Страница 4 из 22
И побежал к директору договариваться о том, чтобы в день приезда мецената Лера внеурочно выступила на сцене ДК.
А день тот вышел суматошным, волнительным до предела: с утра несколько последних домашних прогонов «сонаты», потом приготовления к прослушиванию – с непременным мытьем волос и высиживанием у окна, пока длился макияж, который в последние годы делала ей мама. Папа в это время беспокоился, мерил комнату тяжелыми сбивчивыми шагами, и, наверное, горбился под гнетом мыслей. В такт его поступи поскрипывали половицы, тонко звенел хрусталь в застекленной стенке. Мама тоже переживала – Лера чувствовала это по дрожанию ее рук, по урывчатым вздохам. Волноваться было из-за чего: если меценату понравится выступление, он может дать очень многое – или забрать самое дорогое. Мало ли трагических историй молоденьких звёздочек, взятых под крыло такими вот продюсерами? И что такое сейчас Лерин талант: дорога к спасению, или путь в пропасть?
Когда пришло время, родители хотели поехать вместе с ней, но Лера отказалась: слишком тягостно было ощущать их волнение вдобавок к своему. И дядя Вася шикал на них в коридоре: мол, дома сидите, нечего… Приехав в ДК, он и Лера засели в гримерке, дожидаясь, когда позвонит вахтер. Лера массировала руки, ставшие вдруг чужими, замерзшими, а дядя Вася курил не переставая. А потом, после выступления и ее беседы с Шерманом, дядя просматривал ее контракт. Долго шелестел страницами, а потом, направляя Лерину кисть с зажатой в пальцах шариковой ручкой, с явным облегчением сказал:
– Порядок, племяша. Как говорили у нас во Львове, все рады, все смеются.
Подписав бумаги, она устало откинулась на спинку кресла, ощущая, что больше нет сил ни на что. Услышала, как Шерман сложил документы в папку, юзнул застежкой-молнией. И сказал с тревогой:
– Поднимай ребенка, братец… Переволновалась девочка.
И дядя засуетился, вконец растеряв свой скепсис. Сто раз извинившись, попросил Шермана выйти, чтобы Лера смогла переодеться («как говорили у нас во Львове, в женской раздевалке только поп за попадью сойдет»). Помог Лере справиться с застежками концертного платья, а потом принялся звонить ее родителям, да только трубку никто не брал. А меценат спокойно дождался их в коридоре, хоть место было совсем не статусным. И всё подбадривал Леру, пока шли к машине: ничего, мол, голуба, даст бог – последние деньки за ручку ходишь…
Сейчас, сидя в его машине, на всех парах несущейся к Москве, Лера никак не могла поверить, что всё закончилось. Что больше не нужно бояться и думать о том, где достать денег. Что вскоре она сможет выбросить ненавистную трость. И с работой всё решилось так неожиданно – ведь в театре Виктора Пряниша можно сделать блестящую карьеру.
«Вполне себе порядочный человек этот Шерман, – виновато думала она, прикрыв глаза. – Ну почему я отнеслась к нему с таким недоверием? Наверное, из-за болезни стала мнительной, и всё больше боюсь людей».
Но внутри свербело, жгло беспокойство.
Глава 3
В холле «Велнесс-Т-клиник» сочно пахло имбирем и цукатами, сквозь аромат которых тянул щупальца мерзкий хлорный запах. Сонным шмелем, разминающим крылья, гудел кондиционер. Низкие каблучки и белая трость Валерии стучали по мраморному полу звонко, будто холл был огромным и почти пустым. Слоновья поступь Шермана вторила ее шагам. А потом им навстречу вышел третий человек.
– Добрый день, Савва Аркадьевич, Валерия, – похоже, голос принадлежал пожилому мужчине – уверенному в себе, привыкшему подчинять. Он подошел ближе, так, что до Леры донесся странноватый аромат: брутально-мускусный, с ноткой сандала, к которому почему-то примешивался запах детского мыла.
– Илья Петрович, дружище, рад видеть! – развязно ответил Шерман. – Вот она, наша будущая звезда. Если хорошо поработаешь, она будет тебе по гроб жизни благодарна. Ну и я отблагодарю, не вопрос.
