Страница 27 из 42
— Хотя чему я удивляюсь? Можно пять лет вместе учиться и только на выпускном осознать, что девушка, над которой ты все эти годы издевался, на самом деле тебе до безумия нравится. Да, Рит?
— Да, — кивнула я.
Хорошо, что Сергей сказал мне это. Теперь воспоминания о том вечере уже не казались мне настолько болезненными. Будто он анестезию мне вколол. И хотя ничего особенного не случилось, я начала смотреть на те события немного под другим углом.
И не только на те события… на все события.
«Мы выбираем, нас выбирают… Как это часто не совпадает», — говорил мне Матвей частенько, когда я рассказывала ему про Мишина. Я фыркала и не верила… глупая девчонка.
Наверное, просто боялась верить. Гораздо проще было думать, что Сергей терпеть меня не мог — так мне было легче его ненавидеть. А если бы я думала иначе…
— Ты чего так загадочно улыбаешься? — спросил Мишин тихо, пока какой-то очередной лауреат выходил на сцену. Я приподнялась, чтобы достать до уха Сергея, и прошептала:
— Ты не узнаешь, да и не надо. Ты не узнаешь и не поможешь, что не сложилось, вместе не сложишь. Счастье такая трудная штука, то дальнозорко, то близоруко. Часто простое кажется вздорным, чёрное — белым, белое — чёрным*…
(* «Чёрное и белое» — романс из фильма «Большая перемена», автор слов Михаил Танич.)
Я и не ждала, что он поймёт. Но мне показалось — Мишин понял. Правда, всё равно не до конца. Он ведь не знает, что я тоже его любила.
И не узнает. Потому что — не сложилось…
После награждения был фуршет, на который очень хотелось не пойти, но Сергей не мог. Там были нужные Юрьевскому люди, и с каждым необходимо было что-то обсудить. Так что они с Ромашкой почти всё время не ели и не пили, а ходили по кругу, улыбались и разговаривали то с одним, то с другим. Выигранная премия очень помогала завязывать диалог — народ подходил сам, дабы поздравить, а они хвастались.
В один прекрасный момент Мишин нашёл время настрочить Светке смс о том, что её «Эдельвейс» выиграл «Камелию», и получил исчерпывающий ответ: «У меня мастит, мне не до цветочков((".
Что такое мастит, Сергей не помнил, и был не уверен, что хочет это знать, поэтому гуглить не полез. Всё равно в понедельник, когда он придёт на работу, Макс с ним поделится впечатлениями. С тех пор, как Светка родила, он всё время рассказывал о том, как ему чуднО (или чУдно) стало жить в этом мире. Мишин слушал внимательно и даже поддакивал, но сам пока не горел желанием заводить детей. Он их вообще немножко побаивался…
— Я отойду в туалет, — сказала Рита на очередном «круге почёта», Мишин кивнул — и остался в одиночестве. Впрочем, одиночество его было недолгим — к Сергею, улыбаясь улыбкой Каа перед бандерлогами, шёл Верещагин.
— Ну как тебе фуршет? — Юрий Алексеевич начал издалека, пригубив шампанское из собственного бокала. Его билборды, кстати, ничего не получили, но были в одной из номинаций. — Хорошо устроено, правда?
— Неплохо, — пожал плечами Мишин. — Правда, я предпочитаю обычную еду, а не эти финтифлюшки на тарелочках. Мне, чтобы наесться, надо, наверное, около ста слопать. Как-то неловко постоянно подходить, чувствуешь себя троглодитом.
— Экий ты стеснительный, — усмехнулся Верещагин. — А руку целовать не своей невесте не стесняешься.
Ну вот. Начинается…
— Юрий Алексеевич…
— Погоди, дай, я скажу. Думаешь, не понимаю? Ты Крис не любишь, я же знаю, а эта твоя Рита — баба красивая. Даже меня пробило, хотя я давно на женскую красоту не клюю. Но есть несколько «но», Серёжа. Во-первых, давай все шуры-муры после свадьбы. А во-вторых — делай всё так, чтобы Крис ничего не знала. Узнает — я тебе голову оторву, она у меня девочка ранимая.
