Страница 4 из 40
Я кивнул. До меня что-то начало доходить, хотя и с великим трудом.
– Ну, дали. Да ты-то откуда знаешь?
– Да всё очень просто, Витенька. Вызывает меня сегодня спозаранку Семёнов и объявляет, что с завтрашнего дня мне предоставляется двухнедельный отпуск. Я сначала перепугалась, не случилось ли что, думаю. А он и говорит: мужу твоему, тебе то есть, путёвку дали на двоих, в дом отдыха. Директор, мол, команду дал: отправляй Смирнову в отпуск. Откуда Агапов узнал о твоей путёвке, можно только догадываться. Видать, сильные у тебя покровители, Витенька.
Агапов, покровители… Абсурд какой-то! Что это ещё за покровители, хотел бы я знать. Ни Власов, ни даже Крымов не имеют такой власти, чтобы давать указания директору крупного института, с которым, к тому же, у них нет никаких общих дел. Моя контора и НИИ, в котором трудилась Лена, – два совершенно параллельных мира, которые никогда не пересекались и вряд ли пересекутся.
Мне стало тревожно. Что-то здесь не вяжется. Для Лены же, похоже, всё это было в порядке вещей.
– Если бы ты видел его лицо! – снова рассмеялась она, не замечая моего беспокойства. – Испуганный какой-то, потерянный, глазами хлопает, говорит сбивчиво, невпопад. Мне даже жалко его стало.
Это она о Семёнове, своём завлабе, догадался я. Вслушиваясь в её звонкий голосок, я пытался отмахнуть от себя тревожные мысли, которые, словно червь, грызли меня изнутри.
Вывод напрашивался только один: решение о моём отпуске было принято не Крымовым, а кое-кем повыше. Дело в том, что наша фирма не была самостоятельным предприятием, а входила в состав крупнейшего холдинга. Этот факт старались не афишировать – по крайней мере, в документах компании, которые изредка проходили через мои руки, ни словом об этом не говорилось. Но слухи ходили, причём самые разные. А слухи, как известно, на пустом месте не рождаются. Значит, что-то за всем этим было. Но что именно, не знал никто. За исключением, может быть, Крымова. Хотя и он, как я подозревал, знал лишь ту долю правды, которую ему позволили знать. Кто стоял во главе холдинга, также было тайной за семью печатями. Не уверен, известно ли это было и самому Крымову. Мелькала, правда, в наших кулуарах фамилия «Иванов», но с таким же успехом могла быть названа фамилия «Петров» или «Сидоров».
Если моя судьба решалась на таком уровне, тогда всё объяснялось легко и просто. Один звонок «Иванова-Петрова-Сидорова» куда следует, и весь этот сонм Агаповых, Семёновых и чёрт знает кого ещё вытянется во фрунт, щёлкнет каблуками и примет к исполнению любое указание. Я не знал, в каких сферах обращаются руководители незримого холдинга, но был почему-то уверен, что выше этих сфер обитает только Господь Бог.
Однако быть предметом пристального внимания таких людей меня совсем не прельщало. Обласканный ими сегодня, завтра я мог впасть в крайнюю немилость, и тогда одному Богу известно, чем всё это для меня может кончиться. Нет уж, увольте! Чем реже мы попадаем в поле зрения сильных мира сего, тем спокойнее наша жизнь.
Впрочем, возможно, я слишком сгущаю краски, и всё это не более, чем игра больного воображения человека, вкалывавшего без сна трое суток кряду и поглотившего за семьдесят два часа месячную норму кофе и сигарет.
Будем жить сегодняшним днём и радоваться предстоящему отпуску, нежданно-негаданно свалившемуся на мою голову как ком прошлогоднего снега в самый разгар знойного лета. И чёрт с ней, с погодой! У природы, гласит народная мудрость, нет плохой погоды.
К реальности меня вернула внезапно наступившая тишина. Лена молчала, с тревогой всматриваясь в игру лицевой мускулатуры, которая отражала напряжённый мыслительный процесс в моей черепной коробке.
– Витенька, с тобой всё в порядке?
Я отчаянно тряхнул головой и улыбнулся.
– Всё в норме, Ленок, – сказал я, привлекая её к себе. – Устал просто, как собака. Вот и торможу сверх меры.
Она положила голову мне на плечо и вздохнула. От её волос исходил пряный аромат её (и моих тоже) любимых духов.
– Бедный! – проворковала Лена. – Тебе отдохнуть надо. Поспишь?
Я кивнул.
– Пару-тройку часов. Не больше.
