной глуши, и все дальше с каждым шагом. Сейчас, во что бы то ни стало, нужно оторваться от преследования. А если повезет, и его бегство обнаружат ближе к вечеру, погоню в джунгли вряд ли вышлют раньше утра.

Лишь когда окончательно, непроглядно стемнело, он, совсем обессилев, повалился на мшистую землю. Сон охватил его мгновенно, как пламя очага охватывает тонкую соломинку. Ни ночные шорохи, ни беспокойные, навязчивые мысли больше не тревожили его сознание.

Бен проснулся от странного ощущения, будто чья-то рука, удивительно мягко и медленно гладит его по спине. Израненное тело чутко отзывалось на каждое прикосновение, но, занемев от неподвижности, отяжелело, точно налилось свинцом. Он даже не способен был пошевелиться, лишь осторожно приоткрыл глаза… Светало. Тонкие лучи скользили по густой траве, и что-то длинное, пестреющее желтыми и черными полосками, лениво извивалось на фоне зелени. Змея! Это была тигровая змея! Одно неосторожное движение, и ему конец! Бен, едва дыша, следил, как она, будто бы нехотя, сползает по его плечу, поблескивая гладкой чешуей. Неторопливо миновав живое неподвижное препятствие, змея неслышно затерялась где-то в зарослях.

Баркер с усилием приподнялся с земли. Это неожиданное происшествие вовремя напомнило ему об осторожности. Сегодня только чудо уберегло его от гибели, но чудеса не происходят каждый день. Что ж, впредь он будет осмотрительнее.

Подкрепившись немного, Бенджамин снова двинулся в путь. На длинной палке, на которую он опирался при ходьбе, появилась первая зарубка: миновали ровно сутки. Запасов пищи хватит еще на восемь или десять дней. А после… Если не хочешь умереть голодной смертью, об этом нужно думать уже сейчас! Лес – не пустыня, здесь найдутся съедобные коренья или плоды, и, может быть, удастся подкараулить дичь. Он выживет, как выживают дикари. При этой мысли, Бен внезапно осознал, что если существует вероятность наткнуться на кочующие племена аборигенов, не истребленных и не изгнанных в безжизненную глубь Австралии, как их собратья, то только здесь. Им не оставили открытого пространства, бесцеремонно отобрав их земли под поля и пастбища. Без всякого сомнения, туземцы не испытывают к белым ничего, кроме лютой ненависти, и при случае вправе беспощадно отомстить им. Баркер невольно усмехнулся: все же дикари не столь жестоки, как тюремщики – едят, по крайней мере, сразу, не изводя годами свою жертву. Однако следовало быть осмотрительным вдвойне.

Теперь он более внимательно выбирал себе место для ночлега. Ветви колючих кустов, собранные вместе в виде шалаша, служили ему защитой. Если на пути его попались каменистые ущелья, он искал в них углубление, схожее с пещерой. Но и тогда во сне ему мерещилось, как странные неведомые существа, неутомимо копошась вокруг, жадно стремились по кусочкам растащить его измученное тело… А утром твердой и уверенной рукой он делал новую зарубку на своем дорожном посохе, и каждая из них давалась ценой невероятной, отчаянной борьбы. Первые ночи Бенджамин опасался разводить костер: огонь могли заметить его преследователи. А позднее, убедившись, что погони нет, он боялся, что огонь погаснет раньше, чем наступит утро. Бену казалось, что целая вечность прошла с той поры, как он впервые вышел за пределы частокола. Человек, почти не видевший дневного света, засыпал и просыпался под открытым небом, невзирая на опасности, с наслаждением дыша чистым воздухом свободы.

Иногда он питался плодами высоких кустарников, похожими на недоразвитую шишку кипариса*. По запаху они напоминали заплесневелый сыр, по вкусу – презревшую кисло-сладкую мякоть ананаса. Баркер не сомневался, что плоды были вполне съедобны: именно такими их описывали беглецы, которым, к сожалению, не удалось осуществить свои рискованные планы. Ничего, на каторге кормили хуже – бывало, вовсе не кормили.