Лера смущенно поздоровалась. «Будущая звезда»! Пока что это громкие слова. Сможет ли она оправдать их? Да, она хорошо играет, но каков уровень требований в театре Пряниша? Сомнения жгли ее, мешали думать о хорошем. Что, если операция не поможет вернуть зрение? Как поведет себя Шерман, который вкладывает в нее такие деньги? Впрочем, он говорил, что Илья Петрович Торопов, владелец этой клиники – очень опытный офтальмолог. И будет оперировать сам. А значит, шансы выше.
– Валерия, вы привезли медкарту? – спросил Торопов.
– Конечно, – ее рука скользнула по сумке, нащупывая молнию. Но доктор положил свою ладонь сверху. Она была сильной и горячей, но от этого властного жара Леру пробил озноб.
– Не так срочно, – официальный тон врача оттенила снисходительность. – Давайте поднимемся ко мне. Там я посмотрю и ваши глаза, и вашу карточку.
Озноб усилился. Лера крепко сжала челюсти, еле сдерживаясь, чтобы не стучать зубами. Нервы, наверное. Но всё же хорошо, что в этот погожий летний день она надела джинсы и водолазку с длинным рукавом.
Они вошли в лифт. Толчок в подошвы, короткое ощущение взлета – и двери тихо раздвинулись. Валерия послушно шагнула вперед, повинуясь движению руки Шермана. Ноги ступили на мягкое, шаги и стук трости стали еле слышными, а голоса утратили едва уловимое эхо. Похоже, они идут по узкому коридору, пол которого застлан ковром, а на стенах – толстые обои. Остановка, тихий скрежет ключа в замочной скважине, холод в лицо: видимо, за открывшейся дверью распахнута форточка.
Шерман заботливо усадил Леру в кресло, и она поставила трость рядом с подлокотником.
– Валерия, вашу карту, – скомандовал Торопов.
Поспешно расстегнув сумку, Лера достала бумаги, протянула в темноту. Илья Петрович, судя по звуку, уселся напротив. Зашуршал бумагами.
– Полное обследование глаз займет около часа, – сообщил он.
– О-о, друзья мои, тогда я полетел. Совсем некогда, – с сожалением протянул Шерман. – Звоните, Илья Петрович. А ты, звезда моя, ни о чем не переживай! Бумаги в театр Пряниша я заброшу, и велю Виктору, чтобы он к тебе заехал. Познакомитесь, начнете работать… А там и я вернусь. Выздоравливай, голуба.
И вышел, а Лере показалось, что в кабинете стало холоднее. Торопов молча шуршал бумагами, она сидела, положив руки на колени, и старалась отогнать страх. Всё думалось: а вдруг Илья Петрович скажет, что операция бессмысленна… или невозможна!
– Валерия, пройдемте, – сказал Торопов, и она услышала, как он отодвигает кресло. – Да оставьте вы трость в покое, ведь разнесете мне весь кабинет…
И, вроде бы, сказано это было в шутку, но в голосе главврача слышалось лёгкое раздражение. Лере стало неуютно, и она вдруг пожалела, что Шерман ушёл. Конечно, его развязность тоже коробила, но всё-таки была какой-то естественной, и не обижала, даже не отталкивала уже. А вот голос Торопова… Чувствовалось в нём что-то вымученное, лживое – будто под красивой бархатной тканью скрывается частокол ржавых гвоздей, чуть что, готовых оцарапать.
Врач взял её за локоть, помог отодвинуть стул. Прикосновение его пальцев было неприятно. Но Лера покорно встала и пошла, куда он вёл.
– Сюда садимся. Голову ровнее. Подбородок… глубже! – командовал он, помогая ей сесть правильно. Устроившись напротив, чем-то щёлкал, постукивал.
– Так, теперь голову запрокиньте, я закапаю, – распорядился Торопов.
Она нечаянно моргнула, когда холодные капли упали на глаза. Утерев влагу с ресниц, Лера подождала, пока они подействуют. А потом начался осмотр, и ей, изнывавшей от нетерпения, казалось, что он длится бесконечно. Офтальмолог проверял её глаза на нескольких аппаратах, что-то распечатывал, шелестел бумагой.
– Диагноз подтвердился, – сказал он в конце концов, – но ситуация непростая. Процесс слишком затянулся, и проблема не только с сетчаткой, но и со стекловидным телом2. Если вы готовы рискнуть, нужно сдать анализы и пройти подготовку. Однако гарантий я не дам.
– Что это значит? – испуганно спросила она.
2
стекловидное тело – вещество, занимающее пространство между сетчаткой и хрусталиком глаза.