Свидетели БРТН

Театралы поднимались, озабоченно поглядывая, что делают соседи, и подстраивались под коллективно-бессознательный общий лад, который был направлен к дверям. Режиссер полулежал на подмостках, держась за левую сторону груди, возле него суетилась директриса и актеры. Визг медленно, с достоинством, утих.

– Круто! – заценила эфэсбэшница.

– Давненько в нашей провинции не было эдакого, – она пощелкала пальчиками с длинными наманикюренными ногтями, издавая неприятный коротко-костяной звук, – скандальозо.

– Я согласен, – сказал продолжающий сидеть Волобуев. – Давайте попробуем.

Ольга внимательно и остренько посмотрела на него.

– Я отработаю фактические данные с места преступления, – продолжил, морщась, Блинов, – и результаты судмедэкспертизы.

– А что я? – оскалилась в улыбке женщина.

– Мне нужен ваш анализ, – Волобуев-Блинов уставился в далекий лепной потолок, – городских провластных группировок – кому выгодно убийство его сына.

– В письменном виде?

– Да как хотите, как считаете более безопасным для себя. – Он нагло ухмыльнулся Ольге в миловидное лицо.

Они остались в зале вдвоем. Сцена тоже опустела: главного по зрелищам вынесли на носилках подоспевшие санитары «скорой». Хлопнула боковая неприметная дверца, через которую, как показалось крыске, как-то протиснулась успевшая переодеться тетя Маша с красной метелкой и совочком на длинной ручке с закрывающимся и объемным бункером для сбора мусора.

– Извините, – громко спросил ее через длинный ряд зеленых потертых кресел Блинов, – вы не знаете, кто там за кулисами кричал так… необычно?

Уборщица замедленно оглядела сидевших, болезненно сморщилась и, повернувшись, исчезла там, откуда внезапно и вывернулась.

– Чудеса какие-то, – пробурчал Волобуев. – Пора домой, на покой, к синенькому окошку в мир иной.

– До связи, – бросила, обгоняя на повороте, женщина из спецслужбы.

Волобуев-Блинов вздохнул, не торопясь, зашаркал к раздевалке.

Оделся, вызвал такси, постоял на представительном, в железных кружевах крыльце. Прошел к ротонде, устроенной на краю площади, прямо над обрывом меловой горы, на которой стоял театр, задумчиво посматривая на расстилающийся внизу город, черное небо с крупными белыми звездами, среди которых солидно передвигались желтые и красные огоньки невидимых самолетов. В лицо толкались холодные и влажные порывы ветра, похожие на щенячий нос, от которых хотелось плакать и незамедлительно закончить жизнь самоубийством.

По своему долгому правоохранительном опыту полковник знал, что каждое более или менее резонансное убийство какого-либо известного человека всегда соответствовало бессознательному общественному настроению. Это для конкретного человека, семьи или узкой группы людей преступление было трагедией. Для массы же служило неким красным флажком, обозначавшим новые границы возможного действия или бездействия. Его задача, – так он себе постановлял в начале каждого расследования, – найти преступника, посадить за решетку и тем самым показать обществу, что желание расширить плоскость поступков за счет уничтожения неких значимых субъектов ошибочно. Правда, возникал, и не раз, парадокс, когда раздвижения своих возможностей через нивелирование мешающих этому хотело коллективное сознание непосредственно власть имущих, в этом случае полковник примерялся сам с собою через понимание нормы, а не закона. Юридическая установка – теоретическая суть возможных действий разносторонне направленных сил, которая может меняться со временем или режимом. Норма – незыблема и присуща всякому сознательно разумному, ограничивающему себя самостоятельно ради свободы всех. Но, конечно, Волобуев-Блинов всякий раз путался в этих рефлексиях только при начале сложного дознания, но потом постепенно втягивался непосредственно в действие и переставал размышлять на абстрактные темы, а в конце особо не заморачивался, кто прав, а кто виноват, лишь бы факты однозначно свидетельствовали о виновности именно того, кого он поймал.

Сзади загудела машина, он обернулся – подъехало такси, подсвечивая опустевшую площадь ближним ксеноновым светом и сияя желтым нимбом с шахматными клеточками.

