Страница 11 из 13
Как по команде из-за облаков выглянуло солнце – и «БМВ» вспыхнул, как новогодняя елка. Заиграли округлости полированного кузова, полыхнул хром, бликующая лужа под днищем превратилась в поднос, на котором подали этот шедевр немецкого автопрома. Хунько замер на крыльце, залюбовался.
– Смотрел фильм «Кристина»? – поинтересовался Федоров. – Это по Стивену Кингу.
– Нет. – Хунько не сразу оторвался от созерцания машины.
– Зря, посмотри.
– У тебя есть?
– На кассете.
Хунько нажал на пульт, машина мелодично просвистела.
– Крутые ребята давно уже компакт-диски пользуют, – сказал он, открывая дверь. – Давай ко мне, чайку попьем.
В салоне пахло кожей и ванилью. Федоров уселся в удобное кресло и с любопытством принялся разглядывать многочисленные циферблаты и датчики приборной панели.
– Поехали! – скомандовал машине Хунько, поворачивая ключ.
Тихий треск стартера, всего на пол-оборота – и двигатель ожил, заурчал. Хунько, явно рисуясь, прихватил руль двумя пальцами и, развернувшись вокруг памятника Ленину, нырнул в свой переулок. Ни тряски, ни скрипа – амортизаторы работали безупречно, сглаживая все неровности дороги. Действительно, езда в такой машине сама по себе доставляла удовольствие. Правда, длилось оно недолго: Хунько жил в конце переулка, у поля.
Он припарковал машину перед гаражом, хотя ворота, как знал Федоров, были автоматические. Будет мыть, прежде чем загнать, понял участковый.
Федоров по привычке с силой захлопнул дверь и услышал, как Хунько, вышедший следом, шумно втянул воздух.
– Что ж ты так хлопаешь, капитан! – вроде шутливо, но с неподдельной болью в голосе воскликнул он. – Это тебе не ваши ведра.
– Извини, – спрятал улыбку Федоров.
Он знал: был бы на его месте кто другой, Хунько бы не сдержался – обложил бы матюгами с ног до головы.
Высокий забор из коричневого гофролиста – метра три, не меньше. Широкие ворота, сбоку – узкая калитка с электронным замком. Тарас подошел, приложил ключ-таблетку.
– Прошу, товарищ капитан.
Хунько любил намекать, что у себя, на Украине, еще до развала Союза имел отношение к спецслужбам. Предпочитал обращаться к Федорову по званию, причислял себя к офицерам, иногда начинал рассказывать про некие спецоперации, но тут же, вроде как спохватившись, замолкал… То ли врал, то ли нет – проверить было невозможно. Да и не интересовало это Федорова. А что Хунько – трепло, то вся округа знала.
Обширный двор – квадратный участок в два-дцать соток – разделяла на две части высокая перегородка из сетки-рабицы. Левая часть была отдана под птицеферму: перед длинным одноэтажным зданием, пристроенным к забору, медленно расхаживали куры, ковыряясь в жирной, усыпанной звездочками следов земле. Справа, тоже прижавшись к забору, стоял двухэтажный кирпичный дом хозяина. Внешне дом выглядел заурядно, даже уныло: просто прямоугольная коробка с двускатной, крытой ондулином крышей. Однако Федоров знал, что внутри у Хунько все обустроено на высшем уровне, имеется даже сауна с бассейном. Пространство перед домом было выложено разноцветной зигзагообразной брусчаткой.
За домом виднелась будка грузового МАЗа, у ближайшего торца, из-под навеса, выглядывал породистый зад белого «Мерседеса». От колес машины к воротам вели две рыжие грязевые колеи, смотревшиеся на каменной мозаике уродливыми рубцами. Федоров покачал головой, заметив следы: это значило, что Хунько умудрился сегодня еще и на «Мерседесе» прокатиться.
– Слушай, как ты вонь эту терпишь? – спросил участковый, кивнув на кур.
– Так своя вонь, не чужая, – осклабился Тарас. – Для меня она баблом пахнет.
Соседи уже давно жаловались на ужасный запах от Хунькиной птицефермы. Тарас поставил трехметровый забор: по его уверениям, это полностью решило проблему. Судиться с бизнесменом деревенским жителям было дороговато – отстали. Однако находясь сейчас внутри двора, Федоров вынужден был признать: по сравнению с вонью внутри наружу пробивался всего лишь легкий запашок.