– Может, поешь сначала? Голодный, поди. Хочешь, пельменей сварю? Ручной лепки, твои любимые?
– Не сейчас, Ленок. Мне б до дивана доползти.
До дивана я дополз. И сразу же отключился.
6.
Проспал я аж семь часов. Спал как убитый, без задних ног, без сновидений, без какой-либо подспудной подсознательной деятельности. Спало моё тело, спал мозг, спало моё эго, моё «я». Фактически всё это время я был без сознания. У индусов такой сон считается наибольшим приближением к Абсолюту – когда душа освобождается от оков разума и без остатка растворяется в Брахмане.
Не знаю, где там витала моя душа, пока мозг был в отключке, но только в половине восьмого вечера они вновь воссоединились, и я проснулся. Свежий, бодрый, готовый к новым трудовым подвигам. И тут только вспомнил, что завтра нам предстоит путешествие в Тверь.
Лёгкий ветерок тревоги пробежал по закоулкам души – и растаял, не оставив следа. Будем решать проблемы по мере их поступления, решил я. Создавать их искусственно было не в моих правилах. С завтрашнего дня начинается мой внеплановый двухнедельный отпуск – и это всё, что мне необходимо сегодня знать. Все домыслы, смутные догадки, пустые подозрения – по боку, в корзину для мусора. И хватит об этом.
Откушав горячих пельмешек со сметаной, предусмотрительно приготовленных моей очаровательной супругой (тридцать штук, моя обычная норма), я отправился в ближайший «Перекрёсток», чтобы закупить кое-что из продуктов на завтрашний день. Путь предстоял неблизкий: Тверь всё-таки.
К вечеру поднялся ветер. Холодный, мерзкий, пронизывающий, бр-р-р!.. Неба видно не было, вместо неба прямо над головой висела серая мгла, источающая липкую, вязкую влагу. Струи дождя хлестали по лицу, словно плетью, стекали за воротник, заставляя меня ёжиться и проклинать эту идиотскую погоду. Зонта я с собой не взял, так как не носил его принципиально. Борьба с этим неуклюжим изобретением цивилизации, особенно в ветреную погоду, всегда казалась мне занятием, позорящим высокое звание «человека разумного». Не скрою, наблюдать за тем, как под внезапным порывом ветра зонт выворачивается наизнанку, обнажая торчащие спицы, или вырывается вдруг из рук хозяина и скачет по лужам подобно перекати-полю, доставляло мне особое удовольствие и неминуемо вызывало приступ злорадного веселья. Но сам выглядеть идиотом я не хотел. Уж лучше закутаться в дождевик и накинуть капюшон на голову. Да и толку от этого больше.
Загрузившись в «Перекрёстке» (две бутылки кваса по полтора литра, палка «Брауншвейгской» сырокопчёной, буханка «Бородинского» и два блока «Парламента»), я пошлёпал домой. Едва я сунулся в свой подъезд, как в ноги мне ткнулось что-то мягкое, мокрое и лохматое. Лампочки в парадном, как обычно, не оказалось и потому темень там стояла непроглядная. Присмотревшись, на уровне своего пояса я смутно различил собачью морду, преданно смотревшую на меня.
– Марс, ты что ли?
Пёс радостно вильнул мокрой метёлкой хвоста.
Это и в самом деле был Марс, соседский пёс. Вода струями стекала с его длинной шерсти, образуя небольшую лужицу, а сам он был похож на выжатую мочалку. Несмотря на свой жалкий вид, Марс улыбался. Да, именно улыбался. Где-то я слышал, что животные улыбаться не умеют, это дано только человеку. Однако эта собака улыбалась. Не так, как человек, конечно, который использует свою лицевую мускулатуру, а всем своим видом, всем выражением своей, если хотите, собачей морды.
Этот пёс всегда вызывал у меня симпатию. Гордый бело-рыжий красавец с густой длинной шерстью, он располагал к себе своим добродушным нравом и преданностью. Впрочем, я слышал, колли все такие.
У меня никогда не было собаки. В том заведении, где я воспитывался и коротал свои детские годы, держать собак было запрещено. Ни собак, ни кошек, ни какой-либо другой живности. Позже, когда я вырвался во взрослую жизнь, покончив с детством и целым сводом запретов, собакой я снова не обзавёлся: не до того было. Жизнь вертела меня, как щепку в полноводном весеннем ручейке. Учёба, работа, женитьба, то одно, то другое, то третье – новые ориентиры, новые ценности, новые интересы. И всё же мысль завести собаку не оставляла меня никогда.