Страница 7 из 67
Когда свежее утро серпеня сошло на землю, Забаву привели к отцу. Служанки так расстарались, что Мирослав не узнал свою дочь: на ней дорогое заморское платье, голову украсил венец с самоцветами, на шее - жемчуга. И без того черные брови намазали углем, щеки натерли свеклой.
- Умыть да переодеть сей же час! Мала еще княжеские жемчуга носить! – гневно закричал князь.
Через полчаса перед земляным валом, на котором находилось древнее капище, стояла Забава в окружении братьев. На этот раз ее одели в белый сарафан, подол которого украшал ярко-красный узор, а лиф был расшит мелким бисером. На шее только бабкин оберег на суровой нитке, на голове – светлое очелье с подвесками. Старая Варна, жрица богини Мокоши, взяла Забаву за руку и, подведя к стоящему здесь же Всеволоду, соединила их руки.
- Как на этот увал взойдете вдвоем, так и век вдвоем вековать будете, - сказала скрипучим голосом. Потом подтолкнула детей вперед, к капищу, где, стоя у почерневшего деревянного идолища Перуна, ожидали их князья и жрец бога-громовержца.
Всеволод держал теплую ручонку девочки и не мог смотреть на нее. Стыд и злость терзали его душу. Всю ночь ему снилась плачущая растрепанная Рада, сидящая у порога княжеской гридницы; всю ночь он корил себя за малодушие, за то, что устыдился и позволил глумиться над ней. Предстоящее обручение же казалось ему еще большим позором. Он не мальчишка уже, а воин, наравне с отцом защищавший Северомирские земли от недруга. И ему отец во хмелю подыскал в невесты эту девчонку!
От Забавы не укрылось настроение Всеволода. Иногда она исподлобья поглядывала на своего спутника и замечала сдвинутые брови, сжатые губы. Но в силу возраста и веселого нрава девочка не разделяла настроения своего жениха. Ей было радостно, что ее окружили таким вниманием. Всеволод ей казался красивым и статным. А недавно она видела, как он поборол самого Владигора, которого никто не мог свалить с ног. Успокаивали ее и разговоры о том, что ничего для нее пока не изменится, будет жить она с братьями и отцом по-прежнему.
Взойдя на увал, молодые поклонились статуе Рода и Мокоши и подошли к самому высокому идолищу Перуна. Жрец взял руку Всеволода, засучил рукав. Мирослав подставил под руку серебряную обрядовую чашу, жрец полоснул кривым ножом по запястью княжича. Появилась тонкая красная полоска, и кровь должна была бы закапать в чашу, но прямо на глазах присутствующих рана срослась и в чашу не упало ни капли. Все ахнули. Мирослав протер глаза. Жрецы переглянулись.
- Глубже режь! - сердито выкрикнул князь Болеслав.
У жреца вспотели ладони. Он удобнее взял руку Всеволода, сильнее полоснул по его запястью, так что княжич поморщился от боли, но, как и в первый раз, рана срослась прямо на глазах.
- Не хочет Перун жертвы, - забормотал жрец, проводя заскорузлыми пальцами по совершенно невредимой коже запястья. – Не бывать свадьбе!
Тогда в оглушающей тишине раздался негромкий скрипучий голос Варны:
- Руку-то отыми. Ишь вцепилась… - все посмотрели на Забаву, которая держала Всеволода за левую руку.
Забава и Всеволод удивленно глянули друг на друга и расцепили руки.
- Режь, - заскрипела Варна жрецу. – Будет тебе жертва.
Жрец быстрым движением рассек кожу на руке Всеволода и накапал в чашу его крови, потом прикоснулся ножом к запястью Забавы, и в чашу закапала ее кровь. Смешанную в чаше кровь плеснули на алтарь. Белый столб поднялся в небо, и жрец забормотал:
- Как река берегу, птица небу, дерево земле, так и Забава принадлежит Всеволоду. Как стрела без лука, пчела без цветка, лист без дерева, так и Всеволода не будет без Забавы. Перун принял ваши жертвы. Отныне ваши судьбы связаны.
Жених и невеста склонили перед идолом головы и, взявшись за руки, первыми пошли по дороге к городу. Девочка была веселой, несколько раз что-то спрашивала у Всеволода, не обижаясь на его недовольный и растерянный вид.
Княжич и вправду был рассеян. Еще там, на капище, едва смешанную кровь их плеснули на жертвенник, стало нестерпимо покалывать кончики пальцев. Теперь же все кисти рук горели огнем так, будто Всеволод и вправду сунул их в костер. Пока шли до города, княжич несколько раз едва не потерял сознание от боли, лишь страшным усилием воли заставляя себя терпеть. Между тем, сколько он не смотрел на свои руки, ничего необычного не видел.
«Неужто Перун гневается или кровь пращуров не принимает иноземку, а, может, это ведьма мучает меня?» - гадал он.
Внезапно боль начала утихать, и у городских ворот Всеволод уже думал, что ему померещилось со страху.
Вернувшись с капища, северомирцы стали готовиться к отъезду. Путь предстоял неблизкий, и до полудня нужно было выехать из Светограда.
В горницу, в которой они с отцом ночевали, княжич заглянул проверить, не забыто ли что впопыхах. Мельком оглядев полутемное помещение, заметил, что под лавкой серый котенок играет серебряной пряжкой от северомирского плаща. Подняв с пола пряжку и зажав ее в одной руке, другой потрепал животное по гладкой короткой шерсти.
С улицы раздался голос отца, и Всеволод заторопился покинуть горницу. Перед крыльцом уже толпились провожатые, ждали только его. Легко вскочив в седло, княжич лишь мельком взглянул на кареглазую девочку, ставшую его невестой. Он рад был наконец покинуть Светоград и едва сдерживался, чтоб не пришпорить своего вороного и не понестись прочь.