Варадеро не будет

Моторин стоял в паре метров от ручья, и, держа руку козырьком, внимательно рассматривал пришельцев. Те в свою очередь с не меньшим интересом глядели на него. У воды столпилось пара десятков мужчин, все в кожаных или меховых одеждах, с прямыми, чёрными волосами, заплетёнными в косу. Причёску некоторых украшали одно или два пера. Они что-то вполголоса обсуждали, то и дело указывая на колёса, а то и на самого Моторина.

Пашка пожалел, что не взял с собой самострел. Он хотел уже было послать за оружием Марата, но обратил внимание на спокойствие мальчишки. Тот довольно улыбался, глядя на ту сторону.

– Кто это, Марат? – спросил Моторин.

– Это маскоги, Паша. Наше племя.

Ответ только добавил вопросов. Почему племя там, а семья Сапа здесь? Почему дети жили отдельно, было в общем-то понятно. Их отец добывал соль. Но зачем маскоги пришли сейчас? За солью? Если они хотят забрать детей, Пашке будет жаль, он привык к этим неугомонным, но добродушным мальчишкам, ему нравится домашняя забота Тани, но он понимает, что для несовершеннолетних индейцев жизнь в племени всё-таки будет безопаснее. Опять же, у него и для себя-то на зиму не хватит ни еды, ни тёплой одежды. Так что, если дети захотят вернуться к своим, он будет не против. Но что, если маскоги пришли, например, потому что узнали про его контейнер?

– Ты знаешь, что им надо?

Ответила незаметно подошедшая Таня.

– Ничего. Маскоги всегда здесь останавливаются, когда идут с севера на юг.

Вот как так можно отвечать, что понятно становится ещё меньше.

– Зачем они идут?

– Там тепло.

Получалось, что это кочевое племя. Летом живут где-то севернее, а к зиме откочёвывают южнее, в тепло. И, видимо, так совпало, что контейнер переместился рядом с местом их ежегодной стоянки.

Пока Моторин разбирался, с противоположного берега приплыла необычная лодка. Маленькая, не больше метра в диаметре, абсолютно круглая. Правил ей очень важный мужчина не меньше, чем с десятком перьев в волосах. Он ткнул судно бортом возле водяного колеса, ловко спрыгнул на берег и с достоинством подошёл к семейству.

– Дара атай буригогу ани Сапа кава? – требовательно поинтересовался он.

Марат сначала подобрался, как перед визитом большого начальника, затем посмотрел на Моторина и расслабился.

– Вождь Бизон Седой Хвост спрашивает, где наш отец.

Молодой человек оторвался от созерцания главы племени и оглянулся. Тани уже не было, вождя встречали только они с Маратом. Мальчишка зачем-то достал из кармана складной ножик, фасонисто, одним движением, разложил его. Потом заточил поднятую под ногами палочку, убрал нож, и поковырял острой деревяшкой в зубах.

– Иоту картар ма рада Сапа, иоту майда Моторин барый мана. Сагага тырче балам, – важно сказал он.

– А ну переводи всё как есть, – потребовал Пашка. Он, кажется понял, о чём говорили два таких разных индейца.

Со стороны можно было подумать, что встретились жители не просто разных веков, но разных эпох. С одной стороны, старательно надувал для важности щёки массивный, действительно похожий чем-то на бизона, вождь. Одет он был в толстые меховые штаны чуть ниже колен, сшитые грубым кожаным шнурком швом наружу. На широкой мускулистой груди его висело ожерелье из крупных клыков. Не оставалось сомнений, что прежних владельцев этих огромных зубов убил лично Седой Хвост. В доказательство личной доблести голову вождя украшала широкая, сплетённая из луба, лента с десятком разнокалиберных перьев.

Напротив него, не выказывая ни малейшего почтения, ковырялся в зубах мальчишка, одетый в сшитые капроновыми нитками брюки из тонко выделанной кожи, с – невиданное дело – накладными карманами. Голову юного индейца украшала фуражка-капитанка с вышивкой в виде штурвала. Когда-то при земляных работах Моторин нацепил её на Марата, чтобы тому не напекло голову летним солнцем. Так она и прижилась.

Малолетний тролль снова достал складенец, картинно разложил его, ковырнул под ногтем и с вызовом глянул на вождя.

