Удержи мое сердце

— Ты — умерла! А я — победила! Себастьен теперь мой! — и зашлась страшным, механическим хохотом, от которого у Лали мурашки пошли по телу.

А Себастьен медленно, с бесстрастным лицом, подошёл к ней и поцеловал ледяными губами в лоб, после чего крышка гроба закрылась. Лали дико закричала. Она рыдала и билась, пытаясь выбраться наружу:

— Нет! Нет! Я — жива! Зачем ты хоронишь меня, Себастьен?! Выпустите меня отсюда!

Гроб трясся всё сильнее и сильнее, силы стремительно покидали девушку, а сердце разрывалось от невыносимого ужаса, который накрыл её.

Вдруг остатки её истерзанного сознания зацепились за знакомый голос, который раздавался откуда-то издалека:

— Лали, Лали, открой глаза, я прошу тебя!

С трудом вынырнув из кошмара и распахнув глаза, она увидела перед собой белого, как смерть, Жозе, который тряс её за плечи, пытаясь разбудить.

— О, Жозе! — разрыдалась Лали, — мне было так страшно!

Он прижал её к себе:

— Тихо, тихо, Лали, это был только кошмар. Я с тобой, и не позволю никому пугать тебя. Ты так кричала, малышка, что тебе приснилось?

— Они хоронили меня, — захлебнулась слезами Лали.

— Кто?

— Алина и… Себастьен! — девушка, всхлипывая, рассказала Жозе свой жуткий сон.

Парень содрогнулся от ужаса. Слушать это было невыносимо, а увидеть подобное — жутко!

В комнату заглянула сонная Бенедикт:

— Что случилось? Лали так кричала!

— Ей приснился кошмар, — тихо сказал Жозе. — Бене, сделай нам всем травяной чай с мелиссой. А мы с Лали сейчас придем на кухню, — попросил он.

Бенедикт кивнула и помчалась вниз. Она видела, что только Жозе способен успокоить их подругу, и поймала себя на мысли, с какой неожиданной стороны открылся этот, казалось, беспечный мальчишка, бабник и весельчак. Какое у него доброе сердце, полное сочувствия и заботы к близким людям.

Спустя какое-то время, когда за окнами начало сереть, в преддверии нового дня, к столу спустились ребята. К радости Бенедикт, подруга выглядела гораздо спокойнее, она даже согласилась немного поесть.

За столом они провели достаточно много времени, стараясь разговорами отвлечь Лали от грустных мыслей, пока не раздался телефонный звонок, от которого все вздрогнули. Бенедикт сняла трубку и, поздоровавшись с собеседником, протянула трубку Лали:

— Это тебя, мадам Полин.

— Кто? — севшим голосом спросила та.

— Мама Себастьена, — удивленно проговорила Бенедикт.

Лали резко вскочила и подбежала к телефону.

— Алло, мадам Полин? Что-то случилось? Себастьен?..

— Здравствуй, доченька, — тихим, подрагивающим голосом поздоровалась собеседница. — С Себастьеном всё в порядке, если только можно так сказать об этих его отношениях.

— Мадам Полин, прошу вас! — взмолилась Лали.

— Да, да, прости меня. Я вот зачем звоню: мы с Леоном хотели бы пригласить тебя на обед и поговорить о важном деле. Если ты не обижаешься на нас из-за нашего непутёвого сына — приходи сегодня после полудня, мы так соскучились по тебе, к тому же, любим тебя, как родную дочь.

Лали растерялась, не зная, что ответить. А вдруг она встретит Себастьена у родителей? Прошло слишком мало времени, чтобы вынести это. Как будто почувствовав её сомнения, мадам Полин добавила:

— Его не будет, он с этой девицей уехал вчера в Тулузу. Но разговор будет касаться и Себастьена. И, если хочешь, приходи с Бенедикт и Жозе, мы будем рады видеть ребят в своём доме.

— Хорошо, мадам Полин, мы приедем все вместе. Спасибо за приглашение и поцелуйте от меня месье Леона, я тоже вас очень люблю. — Лали легко улыбнулась, повесила трубку и повернулась к друзьям: — Родители Себастьена ждут нас сегодня к обеду. Они хотят о чём-то поговорить. Вы со мной?

— Конечно, малышка, — улыбнулся Жозе, — мы всегда с тобой.

