Драйзер. Русский дневник

Впрочем, несмотря на неоднократные вспышки неудовольствия, Драйзера, в отличие от Гольдман, в советском догматизме многое привлекало. По своей природе он был столь же склонен к абсолютизму и пуританству в своих убеждениях, как и любой член коммунистической партии. Это обстоятельство легко заметить в дневнике, особенно в его диалогах с лидерами России. При этом, несмотря на горячность Драйзера, в нем чувствуется некая готовность быть переубежденным, стремление поверить в то, что идеальное общество возможно – если только кто-то сможет ответить на его вопросы и погасить его огромный скептицизм в отношении человеческой природы.

В конце 1920-х годов Кеннел была близка к тому, чтобы стать этим «кем-то» – во всяком случае, ей удалось заставить Драйзера отказаться от некоторых его предрассудков. К ее чести, она спорила с ним более открыто, чем это было нужно в ее положении. На самом деле, похоже, ее воззрения были почти так же противоречивы, как у Драйзера, и он почувствовал эту ее особенность – по крайней мере, в том объеме, в котором мы можем доверять подлинности портрета Кеннел в новелле Драйзера «Эрнита», опубликованной в сборнике «Галерея женщин» (1929). Там автор приходит к выводу, что, когда он в последний раз видел ее в России, «хотя ее вера в коммунизм, несущий женщине освобождение, оставалась такой же непоколебимой, она уже понимала, что и на этом пути возможны ошибки»[39]. Положение Драйзера как ее работодателя, а также их романтическая связь, естественно, усложняли для нее положение дел[40]. Тем не менее все время ее общения с Драйзером она идеологически оставалась приверженцем советского эксперимента. После возвращения в Америку в 1928 году Кеннел начала карьеру писателя – в основном она писала рассказы для подростков. В большей части своих произведений – от повести «Беспризорник Ваня» (Vanya of the Streets, 1931) до рассказов, которые продолжала писать вплоть до своей смерти в 1977 году, – Кеннел стремилась ломать стереотипы о России, усвоенные американцами едва ли не с молоком матери. Даже в 1960-е годы, когда весь идеализм по отношению к Советскому Союзу был давно разрушен ужасами сталинского правления и реалиями, сложившимися после Второй мировой войны, Кеннел неизменно оставалась поклонником России. В ее книге 1969 года о пребывании Драйзера в Советском Союзе образ писателя часто используется для преодоления того, что она считала противодействием лучшему в русской жизни. Такой подход, конечно, являлся продолжением программы воспитания, начатой Кеннел за сорок лет до этого, только теперь она использовала формат мемуаров, чтобы поговорить с более широкой аудиторией. Сегодня ясно, что для нее это был долгосрочный проект. Уже в дневнике мы находим ее идеи, которые в дальнейшем развивал Драйзер, и даже ремарки наподобие «Я ничего такого не говорила, но потом об этом размышляла» показывают, что дневник в ее руках приобретал характер учебного пособия.

Уроки Кеннел не прошли для Драйзера впустую, и, хотя писатель открыл свою книгу о России заявлением о том, что он «неисправимый индивидуалист, поэтому оппонировал коммунизму»[41], говорил он о советском государстве в основном хорошее. Сопротивление, которое оказывала Кеннел его идеям, также обнаружило долгосрочное влияние на позиции Драйзера в тридцатые годы, когда он использовал многие ее аргументы в публичных заявлениях.

В течение этого десятилетия Драйзер стал одним из многих американцев, у которых кризис экономики США и «недомогание» общества в годы депрессии вызвали идеализацию Советского Союза. По сути, «Русский дневник» Драйзера свидетельствует об одном из главных проявлений иронии истории в эти десятилетия. В 1920-е годы, когда Россия проходила относительно демократическую и упорядоченную фазу развития, большинство интеллектуалов были либо апатичными, либо, подобно Драйзеру, имели смешанное мнение о коммунистической системе, тогда как в 1930-х годах они уже проецировали свои утопические идеалы на самый репрессивный режим в советской истории.

Таким образом, амбивалентный в своих высказываниях о России Драйзер посылал своим читателям противоречивые сообщения. Не случайно Менкен на основании изучения публичных заявлений Драйзера пришел к выводу, что русские основательно промыли мозги его старому другу[42]. А когда Дороти Томпсон обвинила Драйзера в плагиате – заимстованиях текста из ее книги «Новая Россия» (New Russia, 1928), Менкен сделал вывод, что это русские снабдили ее материалами для книги и что «Драйзер, который также побывал в России и совершил такую же поездку, был снабжен теми же материалами» [43].

Существует и еще несколько возможных объяснений такому поведению писателя. Одно из них предложила журналистка Анна Луиза Стронг, которая призналась, что это она дала Драйзеру и Томпсон одни и те же заметки, «которые они оба использовали в сыром виде»[44].

Определенную поддержку этой точки зрения можно найти в самом дневнике, когда Драйзер отмечает, что долго и внимательно выслушивал суждения Стронг о России (см. запись от 17 ноября 1927 года, стр. 173). Еще одну возможность предложила Луиза Кэмпбелл, которая печатала и помогала редактировать рукопись Драйзера. Она рассказала биографу Драйзера У. Э. Сванбергу, что тот поручил ей использовать газетные статьи Томпсон при написании «Драйзер смотрит на Россию». Сванберг предполагает, что Драйзер мог попросить об этом и других людей, которые помогали ему компоновать эту книгу [45].