Блинов удобно устроился на заднем сиденье, хотя водитель предупредительно открыл переднюю дверь. Он не любил сидеть рядом с руководителями, пусть и обычной железки, любая мало-мальски серьезная авария, несмотря на ремни безопасности, в первую очередь убивала или травмировала именно пассажира на переднем кресле, поскольку в силу инстинкта водитель старался отвести опасность от себя любимого.

«Тойота» двинулась, таксист спросил адрес, Волобуев подробно объяснил, и они замолчали, посматривая через закрытые стекла на скупо освещенные тротуары и редких прохожих. На лобовом стекле перемигивались огни домов и бирки яркой бело-желто-красной рекламы, которые совпадали с редкими крупными частицами дождя, не стекавшими почему-то, как обычно, вниз, а собиравшими в себя более мелкие точки влаги. Округлившись до размера небольшого зеркальца, капли, дробя и искажая, ретранслировали реальность, под напором движения удлиняясь и становясь похожими на нос водителя, а потом укорачиваясь, превращаясь почти в кубик, начиная быть похожими на мимо проплывающие здания.

Мягко тормознули на перекрестке, пережидая красный свет, водитель смачно зевнул, не прикрывая рот, полковник поморщился, водитель быстро глянул на него через зеркало:

– Извините.

– Ничего, ничего, – досадуя, что не сдержался, как можно простонароднее ответил Блинов.

– Просто уже долго на работе, – продолжал оправдываться таксист.

– Я понимаю, – закивал Волобуев, – сам частенько зависаю.

– А вы слышали, – обрадовался начавшемуся разговору водитель, – сына-то Иванова убили.

– Да, – односложно согласился Блинов.

Зажегся зеленый, машина тронулась, но мужчина за рулем продолжал болтать, стараясь громким разговором разогнать усталость и дремоту:

– А не знаете, за что?

– Ну, – подумал вслух полковник, – может быть, деньги, женщины…

– Я считаю – власть, – уверенно воскликнул таксист, – дети таких родителей ничего слаще власти не знают, перед глазами же постоянно мелькает, как за папочкой ухаживают и подобострастничают.

Дождик заморосил меленькой пеленой, сбиваемый движением «тойоты» и, наверное, ветром, в сторону, вниз, к узкой и глубокой реке. Волобуев-Блинов огорчился: утром хотел сам поехать на место преступления и захватить кинолога с собакой, а теперь кому-то повезло, затрутся запахи, смоются движения, расплывутся вмятины…

– Что-что? – неожиданно резко переспросил он таксиста, уловив краем уха нечто странное в его монологе.

– Да вот же, – несколько удивился мужчина, – я вам уже второй раз повторяю: наши-то мужики треплются, что партизаны в районе объявились, и именно они и прихлопнули сынка-то.

– Какие партизаны? – ментовским голосом переспросил полковник. – Почему партизаны?

Водитель даже обернулся, почуяв специальные органы, поскучнел, но все-таки ответил:

– Так не первого начальника убивают, вон в Раю полицейского забили до смерти, до сих пор никого не нашли, а в Николаевске машину гибэдэдэшников сожгли, по слухам, вроде как с патрульными. – И совсем вяло добавил: – А в Подпольном председателю сельской территории через окно голову разнесли из обреза. Ну, вот теперь и до города добрались.

– Вы же говорили, – переменил и смягчил тон полковник, – что из-за власти убили.

– Одно другому не мешает, – вновь несколько расслабился таксист, – если есть партизаны, значит, за ними какая-то власть тоже стоит.

– Народная, – не удержался Блинов.

– А что вы думаете? – не то согласился, не то продолжал настаивать на своем водитель. – Просто так не убивают.

Машина остановилась в указанном микрорайоне возле дома, где жил полковник. Пятиэтажки были старые, давно пора поменять квартиру, купить новую или даже небольшой коттедж, но Волобуев-Блинов привык к вещам из прошлого времени, которые напоминали ему о молодости, резвости мыслей и поступков, и постоянно откладывал покупку.