Страница 16 из 45
Я так ржала, едва сок на себя не опрокинула…
Потом, по прошествии довольно большого времени, я, вспоминая этот момент, понимала — именно тогда мне впервые захотелось обнять Макса. Но я, конечно, не стала этого делать.
Это был очень странный вечер, плавно перешедший в странную ночь. Сначала мы сидели довольно далеко друг от друга и смотрели в монитор — фильм я включила на компе. А потом, ближе к середине показа, я как-то незаметно придвинулась ближе… а в конце и вовсе всхлипывала, уткнувшись Максу в плечо.
Через стираный халат мужа я чувствовала собственный запах Юрьевского. Он меня просто пьянил. Хотелось вцепиться в этого мужчину всеми пальцами и никогда не отпускать.
— Теперь ты уедешь? — спросила я тихо, когда фильм закончился.
— Тебе так хочется, чтобы я уехал?
— Нет. Наоборот. Я боюсь остаться одна.
— Тогда я не уеду. Но… Света, не жди от меня…
— Я знаю. — Я не дала Максу договорить. — Я уже всё поняла. Ты не ласкаешь женщин, тебе не нужны отношения. Я не юная наивная девочка. Меня это устраивает.
— Поначалу все так говорят, — Юрьевский иронично улыбнулся. — А потом выясняется…
— Не выяснится. Я правда понимаю. Но если ты мне не веришь — уезжай.
Несколько секунд он молчал, словно думал над моими словами.
— Наверное, это было бы правильнее, Свет. Вот только… что-то мне не хочется быть правильным.
— Разве ты хоть когда-то был правильным? — засмеялась я.
— Был. — Макс усмехнулся, но усмешка эта показалась мне горькой. — Когда-то очень давно. Пойдём спать?
— Пойдём.
Я ни разу в жизни не спала ни с кем, кроме Андрея. Он был моим единственным мужчиной не только в плане секса, но и просто сна.
Обнажённый Юрьевский рядом был чересчур большим. Он сильнее и ярче пах. Или я банально привыкла к Андрею?..
Он глубже дышал. Он казался горячее.
И мне вдруг захотелось повернуться к Максу лицом — и поцеловать его. Узнать, какие на вкус его губы. Ощутить их на своём теле. А ещё…
Но он точно не будет меня целовать. Даже если вместо воды ему коньяк подсунуть.
А раз он не будет…
— Макс?
— А?
— Могу я… приласкать тебя?
Он немного помолчал.
— Ты имеешь в виду минет?
— Не только. Просто. Можно? Я очень хочу.
— Ладно.
Я вылезла из-под одеяла, откинула его и с Макса. Подползла ближе, приподнялась на локтях… и начала осторожно и медленно целовать его грудь. Легко-легко, быстро-быстро. Чтобы не напрягся, не остановил…
Но он не останавливал. И я совсем осмелела, начала высовывать язычок и чуть-чуть лизать кожу Макса. Дыхание его изменилось, стало чаще и тяжелее. Я улыбнулась и спустилась ниже, покрывая поцелуями живот, бёдра и постепенно подбираясь к самому главному…
Это «главное» уже стояло, как Александрийский столп. Я мягко обхватила его рукой и провела языком по всей длине. Услышав невнятный стон Юрьевского, я ещё раз облизала его член, обводя языком набухшие вены, поласкала уздечку — и наконец взяла в рот.
Огромный какой… Я чуть привстала, коснувшись бедра Макса своими сосками, превратившимися в чувствительные пики, и постаралась принять его член глубже. С трудом…
— Света… — простонал Юрьевский, приподнялся, обхватил мою голову руками и начал толкаться в мой рот. — Шире открой, шире…
Да куда уж шире…
Макс протяжно и полубезумно хрипел с каждым своим движением, и я тоже начала сходить с ума. Опустила руку и стала ласкать клитор. Там оказалось столько смазки, словно Юрьевский уже в меня кончил…
Он, наверное, заметил мою отчаянную попытку получить собственное удовольствие. Вышел из моего рта, уложил на постель животом вниз, раздвинул мне ноги — и как всегда, оказался внутри одним стремительным движением.
