Барбара Радзивилл (сборник)

Этот неожиданный пессимистический вывод как-то сразу усмирил гостей. Притих даже пан Пелецкий. Неотвратимость того, что всем им будет отказано, кажется, имела под собой реальную почву. Угадав настроение своих кавалеров, Барбара сочувственно вздохнула – ей стало жаль их. Не выдержав затянувшейся паузы, преисполненная желания развеселить собравшихся, она побежала в Рыцарский зал. Только теперь она осознала, что недостойно выбирать кавалера способом подслушивания, что поклонники ее искренни в своем чувстве к ней. Последнее обстоятельство радовало и наполняло ее душу гордостью.

В коридоре второго этажа она неожиданно встретилась с отцом.

– Куда? – спросил пан Анджей.

– Гости явились. Ждут. – Ну что ж, пойдем вместе, – ответил пан Анджей. – У меня найдется, что сказать им.

Барбара была вынуждена подчиниться и с замирающим сердцем, читая про себя молитву о спасении, открыла дверь зала. Пан Анджей переступил порог первым…

Увидев хозяина и его дочь, гости поднялись, принялись отвешивать поклоны. Застучали об пол ножны, заскрипели сапоги, послышались приглушенные приветствия:

– Божьей милости и здоровья пану и панночке… Долгих лет жизни… Рад приветствовать вашу милость и вас, панна Барбара…

Пан Анджей вышел на середину зала, повернулся и внимательно оглядел каждого из собравшихся.

– Прошу меня извинить, ясновельможные, – подчеркнуто вежливо сказал он, – хочу обратиться к вам с одной просьбой. Как я вижу, тут собрались достойные шляхтичи. Тем не менее вынужден буду просить вас, как и тех, кто по каким-то причинам не соизволил прийти сегодня, чтобы вы временно забыли мой дом.

Гробовая тишина, воцарившаяся в зале после такого вступления, красноречивее любых слов выразила изумление гостей. Князь Милевский открыл было рот, чтобы спросить о причине отказа, но пан Анджей опередил его.

– Моей дочери предстоит трудный год: она заканчивает учебу. Всему городу известна требовательность пана приора: он обязывает не просто посещать уроки, но и основательно готовиться к ним. А весной – экзамены. Что будет потом – увидим, а пока я прошу Барбару забыть про забавы и сосредоточить свое внимание на школе. Моя дочь должна получить достойное образование. Поймите, панове, я желаю ей только добра.

После таких слов гостям ничего не оставалось, как только откланяться. С минуту кавалеры стояли будто огорошенные, удивленно смотрели на пана Анджея, все еще надеясь на чудо, но потом робко, по одному, все же двинулись к выходу. Однако покинуть зал первым никто какое-то время не решался. Кавалеры отвешивали поклоны, толкали друг друга – и ждали, что хозяин изменит свое решение. Но тщетно. В выражении лица пана Анджея снисхождения не было…

В этот день Анисим вернулся поздно. Как был, в запыленных башмаках и плаще, он проследовал прямо в апартаменты своей госпожи. Лицо его имело несколько виноватое выражение, и это означало, что он принес не самые приятные новости. Сняв шляпу, старик откашлялся.

– Не знаю, как и начать, матушка, – сказал он. – Может быть, для ясности ума прикажете выделить чарку мальвазии?

– Сначала разденься. Сегодня топили, тебе не будет так жарко, – спокойным голосом указала ему панна Барбара. – А вино сейчас принесут.

Когда был скинут плащ и выпито вино, старик присел на краешек стула, ссутулился.

– Он в доминиканском монастыре, – наконец сообщил слуга.

Глянув на панночку и прочитав на ее лице изумление, гайдук поспешил успокоить:

– Жив, жив, бедолага. Побит, правда, хуже собаки, но жив… Лежит, стонет. Отец Симеон заботится о нем. Пришлось соврать, будто я его крестный. Тьфу, нечистый меня попутал, буду я у немца крестным!.. – в ожидании расспросов он покрутил усы и вскоре заговорил вновь: – Останется там, пока не поднимется на ноги. Кости у него, благодарение Богу, целы, но на спине и голове масса ушибов, как будто он под каменный град попал. Ну да эти монахи – великие лекари. Уж коль взялись, так вылечат.

– Хочу повидать его.

– Монахи скрывают, что он у них.

– Как же ты узнал?

