Страница 9 из 24
В одном из сундучков Барбары хранились перстни – подарки ее кавалеров. Зная о пристрастии панны к красивым вещицам, кавалеры заказывали перстни с ее изображением. Этот сундучок пополнялся чуть ли не ежедневно. Изображения разнились. Что поделаешь, ведь ювелиры не знали, как выглядит панночка. «Стройна, тонкой кости, нежный взгляд», – слышали они от своих заказчиков. Такое описание давало волю их фантазии. Сколько в городе насчитывалось ювелиров, столько имелось и изображений панны Барбары. Получая подарок, она обязательно спрашивала: «А кто изображен на этом перстне?» И всегда удивлялась, услышав: «Вы».
В отдельном сундучке хранились перстни, украшенные камнями. Наиболее ценным среди них был перстень с агатом – подарок ее бабки. На одной из граней камня художник изобразил герб Радзивиллов: три охотничьих рога. Там же хранились перстни с зеленым александритом и фиолетовым аметистом. На обоих угадывалось начерченное природой изображение какого-то диковинного сада. Перстни с коричневым нефритом, кроваво-красным пурпуритом, алым радонитом и лимонным топазом поражали сочностью и пестротой красок. Каждый из них имел свое имя. Эта условность позволяла панне Барбаре ориентироваться в своей большой коллекции. Были тут и кошачий глаз, и соколиный, и тигровый. Они различались узкой полоской, похожей на зрачок.
В крошечной шкатулке хранились алмазы. Они еще ждали своей огранки, но Барбара любопытства ради заглянула и сюда. Самые крупные из камней она называла по именам: Аполлон, Диоген, Марица. Они достались ее деду, пану Миколаю, еще во время войны с турками. А еще прежде, в эпоху Тамерлана, по легенде, они были вывезены из Индии. В этой же шкатулке хранилось несколько необработанных камней благородного берилла, отличавшегося золотистым цветом.
В другой маленькой шкатулке хранились необработанные агаты. Это были полосатые инфальцкие агаты. На них, если присмотреться, можно было разглядеть рисунки. Иной такой рисунок напоминал сельский пейзаж, иной – изображение крепости. Барбара верила, что агаты защищают от грозы, а потому весной и летом носила один из камешков в кармане платья.
Но самой большой своей гордостью она считала коллекцию бус. В этот день, нарядившись в новое платье, панночка перемерила ее всю. Каких только бус у нее не было! Из черного маслянистого лабрадора, очень похожие на змею; из полосатого малахита, якобы приносившего здоровье и охранявшего от ведьминых чар; в одном из сундучков хранились даже бабкины четки из черного янтаря, по слухам, привезенные из Рима… Заметив четки, панночка достала их и подержала в руках. Она не помнила бабку Элеонору, только слышала, что это была чудная старуха. В чем именно заключались ее чудачества, она не знала.
Наконец она добралась до своей любимой шкатулки. В ней россыпями хранился жемчуг. Ей очень шли жемчужные украшения, и она прекрасно это знала. Жемчугом были украшены чуть не все ее наряды, жемчужных бус было у нее столько, сколько, наверное, не имела сама королева. Бусы были самых разных цветов: белые, серебристые, золотистые, голубые, зеленые и даже черные. Она знала о свойстве жемчуга источать свет в темноте, а потому часто любовалась этим чудесным явлением. Черный жемчуг отливал красным светом, зеленый – салатовым. Был у Барбары и персидский жемчуг с нежно-розовым оттенком, и индийский – мелкий, золотистого цвета. Она верила в чудесные свойства своих жемчужин. Эту веру привили ей с пеленок, когда ее, малютку, наряжали как индийскую куколку. Ее нянька была убеждена, что жемчужина, истолченная в порошок, – лекарство от любой болезни. Случалось, желая доказать целительность жемчуга, нянька прикладывала к ушибленному месту жемчужные бусы и при этом что-то приговаривала. И действительно, боль утихала сразу…
Перебрав все, что было возможно, панна Барбара остановила свой выбор на жемчужных бусах в десять рядов. Проследовав в наряде на половину матери и получив от нее одобрение, панночка наконец распорядилась убрать свои сундучки.
