Страница 24 из 45
Сероглазое и серьёзное существо, ко дню рождения которого Юрьевский готовился уже третью неделю. Конечно, он приедет.
Удивительно, но Ксюша не унаследовала от Карины абсолютно ничего. Это была какая-то шутка природы — при яркой вызывающей красоте этой женщины её дочь была почти полной копией своей бабушки, которую не слишком помнила — мама Макса умерла шесть лет назад. И если Гриша был похож на их отца, то Макс, как и Ксюша, лицом и характером напоминал мать.
Именно после её смерти он ожесточился ещё больше. Она как-то умудрялась сглаживать «впечатления» после предательства брата и невесты, а вот когда её не стало…
Так получалось, что все женщины, которые попадались Максу на пути, были не похожи на его мать. До встречи с Кариной он по этому поводу и не заморачивался, просто плыл по течению, как любой мужик — считая, что у него ещё полно времени для того, чтобы завести семью. А потом познакомился с Кариной — и свихнулся.
Это не любовь была, одержимость какая-то. Он её хотел до дрожи в коленках, как подросток. А Карина нос воротила. Теперь понятно, почему — ждала принца побогаче. А у Макса тогда фирма трещала по швам и разваливалась — какой из него принц? Если только трубочист, как в «Старой, старой сказке».
А маме Карина сразу не понравилась. Макс отмахнулся от её предостережений, да она и не настаивала — верила в то, что он разберётся сам. Ага, разобрался…
— Всё к лучшему, — говорила тогда мама. — Значит, и не нужна она тебе. Встретишь другую.
Поначалу Юрьевский и не искал никого — были иные заботы. Какое-то время болел — и об этой болезни он предпочитал вообще не вспоминать — а потом бизнес вдруг попёр в гору. Помог ему в этом Сергей Мишин — случайный собутыльник в одном из баров Москвы оказался первоклассным специалистом по рекламе, которому поверил не только Макс, но и клиенты.
Юрьевский тогда решил построить матери дом за городом — шикарный тёплый дом, чтобы жила там круглый год и дышала воздухом. А когда построил, пригласил на новоселье Карину с Гришей. Какие у его бывшей невесты были глаза… завидущие. Она вдруг поняла, что прогадала. И хотя они жили в доме не менее шикарном, Карине хотелось большего. Она была как та старуха из сказки Пушкина — без чувства меры.
А Гриша ничего не замечал. Он всегда был наивнее Макса… Поэтому, наверное, пару лет назад у него и начались проблемы с бизнесом. Наивность — она рано или поздно даёт о себе знать…
А может, это была не наивность, а самообман? Теперь Юрьевский уже ни в чём не был уверен.
Мама прожила в своём доме только год. Сейчас он пустовал — Макс приезжал туда крайне редко, но щедро платил одной конторе за поддержание рабочего состояния коммуникаций, чистоты и порядка. Скорее всего, когда-нибудь мамин дом достанется в наследство Ксюше… но Карине Юрьевский этого, понятное дело, не говорил.
Именно тогда, после маминой смерти, Макс постепенно уверился в том, что все женщины шлюхи. Вокруг него крутилась куча «утешительниц», и эти утешительницы были готовы ради денег на что угодно, и даже больше. Поначалу это было даже забавно. Секс хорошо помогал забыться и ни о чём не думать. Но потом начало бесить.
Эти глупые молодые курицы почему-то считали, будто Макс не замечает их меркантильность. Хотя… пару раз он почти поверил в искренность двух девушек. Одну Юрьевский разоблачил, когда она заявила, что беременна от него, а у другой решил посмотреть личку в соцсети. Там она называла Макса «старым, но здоровенным хреном» и вовсю расписывала своим подружкам разные интимные подробности.
Юрьевскому это оказалось не столько неприятно, сколько до ужаса противно. И с тех пор он не давал женщинам ни малейшего шанса.
Только Света как-то умудрилась выбиться из этого графика недоверия. Макс очень старался разбудить в себе такую же брезгливость по отношению к ней, какую он испытывал к остальным женщинам, но не выходило.