Между тем в дневнике рассказана другая история. Ситуация оказалась гораздо более сложной, чем считал Менкен. Сейчас, даже имея перед собой доказательства в виде дневника, нам трудно определить, в какой степени контролировались поездки Драйзера. Очевидно, ему, по возможности, организовывали показушные «царские выезды», включавшие стандартные визиты в образцовые тюрьмы, школы и жилые комплексы, построенные для рабочих. К писателю также был официально прикреплен гид, задачей которого было удержать его от любых спонтанных контактов с местными жителями.

Но Драйзеру было намного сложнее «промыть мозги», чем это могли предположить Менкен и советские хозяева. Он всегда подозрительно относился к догмам любого рода, даже к тем, в которые сам хотел верить. Кеннел быстро поняла это, убедилась, что ее босс не поддастся на уловки хозяев, и решила подыгрывать его попыткам уклониться от ограничений, накладываемых властями. Много лет спустя она вспоминала, что Драйзер, «настороженно относившийся к пропаганде, был подозрителен к русским»[46]. Из дневника видно, что Драйзер постоянно жаловался на официальную программу, которую ему предлагали. «Есть много строго определенных вещей, которые Советы решили обязательно продемонстрировать иностранцам – обычно (я бы даже сказал «всегда») они отражают трудовые свершения советских людей. Поэтому меня тянут и туда и сюда, и все это быстро, очень быстро. Вот прикоснуться к личной, обыденной жизни города или почувствовать ее – не тут-то было» (см. стр. 250). В силу этого Драйзер ожидал от секретаря, что она поможет ему войти в контакт с обычной жизнью страны. Иногда это означало просто получение хорошей местной еды. И даже в этом вопросе Драйзер был осведомлен о стандартной политике властей: «Я пытался убедить хоть кого-то отвезти меня в Ленинграде в простой русский ресторан, но нет: иностранцы должны видеть только грандиозное…» (см. стр. 253).

Конечно же, Кеннел по договоренности с Драйзером попыталась противостоять тому, что Пол Холландер назвал технологиями гостеприимства[47] – методам, с помощью которых власти покоряют иностранных гостей. Это была нелегкая задача. При этом организаторы тура надеялись, что Кеннел во время поездки будет работать рука об руку с агентами БОКС, чтобы держать Драйзера в узде. В частности, когда они впервые уезжали из Москвы, переводчик Тривас прямо обратился к Кеннел в конфиденциальном тоне: «Несколько недель мы будем ездить вместе. Между нами говоря, мы ведь должны иметь возможность управлять стариком – верно?»[48]

39

Dreiser Theodore. A Gallery of Women. N.-Y.: Horace Liveright, 1929.1:357. Перевод на русский: Драйзер Т. Эрнита //Драйзер Т. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 12. М.: Правда, 1986. С. 46–87.

40

Прочитав рассказ «Эрнита» в рукописи, Кеннел написала Драйзеру, что история не будет полной, если не рассказать о том, как Эрнита после серии болезненных личных переживаний, вызванных тем, что она сама отдавала себя в руки недостойных личностей, встретила некоего великого человека, очень близко познакомилась с ним, прониклась к нему глубокой, почти материнской привязанностью, и они вместе боролись за близкие им принципы и теории построения общества, пока он постепенно не разрушил ее философию и ее веру, а также некоторые из ее самых заветных принципов в отношении ее пола. Это звучит так, как будто он оказался злодеем, но он вовсе не таков, совсем наоборот. Письмо Кеннел Драйзеру от 9 июня 1928 года. Dreiser Collection, Special Collections Department, Van Pelt – Dietrich Library Center, University of Pe

41

Dreiser Theodore. Dreiser Looks at Russia. N.-Y.: Horace Liveright, 1928. P. 9. Первод на русский: Драйзер Т. Драйзер смотрит на Россию // Теодор Драйзер. Жизнь, искусство и Америка: Статьи, интервью, письма. Сборник / пер. с англ.; составление и предисловие Ю. Палиевской; комментарий В. Толмачева. М.: Радуга, 1988. 416 с.

42

За Менкеном последовали другие критики; см., например, книгу Aaron Daniel Writers on the Left. N.-Y.: Oxford University Press, 1977. P. 159. Более мудро поступил биограф писателя Ричард Линджмен, который при анализе мотивов, лежавших в основе реакции Драйзера на коммунизм, сконцентрировался на внутренних причинах; см. Lingeman Richard. Theodore Dreiser: An American Journey, 1908–1945. N.-Y.: G. P. Putnam’s Sons, 1990. P. 289–310.

43

Mencken H.L. My Life as Author and Editor / Ed. Jonathan Yardley. N.-Y.: Alfred A. Knopf, 1993. P. 337.

44

Цит. по: Schorer Mark. Sinclair Lewis: An American Life. N.-Y.: McGraw-Hill Book Company, Inc., 1961. P. 495.

45

Swanberg W.A. Dreiser. N.-Y.: Charles Scribner’s Sons, 1965. P. 343.

46

Ke