– Один наш гайдук подсказал. Гнали, говорит, они его вчера от княжеского замка до монастыря. Кабы не монахи, убили бы.

– Неужели папенька?!..

– Справедливых не осуждают. Ваш папенька знал, что делал.

– Как жестоко!

– Ничто в сравнении с битвой на замковом дворе. Вот там действительно! Говорили, убитых подводами вывозили. А сколько спровадили в тюрьму!

– О Боже! Не напоминай мне про вчерашнее. – Ничего не поделаешь, матушка, такова жизнь, – стоически рассудил гайдук. Усы его неожиданно дрогнули, старик улыбнулся.

– Было бы просто скверно, – тихо добавил он, – если бы они не подрались из-за вас.

Глава VIII. Визит милосердия

На следующий день Барбара встала раньше обычного. Вызвав Анисима, она приказала запрягать. – Прежде позавтракайте, матушка, – попытался остепенить ее гайдук. – Едем, едем, – упрямо повторила она. Угадав, что его воспитанница желает нанести визит несчастному, Анисим хоть и без удовольствия, но подчинился. Выехали, когда осенний рассвет только-только забрезжил. По кожаной крыше кареты постукивали капли дождя. Город уже проснулся. Одинокие прохожие, прячась под широкими плащами, торопились по делам; у ворот монастырей и усадеб стояли прибывшие из деревни обозы с провизией…

Впервые панна Барбара увидела на лице отца Симеона недоумение.

– Я бы похвалил вас за прилежность, если бы хоть на мизинец был уверен, что ваш ранний визит вызван желанием учиться, – сказал он ей и услышал в ответ:

– Я хотела бы поговорить с вами наедине, отец. Можно? Когда они остались с глазу на глаз, панна Барбара откинула капюшон закрывавшей ее с головы до пят коричневой мантильи и сказала:

– Ваше преподобие, прежде всего хочу заручиться вашим обещанием, что вы не осудите и не выдадите меня.

– Если ты явилась на исповедь, дочь моя, – ответил приор, – то я даю тебе такое обещание.

– Нет, не на исповедь, у меня к вам просьба.

– Чего ты хочешь?

– Хочу навестить раненого, которого вы прячете. И просить вас, чтобы о свидании этом не узнал мой папенька.

– Бог мой, кто тебе сказал?..

– Этого несчастного наши гайдуки побили по указанию папеньки.

– Какое жестокосердие! Мы подобрали его едва живым! – воскликнул приор. Он прошелся по келье. Негодование сделало его движения порывистыми. – Что натворил этот грешник?

– Ничего предосудительного. Просто изредка встречал меня у ворот школы. И иногда приходил к воротам нашей усадьбы, надеясь хотя бы издали увидеть меня.

– Отчего же тогда на него прогневался ваш отец? Насколько я знаю, этот несчастный – образованный человек, секретарь посла! Как можно было обойтись с ним так жестоко?

– У него один «грех» – он беден. Именно это и вызвало желание папеньки отвадить его от нашего дома.

– «Малое у праведника – лучше богатства у многих нечестивых», – грустно процитировал монах.

– Да, ваше преподобие, он праведник. По крайней мере, он лучший из моих поклонников. Но, увы, у моего папеньки свое представление о праведности. Я пришла, чтобы попросить у пана Таннера прощения за жестокость моего родителя. Надеюсь, что мой визит уменьшит его страдания и поспособствует скорейшему заживлению его ран.

Монах с нескрываемым восхищением воззрился на гостью. В глазах его вдруг блеснули слезы.

– Я знал, дочь моя, – тихо промолвил он, – что у тебя доброе сердце. Признаюсь в этом, даже не боясь вселить в тебя гордыню.

– Спасибо, ваше преподобие.

– Ну что ж, я разрешу тебе свидание с ним. Единственное условие: без четверти девять ты будешь в классе. Я пошлю за тобой прислужника.

Крутой деревянной лестницей приор проводил гостью до коридора нижнего этажа и оттуда ввел в одну из келий. Маленькое, наподобие амбразуры, окошко кельи смотрело в небольшой замкнутый дворик. В келье густо пахло благовониями. На узкой кушетке, накрытый толстым грубым одеялом, лежал без движения человек с бледным лицом. Его лоб был перевязан. Сначала гостья подумала, что перед ней покойник, – поза и вид лежащего испугали ее. В страхе она прижалась к монаху.