Пришло время собираться, и Лали безучастно стояла перед шкафом, ломившимся от одежды. Она пыталась собраться с мыслями, раздумывая над предстоящим разговором с родителями Себастьена, поэтому не глядя вытащила какую-то юбку и футболку, равнодушно отметив, насколько сейчас ей безразлично, во что она одета.

Раньше эта процедура отнимала у нее уйму времени и сил. Она никогда не могла решить сразу, что ей надеть. Лали выворачивала содержимое шкафа, по нескольку раз переодеваясь. Но теперь ей не для кого было наряжаться, и ещё один пункт исчез из списка смыслов жизни.

Надев юбку, она совершенно не обратила внимания, насколько легко застегнулась на ней молния. Да и футболка уже не облегала фигуру, а свободно болталась на ней.

В комнату без стука вошла Бене и, прижав ладонь ко рту, воскликнула:

— О господи! Лали, как же ты похудела, на тебе же всё болтается! Юбка того и гляди спадёт. Ты за эти дни уменьшилась наполовину. Сколько ты сейчас весишь?

Лали безразлично пожала плечами и взглянула на себя в зеркало. Действительно, вещи болтаются на ней, под глазами синяки, волосы приглажены кое-как, а взгляд полностью погасший.

— Мне всё равно, какая теперь разница — как я выгляжу и сколько вешу?

— Но ты должна есть, иначе заболеешь, — волновалась Бене.

— Мне совсем не хочется, и вообще, оставь меня в покое! Вы всё время боролись с моим аппетитом и говорили, что я поправилась. Вот, теперь всё в порядке — аппетита нет, и лишние килограммы ушли! Пойдём вниз, нас уже Жозе ждёт в машине, — и Лали направилась было к выходу, но Бенедикт как кошка вцепилась в неё и потянула к шкафу.

— Так, снимай эти вещи, — скомандовала она, перебирая платья на вешалках. — Вот, надень платье.

Она подала подруге светлое платье с небольшими розовыми цветочками, разбросанными по всему фону, открывающее плечи.

Лали послушно надела его, но в глубине души что-то сжалось — это платье раньше очень нравилось Себастьену. Он говорил, что в нём она похожа на розовый бутон. И её на долю секунды окутало воспоминание о том, как они гуляли по морскому берегу. Лали была в этом платье, а Себастьен — в распахнутой светлой рубашке, выгодно подчёркивавшей бронзовый загар на красивом теле, и закатанных до колен светлых брюках. Они толкались, брызгались водой, хохотали от счастья и бегали друг за другом. Вот Себастьен поймал её за талию, и они рухнули в теплый мягкий песок, целуясь до умопомрачения, задыхаясь от переполнявшего их счастья.

Бенедикт, тронув её за руку, вырвала Лали из грёз, от которых сжималось сердце. Хотелось уткнуться в подушку и никогда не покидать эту комнату. Но её, вопреки желанию, усадили перед зеркалом — немного пудры, туши, румян и блеска для губ, и в отражении — почти прежняя Лали. Бенедикт быстро справилась с волосами девушки — расчесала, уложила и, довольная полученным результатом, вытолкала подругу из комнаты.

К величайшему удивлению Жозе их старая развалюха, которая по недоразумению называлась «машина», завелась сразу и на всём пути вела себя прилично — не чихала и не глохла.

Припарковавшись, ребята подошли к небольшому аккуратному домику и позвонили. Дверь открыли сразу, как будто хозяева, в ожидании, стояли за ней. На пороге стоял высокий, худощавый мужчина лет шестидесяти с ярко-голубыми глазами, так похожими на глаза своего сына — отец Себастьена, месье Леон. Он обнял Лали и поцеловал в щёки.

— Привет, стрекоза, я очень рад тебя видеть. Здравствуйте, ребята, проходите в дом, а то моя Полин заждалась вас, — и неожиданно спешно отвернулся от них, прикрыл лицо ладонями и всхлипнул.

Лали тут же подскочила к нему и обняла за плечи. Ей было невыносимо видеть слёзы этого всегда весёлого и энергичного мужчины.

— Прошу вас, не плачьте, месье Леон. От ваших слёз мне вдвойне тяжелее всё это выносить! Посмотрите — я жива, здорова, и у меня всё будет хорошо! — изо всех сил старалась улыбнуться девушка.

— Прости меня, стрекоза, — вытер глаза платком Леон, — но я до сих пор не могу прийти в себя от выходки моего балбеса. Что на него нашло? Мы с моей Полин любим тебя, как родную дочь, и не представляем никого в качестве невестки, кроме тебя.