Госпожа ворон

— Не лезьте не в свое дело.

Слишком это все трудно сейчас, слишком непросто признавать его правоту. Она ткнула пальцем в сторону двери, сверкая изумрудными глазами, и ее голос сорвался:

— Убирайтесь прочь, Аймар.

— А вот теперь вы не смейте говорить со мной в таком тоне. Вы — Бансабира Яввуз, танша крупнейшего надела в Ясе, и вы не можете горевать тут, как какая-то безродная бродяжка. Ваши обязанности требуют от вас вполне решительных действий.

— В огне я видала эти обязанности, — процедила Бану сквозь зубы.

— А я нет. Скажите, что от меня требуется, чтобы наш союз состоялся? Заключить мир с Маатхасом? Предать Каамалов? Убить вашего деда или вывезти с этого проклятого острова, который не дает вам шагу ступить и вырваться из оков прошлого? ЧТО, Бану?

— Убраться с моей дороги, — проорала в ответ, пытаясь оттолкнуть Дайхатта в сторону. И, неожиданно для обоих, отхватила серьезную пощечину.

В голове прозвенела высокая, пронзительная нота, Бану даже утратила чувство реальности на несколько секунд. Что происходит? Где она? Кто с ней? Но потом постепенно прояснилось, и она уставилась на оглушенного собственным поступком Дайхатта, открыв рот.

— Следовало оставить вас рабом у Фарнэ, — обронила она, отворачиваясь.

Аймар не медлил. Стиснул ее плечо клещами длинных пальцев, развернул, другой рукой притянул за затылок, запрокинув голову женщины назад, и впился в губы неистово, жестко, не допуская противоречий. В нем не было ни нежности, ни даже осторожности. Тан открыто выражал намерения и не скрывал, зачем ему нужен этот брак: сила.

Все решала сила.

С замершим на пике бешенства сердцем Аймар отстранился от Бану на несколько дюймов. Его губы странно дрожали, время от времени чуть оголяя ровные белые зубы в голодном оскале. Мужчина тяжело дышал, не сводя глаз с лица Бансабиры. Его собственный лик темнел по мере того, как он находил в глазах танши все новые выражения. Вот она зла, в ярости и гневе, не знает, как лучше его убить. Вот скорее озадачена, и не знает, как реагировать. Вот утомлена и разбита. Вот попросту хочет отдаться на волю судьбы, власть которой видит в нем. А вот она чуть вздернула голову, и Дайхатт понял, что Бансабира совсем не против того утешения, которое он может и хочет ей предложить.

Он не стал ничего говорить — снова крепко схватил женщину за плечи, встряхнул, наклонив голову, поймал ее губы своими, коснулся языком, и Бансабира встретила его ласку, не сопротивляясь. Мозолистыми настойчивыми ладонями гладил по спине и волосам — и Бансабира дрожала, сотрясаемая ударами собственного сердца. Да, пожалуй, именно сейчас ей нужны такие сильные объятия человека, который никогда не был ей другом или союзником, и вряд ли им будет. В необъяснимом хаосе Аймар целовал лицо, глаза, губы, шею, ощущая на плечах ее не по-девичьи крепкие руки — Бансабира держалась за Аймара с рвением потерпевшего крушение моряка в открытых водах. Бескомпромиссным жестом рванул тунику, а потом и повязки. Налитая грудь качнулась, освобождаясь от стягивающих оков. Обезумевший Аймар вздрогнул, увидев страшные гематомы и отеки на теле женщины. Сглотнул и… почти отступил. Но это был его шанс добиться много большего, чем одна ночь. Аймар с прежним пылом притянул Бансабиру снова — и та сдавленно охнула.

Потревоженные ребра не зарастают так быстро.

Это отрезвило ее и привело в чувство его: стоит быть осторожнее.

— Прости, — выдохнул Аймар и потянулся опять.

Праматерь, как силен, оказывается, его голод. До сего момента Аймар даже не понимал, насколько измучен жаждой молодого женского тела. О, Бансабира невиданно желанна. Только такой и могла бы быть его супруга — страстной, неудержимо требовательной, с радостью в сердце понял он. Когда Аймар только вознамерился жениться на Бану Яввуз — в день смерти собственного отца и задолго до кончины Сабира — он уже знал: Мать лагерей бы в жизни не наделала столько шума в стране, будь она тихой закостенелой корягой, скромной как мышь и бесшумной как рыба. Он уже ждал, что у нее будет непростой и непокладистый нрав. Конечно, это нередко хлопотно, но это всегда значит чувствовать жизнь во всем великолепии. И она не подвела — оказалась, какой он хотел ее видеть.

