Госпожа ворон

Капитан кивнул.

— Тогда спускайтесь. Мы выделим вам судно, утром отчалите, — мрачно возвестил Ишли. — А Шавну Трехрукую полагается сжечь как можно скорее.

Всем было велено покинуть судно, ставшее последней пристанью для выдающейся воительницы. Дайхатт осторожно свел Бансабиру вниз, хотя она не очень-то и сопротивлялась.

Огней в городе было много, оружия еще больше. Пока одни рабы готовили стрелы с горящими паклями, другие стаскивали сухую солому и хворост, обкладывая ими тело убитой.

Это должна была сделать Ирэн — понимали все. Но ту била такая крупная дрожь, что участь быть палачом и последним провожатым из этого мира взял на себя Ишли. Все-таки для Шавны будет по достоинству честь — сгореть от стрелы первого номера Храма, которому она отдала жизнь.

Морской ветер разносил искры во все стороны мира, взметая, выталкивая, унося. Треск горящего хвороста и хруст переломанной веры был слышен даже в небесах. Ирэн рыдала на плече Ишли. Бансабира и Рамир стояли по колено в воде и, не сговариваясь, тянулись друг к другу ладонями. Взялись за руки, не глядя и не утирая с лиц тяжелых, как весь мировой океан, слез.

Где-то неподалеку доносился похоронный причет жреца, но и сквозь него оттуда, из далека празднующего города доносилось проклятое пение:

Придет луна, придет прибой.

Йо-хо, йо-хо.

Взметнется парус роковой.

Йо-хо, йо-хо.

И от заката до зари

Йо-хо, йо-хо.

Пир правят вороны Твои.

Йо-хо, йо-хо.

Солнце взвилось в небеса неукротимым красным лучом, как если бы уже был закат. Но была лишь заря. Гор обнимал дрожащие плечи Ирэн в ее комнате. Рамир и Бану сидели на самом краю берега, прямо на песке, держась за руки, как и ночью. Кожу лица тянуло от холодной ласки влажного морского ветра и слез. Бансабира продрогла и явно заболевала, хоть бы Аймар и принес ей плащ перед рассветом. Время от времени Бансабира и Рамир кусали губы — безжалостно и больно. Но говорить было нечего.

Только к вечеру Бану и Рамир вернулись в пирамиду храма. Аймар все это время был предоставлен самому себе, хотя какую-то часть заботы о нем взял на себя Шухран, который был не так уж близок с покойной Шавной. Он приставил к нему пару рабов в услужение и наказал проверить качество оружия в пятой оружейной, коли уж он тан и разбирается в этом. Аймар управился быстро, попросил перетащить в комнату Бану вторую кровать. Сам перенес вещи и, приведя себя в порядок, всерьез задумался над ситуацией.

Сайдр, получив горячую, сердечную благодарность от Клиона Хорнтелла за спасение сына, переданную без единой монеты, но со всем искренним теплом, поехал, как планировал дальше. Узнав о взятии северных крепостей, он прибыл к вождям скахиров, заселившим одно из мэинтарских укреплений, через несколько дней после ухода Гленна. И поскольку Сайдр теперь был новым Верховным друидом, все военные действия развернутого вторжения с севера были приостановлены. Великие обычаи предков требовали привечать Вестника Богов, как полагается, не меньше трех дней. Выставив стражу и караулы, усилив оборону захваченной крепости, они приветствовали и потчевали Верховного друида, как полагается: с состязаниями, длинными сказаниями далеких лет, священными кушаньями и пряными отварами, благословленными друидом, приглашенным на почетное место за столом вождя, на здоровье и силу, на победы в войне, на многих и крепких детей, которые не посрамят честь рода.

И только Ронелих, герцог Мэинтара, в эти дни выдирал на себе волосы, выслушивая новости о взятии еще одной, весьма важной, между прочим, пограничной крепости.

Бансабира, плотно сжимая бледные губы, отколупывала ножом знак под пергаментом, надпись на котором гласила:

"Шавна Трехрукая, восьмой номер сто восьмого поколения Клинков Матери Сумерек. Наставник — Ирэн Безликая".