— Какая ты узенькая девочка… Всё время боюсь что-нибудь порвать… Но очень мокренькая…
Я попыталась приподняться, но Макс не дал — прижал ладонью к простыне.
— Лежи… Я сам…
Я что-то невнятно простонала, и он ускорился, вбиваясь в меня со смачным влажным звуком. Опустил одну ладонь вниз, потрогал вход в меня, хмыкнул — и переместил руку мне на ягодицу. В следующую секунду я почувствовала, как он медленно вводит один палец… в попу.
Протестующе дёрнулась, но Юрьевский успокаивающе прошептал:
— Не волнуйся, я неглубоко… Больно не будет…
Больно и правда не было. Наоборот — безумно приятно. Макс нашёл там какую-то точку и начал массировать её в такт движениям своего члена внутри меня, и это оказалось так… сладко…
Внизу живота скручивался тугой горячий узел, и с каждым своим толчком Юрьевский словно развязывал этот узел. Тонкой нитью по моему телу скользило наслаждение, и в конце концов я не вынесла — закричала, чувствуя, как сжались мои мышцы вокруг его члена и пальца. В глазах засверкали звёзды, в ушах зашумело…
Кажется, я умираю. Или уже умерла.
Но Максу всё было мало. Он перевернул меня на спину и вновь ворвался в моё лоно, одной рукой упираясь в кровать, а другой изо всех сил сжимая грудь. До боли, до кругов в глазах…
— Я… не могу… — простонала жалобно, содрогаясь в очередном оргазме.
— Можешь, — сказал Юрьевский хриплым, как после перенесённой простуды, голосом. — Сейчас, детка, потерпи… Я уже почти…
Внутри меня всё горело, когда Макс наконец в последний раз буквально проткнул меня своим членом, стиснул грудь — и обессиленно упал на меня, трясясь, как в лихорадке.
Я подняла руки и осторожно погладила его по спине. Пальцами зарылась в волосы, перебирая каждую прядку, дотронулась до седой…
Он немедленно вышел из меня и откатился в сторону.
— Всё. До утра я не встану. Во всех смыслах этого слова, — простонал Юрьевский, закутался в одеяло, отвернулся от меня и почти сразу задышал глубоко и спокойно, как все спящие люди.
Я тихонько вытерла мокрые бёдра бумажными платочками, подползла к Максу и обняла его одной рукой. Улыбнулась, когда он ничего не сказал по этому поводу — значит, и правда спит.
Спи, спи. А я буду тебя обнимать. И нюхать.
Пусть хотя бы во сне у нас с тобой всё будет хорошо и правильно…
Мне приснилась мама.
За те шесть лет, что прошли с гибели родителей, она снилась мне всего раза два. Только в первый год, который был для меня самым сложным.
Я увидела парк, покрытый инеем, заснеженный и стылый. Воздух казался безумно холодным, и солнца не было — небо белое, как обычно бывает в ноябре или марте.
Деревья чуть блестели от тонкого слоя инея, ветки, казавшиеся слепленными из снега, едва заметно качались на ветру.
Мама сидела на скамейке и вязала что-то длинными спицами. Я присмотрелась: это были пинетки.
Наверное, для Саши.
Скамейка тоже была заледенелой, и я забеспокоилась.
— Мам…
Она подняла голову, улыбнулась мне.
— Ты не сиди тут… Холодно же…
— Ничего, Светик.
Она всегда называла меня так… Светик, Светик-цветик, Светоцветик…
— Ничего. За зимой обязательно будет весна. Просто нужно подождать.
Я усмехнулась.
— И тогда зацветёт сухое миндальное дерево?
Мама, конечно, прекрасно помнила, откуда эта фраза. «Кентервильское привидение» — один из моих самых любимых детских мультиков.
— Обязательно зацветёт, Светик. Оно не цвело, потому что рядом с ним не было тёплой, доброй и солнечной души. А когда появляется солнце — лёд тает и всё цветёт…