Аймар провел ладонями по плечам Бану вверх, стараясь быть нежнее. Горячим дыханием обжег, склонившись, шею, подул на плечи, предвкушая сладостную дрожь.

Но Бану стояла недвижно. Упрямица, улыбнулся Дайхатт. Сейчас ему полагается поуговаривать ее. Что ж, будь посему. Аймар поднял голову… и едва не подавился воздухом.

Бансабира смотрела на него, вздернув бровь, с легкой заинтересованностью, как если бы была на приеме в столице и ей кровь из носу требовалось соблюдать условности вроде бессмысленных разговоров с людьми, на которых ей плевать. Словом, с той самой снисходительной степенью интереса, за которой в полный рост торчало полное безразличие к происходящему.

Аймар сглотнул.

— Ба… Бану? — позвал он настороженно.

Бровь на женском лице чуточку шевельнулась, выдавая, что собеседница не заснула посреди диалога:

— Отчего вы замерли, тан Дайхатт? — спросила Бану. — Я только приготовилась смотреть, что пришло вам на ум…

Что за ерунду она несет? — взревел в Дайхатте раздосадованный монстр.

— Ну же, тан Дайхатт, — колко поддела Бану. — Продолжайте. Мне крайне любопытно, чем кончится.

— Тану, что случилось-то? — искренне недоумевал Аймар.

"А то, кретин, что ты сам напомнил и был прав: не сейчас".

— Вы тут что-то говорили про Мать лагерей, я подумала, что стоит вам для начала познакомиться.

Аймар хмыкнул: вот оно что. Да, женщины на то и женщины, чтобы сочинять проблемы, где их нет, и забавляться играми на краю огненной пропасти. Даже если речь идет о таких великих женщинах, как Мать лагерей. Ладно, впереди ночь, можно и подыграть.

— Бану, — со снисходительным пониманием отозвался Аймар, снова приближаясь вплотную.

— Я уже давала вам совет, тан, — жестко оборвала танша, оттолкнув руки мужчины. — прежде, чем делать предложение армии, следует побольше узнать о полководце.

Не подвязывая грудь, она накинула тунику. Наскоро, давно приловченными движениями начала протягивать завязки вдоль внутренних швов через спрятанные петли формы.

Дайхатт поморщился: в штанах было тесно, на душе гадко.

Но иначе было нельзя, поняла Бансабира. Он — не Маатхас, не попятится сам, дабы поберечь ее гордость и танскую честь. Скорее наоборот, возьмет желаемое и будет всеми силами потом давить на Бану. Да и попросту Аймар — не Сагромах. Это немаловажно.

Подхватила копье — первое попавшееся — и решительно шагнула к двери. Аймар зашагал следом.

— Тану, — протянул он тоном, в котором слышалось понимание, что в могилу она сведет его быстрее, чем он на ней женится.

— Отдыхайте, — по привычке скомандовала, как солдатам и толкнула дверь, на ходу поправляя полы безрукавки Храма Даг.

Дайхатт замер, прошелся языком по зубам, вспомнил губы Бансабиры — красноватые и припухшие от его ласк, потаращился на закрытую дверь и со всей силы вколотил в нее кулак.

— Сука, — заключил он.

Она подоспела к главной арене меньше, чем за минуту. Ишли действительно взял организацию ее отъезда на себя, и Бансабире вмешиваться не пришлось. Она показалась перед остальными, хотя надобности не было: все прекрасно знали, для кого было забито сто отборных быков со всего острова.

Спать в ту ночь Бану ушла к Рамиру. Он никого не хотел видеть, и Бану предложила закрыть глаза им обоим. Ей ведь ничуть не лучше, если она едва не пала до близости с Дайхаттом.

Впрочем, и это оказалось на благо: теперь Бану отчетливо знала, чего требует ее сердце, и могла взвешивать хотя бы это.

Поздним утром Маленькая танша стояла на парадной лестнице. Обернулась через плечо.

За спиной, внизу, перед храмом ожидало шестнадцать человек с рангами от пятого до двадцатого — кто был согласен пойти за Бансабирой Изящной и сменить судьбу бесславного убийцы на судьбу массового военного наставника в военной академии Яввузов. Никому из воспитанников Багрового храма практически не доведется командовать по-настоящему большими армиями. А если ты знаешь, как убивать людей и обладаешь серьезными амбициями, встать во главе орды рано или поздно захочется — Бансабира знала по себе. Хороший материал в виде учеников тоже не частое явление, а, хотя рангов в Храме Даг и существует сорок восемь, Бану с трудом могла вспомнить из своего поколения хоть кого-нибудь с номером ниже тридцатого. Просто потому, что, если за семь лет, ты не стал лучше этого, значит, наверняка попросту где-то помер. Да и чтобы брать учеников самому надо быть в первой десятке.