Когда вместе с принесенными знаком и надписью она вернулась в покой, бессильная, голодная и измученная, ее ждал Дайхатт. Собранный, хорошо вычищенный, причесанный и деловитый, как в тот день, когда они встретились впервые. Бансабира прошлась по нему безразличным взглядом и, огибая земляка, добралась до стола ее новой обширной комнаты: со всеми удобствами, высокими окнами во всю длину стен, дорогой мебелью из черного дерева. Споткнулась по дороге об очередной клинок из тех, что приволокли с Железного пути.

На столешнице лежали новехонькие пять серег, отличительный знак и кольцо с таким же узором по размеру перста. Бану дрожащими пальцами положила рядом знаки отличия Шавны Трехрукой. Какой теперь во всем этом был смысл?

Она приехала сюда за Рамиром, но сегодня при расставании они переглянулись, и стало все понятно. Бансабира не решилась снова озвучивать просьбу, а Рамиру не нужно было ничего говорить. Бану, Гор, Ирэн, Храм, Бледные острова — не было на свете человека и места, не напоминавшего Рамиру о ней, Трехрукой. Но в Храме Даг пришлось бы особенно тяжело. Он не останется здесь — и не поедет с ней. Он больше не Клинок Матери Сумерек, но и не подданный тану Яввуз. Он посмотрел на нее как равно утративший брат, но не был братом. Как столь же надрывно скулящий волк — но не был волком.

Увидев, как дрожат пальцы молодой женщины, Дайхатт решительным шагом подошел ближе, сел на соседний от Бану стул. Без колебаний накрыл пальцы Бансабиры своими:

— Послушайте, тану, — заговорил тот самый Аймар Дайхатт, который первым сватался к наследнице Свирепого. — Так нельзя.

— Это не ваши хлопоты, тан, — без всяких эмоций отозвалась Бану.

— Ошибаетесь. Вы не можете так истязать себя, хотя бы потому, что я все еще надеюсь на наш союз, — безжалостно раздавил ее доводы Аймар. — Я переговорил с Ишли, — мужчина отпустил пальцы танши, поднялся и принялся расхаживать по комнате. — В двух словах он объяснил мне, что вы хотите взять себе несколько ребят в охрану из местных бойцов.

"Соврал" — мгновенно оценила Бану с благодарностью.

— И я в ответ попросил его устроить все сегодня-завтра. Захотите принять участие — еще не поздно. Но Ишли обещал переговорить с бойцами сам. Кажется, он не так был привязан к погибшей и сейчас в состоянии заниматься обычными делами.

Бансабира озлилась:

— Не смейте говорить со мной в таком тоне, — предостерегла танша: намек на то, что она ничего не делает, кроме как страдает, изрядно взвинтил и без того разнузданные нервы.

— А вы не смейте вести себя, как маленькая девочка, тану Яввуз, — не менее жестко осек Аймар, чем раздраконил Бану еще сильнее. — Не помню, чтобы Мать лагерей с таким пылом оплакивала собственного отца, когда я впервые встретил ее.

Бансабира вскочила со стула, уставившись на Дайхатта с абсолютной ненавистью в глазах:

— Кем вы себя возомнили, Дайхатт? Решили, мы уже женаты и у вас есть право указывать мне, где черное, а где белое? Вы в своем уме?

— А вы? — не менее пылко отозвался мужчина. — Сидите здесь, обливаясь слезами по женщине, которую иначе, чем призраком прошлого не назвать. И это вы? Женщина, которой я восхищался за талант не оглядываться на вчерашний день и переступать через все дерьмо Бойни Двенадцати Красок ради будущего?

— Плевать я хотела, чем вы там восхищались, — отрезала Бансабира, чем окончательно вывела из себя Черного тана.

— Бану, — гаркнул он.

— Аймар, — отозвалась она, и оба даже не заметили, что перешли на имена. — С чего вы решили, что знаете обо мне больше других? Только потому, что сопровождали какое-то время? Вы просто…

— Я видел достаточно, — нагло перебивая, отчеканил Аймар каждое слово. — Мать лагерей…

— Здесь я никакая не Мать лагерей.

— Так это Бану Изящная потащилась через полмира за разведчиком, который ей, как старейшине Храма Даг, элементарно не нужен? Это Бансабира Изящная, первый номер Храма Даг, которой нет иной потехи, чем избивать рабов и ловить пиратов, таскалась по Ласбарну, собирая новости?