– Ты бы их в стойлах держал, что ли, – посоветовал Федоров.
– Мало понимаешь в птицеводстве, товарищ капитан. Кура, она на месте сидеть не должна, она от этого продукт некачественный дает. Я с того и делаю всех конкурентов, потому что птица у меня в естественных условиях несется. Вон петухи, видишь? Племенные быки! Сам подходить боюсь.
– Ну а так санинспекция постоянно трясет.
– Она трясет не за кур, а за кошелек. Я тут хоть мрамором все выложу – им один хрен.
– Это да, – признал участковый.
Крыльцо перед входом считалось особой гордостью хозяина. Два чугунных столба, выполненных в виде стволов деревьев, поддерживали полукруглый навес, увитый металлическими виноградными лозами, под козырьком на мощной цепи – светильник, стилизованный под газовый фонарь. Хунько уверял, что за всю эту икебану выложил две с половиной тысячи долларов. Возможно, не врал.
Когда подходили, дубовая дверь с наложенной поверху узорчатой кованой решеткой распахнулась. Вышел Толик, узбек, числившийся у Тараса кем-то вроде управляющего. Федорову было известно, что по паспорту он Тахир, но Толик привычнее. Следом за Толиком неожиданно вышла Клавдия Степановна, местная старушка, в клеенчатом пальто и длинной шерстяной юбке, из-под которой массивными утюгами торчали галоши. Увидев участкового, даже подпрыгнула от неожиданности.
– Здравствуй, Володя, – прошелестела испу-ганно.
Тетя Клава значилась в деревне колдуньей. Ну, то есть колдуньей она стала после развала СССР, раньше наоборот – работала в райкоме. Но никого это не смущало. Старшее поколение рассказывало, что бабка ее тоже в свое время по колдовской части значилась. Федоров относился с пониманием: чем еще бывшей партийной работнице на жизнь заработать? Тем более что вид она имела подходящий: маленькая, сгорбленная, с длинным носом – вылитая Баба-яга из мультфильма «Ну, погоди». Голос у нее был тихий, но пронзительно-шипящий. Федоров уже хотел поинтересоваться, что она тут делает, но не успел.
– Ну как? – требовательно спросил Тарас.
– Все сделала, все решила, – затараторила колдунья. – Окна до завтрашнего утра не расшторивай, понял? И вот это не снимай.
Оттопыренный кривой палец угрожающе ткнул вверх. Ручка у старушки была маленькая, сморщенная и худая до синевы – не рука, а куриная лапа. Федоров поднял глаза: к чугунным завиткам светильника был привязан пучок высохшей травы.
– Понял, – серьезно сказал Хунько. – Толик, проводи.
– Хорошо! – по-восточному певуче растягивая гласные, кивнул Толик.
– И вот это чтобы быстро смыл! – Тарас обличающим жестом указал на следы колес. – Понял?
– Сейчас сделаем, хозяин, – засуетился узбек.
– Вот то-то! Пошли.
– Володя, – окликнула тетя Клава.
– Чего? – Федоров изумленно обернулся.
– Ты не зайдешь ко мне?
– Зачем это, тетя Клава? Погадаешь?
– Разговор… Ладно, сама как-нибудь зайду.
– Ну давай, – пожал плечами участковый.
Широкий холл с вешалками по обеим сторонам двери. Арка с двустворчатой стеклянной дверью. За ней гостиная. Стены обшиты состаренным деревом, толстые балки под потолком. Огромный, в полстены, камин. По бокам высокие окна, наглухо закрытые плотными шторами. Стойка бара с крутящимися стульями, частокол бутылок на полках. Помещение вполне сгодилось бы на роль небольшого салуна для съемок вестерна.
– Чего у тебя тетя Клава делала? – поинтересовался Федоров, заметив над окном, на карнизе, пучок травы.
– На удачу заговаривала.
– Веришь в это?
– А мне один хрен. Лишним не будет. – Хунько, обогнув стойку, занял место бармена. – Чего налить, капитан?
– Виски, – заявил Федоров, оседлав стул, похожий на вбитый в пол гвоздь.
– Одобряю!
Тарас достал из-под стойки пару массивных граненых бокалов, прихватил со стены нарядную бутылку. Плеснул. Чокнулись, выпили. Хоть и бокалы американские, и виски вместо водки, а пьем залпом, отметил Федоров. Хунько облизнул губы и стал еще больше похож на Джабу Хатта.