В этот день поклонникам было отказано. Анисим, дежуривший у ворот, отвечал всем одно и то же: «Вы можете увидеть ее завтра на балу у его величества». В этом ответе крылась ирония, ибо старик хорошо знал, что далеко не все из поклонников его госпожи имеют приглашение на этот бал…
Давно в доме пана Анджея не было такого спокойствия. Обычно в Рыцарском зале звучали музыка, говор, смех, а вестибюль был полон слуг. Сегодня создавалось впечатление, что в доме что-то случилось. В вестибюле дежурил сонного вида лакей, а за дверями Рыцарского зала было так тихо, словно там стоял гроб с покойником.
Тишина располагала к размышлению. Панна Барбара вспомнила о великом князе. Впервые она подумала о нем не как о державной особе, а как о человеке. «Какой он?» – задалась она вопросом. И тут же поняла, что не знает его. Его величество бывал в их доме, она много слышала о нем, но ей редко удавалось увидеть его вблизи. Странно, но теперь все когда-то услышанное почему-то волновало ее. Может, потому, – думала она, – что о Сигизмунде всегда говорили только лестное: добр, деликатен, учтив, хорош собой. Эти отзывы вызывали у нее не просто любопытство, но симпатию. Ей не терпелось самой убедиться в их истине.
Наконец, не сдержавшись, она обратилась за разъяснениями к матери.
– Маменька, скажите, какой он, наш великий князь? – спросила она.
– Вопрос, достойный зрелой пани, – отозвалась увлеченная гаданием на картах пани Эльжбета. – Ну конечно, молодой и красивый.
– Он старше меня?
– Ненамного. Ответ матери лишь усилил любопытство девушки. Она вдруг подумала, что его величество мог бы быть ее поклонником. Эта мысль, такая несмелая, взволновала ее и заставила покраснеть до корней волос. Барбара подумала, что о лучшем поклоннике ей нечего и мечтать. Странная уверенность говорила ей, что она сумела бы увлечь этого человека. Это убеждение исходило в ней не столько от желания совершить безумный поступок, сколько он сознания собственной неотразимости. И тем не менее мысль об этом лишь рассмешила ее…
– Ты о чем? – тут же спросила мать. Барбара, не умея лгать, ответила:
– Подумала о Сигизмунде.
Пани Эльжбета оглянулась на нее и заметила недовольным голосом:
– Тогда твой смех абсолютно неуместен, – она собрала карты в колоду и продолжила: – Кажется, ты действительно не знаешь его величество. А потому прошу, чтобы впредь ты не унижала себя подобным смехом. Прежде всего, его величество мудр не по летам. Ему хоть сейчас в короли. А какой он достойный кавалер! Неприступный, таинственный, как то и подобает идеальному мужчине! Сколько авантюристок пускало себе кровь, когда он отказывался от них!
– Отказывался? – удивленно спросила панночка.
– Ну да! Разве мог он позволить себе жениться на них!.. О, после его свадьбы последовал целый фейерверк самоубийств! Будто чума прокатилась по стране. Вот такие же молодые, как ты, резали себе вены, травились и душились.
– Какие страсти, – с насмешкой отозвалась Барбара. И тут же заметила: – Я бы ни за что не наложила на себя руки.
– Как ты наивна, – ответила ей мать. – Сразу видно – дитя. Ты не понимаешь! Ведь они были влюблены в него как кошки!
Эта образность мало что объяснила панночке, но она задумалась. Ее приоткрытый ротик указывал на то, что она все-таки удивлена. «Неприступный, таинственный», – повторила она про себя, думая о князе и одновременно пытаясь представить себя на месте несчастных.
Пани Эльжбета опять оторвалась от карт. На этот раз ее заинтриговало молчание дочери. Она пристально посмотрела на нее.
– В чем дело, радость моя? – спросила мать. – Тебя так удивил мой рассказ? – она усмехнулась. – Перестань, ты слишком впечатлительна. Подумаешь, какой-то сотней психопаток стало меньше.
– Но ведь они надеялись, – ответила панна Барбара. – Получается, что его величество обманул их!
– Вовсе нет, – почти растерянно ответила мать. – С чего ты взяла?
– Но ведь он был близок с ними.
– Далеко не с каждой. Иных он в глаза не видел. О, – она вдруг засмеялась, – ты, наверное, думаешь, что его величество какой-нибудь ловелас. Ошибаешься. Едва ли в нашей державе можно сыскать мужчину более достойного и благородного. Поверь мне.