– Марат, спрячь нож, – приказал Моторин. – Прояви уважение к старшему. И переведи, наконец, ваш разговор.

Мальчишка положил ножик в карман и нехотя сказал:

– Бизон Седой Хвост спросил, где глава нашего рода. Я сказал, что род Волка прервался, и теперь ты забрал нас в свой род.

– Какой род волка? – Пашка почувствовал, что теряет контроль за событиями.

– Сапа – значит волк.

– Стоп. А как тебя зовут по-вашему?

– Зимний волк. Я родился, когда был снег. А Таня – Волк с чёрным волосом. Точнее, она же женщина, значит, Чёрная Волчица. Нет, Паша. Волчица Чёрные Волосы.

– Черноволосая, – машинально поправил Моторин. Корректировать русский мальчишек уже вошло в привычку.

Диалог прервала сама Таня. Она с чисто женской мудростью решила разрядить обстановку и вышла перед вождём с дубовой дощечкой, на которой стояли собственного производства глиняные тарелки с жареным мясом, рыбой, и чашка с травяным настоем. Девушка еле заметно поклонилась гостю и что-то вежливо сказала по-индейски. Бизон Седой Хвост хмыкнул, посмотрел на Марата, как бы указывая ему – вот, как следует гостей встречать. Затем взял двумя пальцами кусочек мяса и положил в рот. Судя по удивлённому лицу, со специями племя было ещё не знакомо.

Как-то незаметно вождь и путешественник остались один на один. Моторин озадаченно поискал глазами своих. Как же, дозовёшься их сейчас. Вон, все трое старших усиленно хвастаются соплеменникам. Марат расхаживает гоголем, то раскладывая, то складывая подаренный ножик, вокруг него уже вьются едва начинающие оформляться девчата. Парень явно не пропадёт. Антона не видно, но Пашка не сомневался, что и тот занят саморекламой. А как ему сейчас общаться? Седой Хвост ведь не просто так стоит с вопросительным выражением лица. Но путешественник на местном наречии знает только «ио» – я. Моторин подозревал, что индеец русским владеет в ещё меньшей степени. Немного поразмыслив, он махнул вождю в сторону землянки, а сам скрылся в контейнере. Там, в закутке, стояла бутылка армянского «Арни», прихваченная как раз в представительских целях. И, похоже, сейчас как раз её выход.

Первую рюмку Бизон пил очень осторожно, крошечными глотками. Моторин даже подозревал, что вождь боится, как бы его не отравили. Но мало-помалу алкоголь сделал своё дело, и вторые пятьдесят были отмечены длинной, но совершенно непонятной речью на индейском. Непривычного к крепким напиткам маскоги порядком разобрало. Более того, он, похоже, понял Пашку, прервавшего затянувшееся алаверды, ничуть на него не обиделся, и приготовился слушать.

К концу бутылки языковой барьер был побеждён.

– Ты великий шаман, – доверительно говорил индеец, склонившись к самому лицу путешественника. – Из неопытных молодых мальчишек ты за одно лето сделал невиданных мастеров. Если они дадут такие ножи всему племени, проси, что хочешь.

– Ну какой я шаман, Бизон? – отнекивался Моторин. – То, что я делаю, сможет любой.

– Не скромничай. Я ни у кого ещё не встречал волшебного напитка, помогающего узнать чужой язык. И томагавк, кидающий маленькие стрелки так сильно, что они могут убить кабана, я тоже нигде не видел. А ещё Тараниопу рассказывала, что ты рисуешь картинки, и они оживают.

Пашка вспомнил ежевечерние сеансы мультиков. Они очень помогли детям изучить русский. Но ведь…

– В городах у белых людей должны быть движущиеся картинки.

– Где? – не понял вождь.

– В городах. Ну, такие большие стойбища из каменных домов.

Бизон надолго задумался. Кажется, старый индеец что-то вспоминал. Наконец, он посмотрел на Моторина с пониманием.

– Я слышал про города. Это далеко, за южным морем. И ты прав, они сделаны из огромных камней, каждый из которых не унести и целому племени. Говорят, раньше в городах жили белые боги, но они ушли много сотен лет назад.

Путешественник почувствовал, что теряет мысль индейца. Требовалось срочно повысить градус. К сожалению, коньяк кончился неожиданно, и, как обычно, слишком быстро.