Света была хорошая. Юрьевский видел это чётко — всё-таки идиотом он никогда не был. И его тянуло к этой её хорошести, как замёрзшего тянет к огню, но…
— Гав! — сказала Жулька, и Макс вдруг очнулся. Чёрт, как задумался-то…
— Действительно, ты права. Долго стоим на одном месте. Пошли дальше.
— Р-р-гав! — согласилась Жулька, и Юрьевский, усмехнувшись, продолжил прогулку, стараясь отключить лишние мысли.
Плохо тебе, хорошо, болен ты или устал — а с собакой всё равно надо гулять.
Как когда-то говорила его мама: «Хоть ты тресни»…
Иногда день рождения — грустный праздник. Особенно если ты женщина, тебе исполняется шестьдесят и тебя, по сути, выгоняют с работы на пенсию.
По этому поводу, как оказалось, в нашей фирме ходили слухи уже вторую неделю. Мол, Юрьевский гад, попросил Инну Васильевну из бухгалтерии «уйти по собственному желанию», потому что здоровье у неё уже не очень. То лапы ломит, то голова раскалывается. Неудобный, мол, сотрудник.
Мне всё это, размахивая руками и жестикулируя, поведала Варя в понедельник. До этого она почему-то мне сию сплетню не рассказывала, но в среду её уровень возмущения достиг точки кипения — и соседка взорвалась.
— Как так — ты не слышала?! Да там вся бухгалтерия гудит. Ну ты, Светка, даёшь!
— Ничего я не даю, — огрызнулась я, косясь на букетик от Фила. Цветы, простояв на работе сутки, начали распространять вокруг себя сладковатый запах, который меня изрядно раздражал. — Я сначала была в командировке, потом вообще чуть не уволилась, теперь развожусь. Может, я что-то и слышала краем уха.
— Угу, мочкой, — фыркнула Варя. — До слухового прохода не долетело. Ну, так вот. Погнал Инну Васильевну Юрьевский, по собственному попросил написать. Правильно мы вчера с тобой сказали — гад и негодяй!
Я решила промолчать. Начну защищать Макса — Варька ещё что-нибудь заподозрит… а оно мне надо? А возмущаться наравне с ней у меня сейчас вряд ли получится.
— Вика сказала — Макс попросил цветы заказать какие-то шикарные. И премию наверняка дадут. Но всё равно. Гад.
— Он же генеральный директор, — вырвалось-таки у меня. — А не благотворительный фонд. Что называется — ничего личного…
— А вот не надо его защищать. Скажешь, не гад?!
От ответа меня спас дикий шум за перегородкой. Тут же подскочила одна из коллег и, сделав большие глаза, заявила:
— Идём поздравлять Инну Васильевну! Общий сбор в переговорной.
Идём так идём…
Переговорная оказалась забита до отказа. Все сотрудники, старательно пытающиеся замаскировать неодобрительные взгляды в сторону Юрьевского, спрессовывались между собой в плотные человекопласты, дабы в помещении все поместились. Но общий дух недовольства витал над генеральным директором, как Карлсон над крышами Стокгольма.
В центре переговорной стояли Инна Васильевна и Макс. И если Юрьевский был спокоен, словно плывущее по реке полено, то Инна Васильевна цветом практически сравнялась с розами в руках генерального.
Они, кстати, действительно были шикарные. Бархатные, тёмно-алые, благородные. В красивой белой бумажке. Не хуже, чем Фил мне презентовал. А может, даже лучше…
Почему-то вспомнилась наша сказка про Морозко и легендарное: «Твоя коса дороже, она на ярмарке куплена!»
Я непроизвольно фыркнула, и Макс поднял на меня свой бесстрастный взгляд. Всё, любой Морозко отдыхает… Мороз по коже от подобного взгляда обеспечен.
Как он может быть таким… разным? И вот таким ледяным, и обжигающе горячим, опаляющим меня своей страстью, и равнодушным, и сочувствующим… Словно алмаз с тысячами граней.