Мишин кашлянул.
— То есть, вы…
— Я похож на дурака? Любовницы — это обычное дело. Но и ты тоже дураком не будь. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, остальное меня не колышет. Хоть гарем себе заводи. А, да. И третье условие — никаких внебрачных детей. Это, я надеюсь, тоже понятно.
Сергей хмыкнул.
— Да уж, доходчиво, Юрий Алексеевич. Надо мне ещё рабский ошейник и цепь на ногу.
— Не придумывай. Если это рабство, то я премьер-министр. Можно подумать, тебе придётся каждый день землю пахать. Всего-то — прятать любовниц и не заводить детей. Мне кажется, очень даже комфортные условия с учётом приданого Крис.
Комфортные и справедливые, Мишин это и сам понимал. В конце концов, он тоже не святой — женится ради фирмы, теперь глупо строить из себя оскорблённую невинность.
Вот только гнаться за двумя зайцами Сергей не собирался. Всё равно ведь ни одного не поймает…
— А вот и я, — рядом возникла улыбающаяся Ромашка. Кивнула Верещагину, который быстро ретировался, чтобы не сбивать Мишина с праведных мыслей, и поинтересовалась: — А мы ещё тут будем… ходить по кругу? Или пойдём?
— Пойдём, пожалуй… — пробормотал Сергей. Кажется, он увиделся со всеми, с кем был должен увидеться.
— Миссия выполнена?
— Надеюсь. Теперь будем выполнять другую миссию.
— Какую это?
— Купаться, конечно.
Когда мы добрались до пляжа, уже темнело. Но народу на море было ещё предостаточно, и Сергей предложил отойти подальше. Мне было безразлично, а Мишин, как я понимаю, слишком уж брезглив, чтобы купаться там же, где и остальные.
— Как ты вообще живёшь с подобным уровнем брезгливости? — поинтересовалась я, пока мы пробирались на другой конец пляжа. — В столовых есть не любишь, в одном и том же море со всеми купаться не хочешь… Что дальше? Бельём в поезде пользоваться перестанешь? На нём ведь уже кучу народу спало, представляешь!
Мишин фыркнул.
— Его потом хорошенько выстирали и подарили ему новую жизнь. Но вообще ты права, Ромашка, тяжело мне живётся. Особенно в быту. Не все такие понимающие, как ты.
— Я разве понимающая? — удивилась я. — Или это ты так стебёшься?
— Не стебусь. Понимающая. Всё, что я тебе рассказывал о себе, ты принимала, как должное. Вот сейчас, вместо того, чтобы заявить мне: «Да ладно, хорошее место, давай здесь купаться», ты покорно пошла за мной в поиске другого. Единственный человек, который всегда делал то же самое — моя сестра Вера.
— Интересно. А почему я, собственно, должна это заявлять? Мне не жалко и не трудно, а тебе будет комфортнее.
— И тем не менее, Ромашка. Большинству людей доставляет удовольствие не делать то, что настойчиво просят, а исправлять недостатки близких.
Вот это мне было понятно.
— Да, моя маман стремилась исправить не только мои недостатки, но и вообще всё, что ей хоть как-то не нравилось. Знаешь, — я рассмеялась, — она всегда ненавидела грибы, любые и в любом виде. И я попробовала их впервые только в нашей студенческой столовой — стало интересно, что это такое. Мне так понравилось! Купила, приготовила себе, а мама так кривилась, будто я совершаю преступление. Но дело было не только в этом… Я в тот день вдруг поняла, что мне нравится вызывать у неё такую реакцию, нравится делать что-то вопреки. Потом психотерапевт сказала, что это было из-за маминых жёстких границ и рамок — я стремилась выйти за границы. А Матвей проще говорил. «Человек не должен сидеть в клетке».
Мишин молчал, шагая вперёд, только спина его чуть напряглась.
— Но я всё равно её любила. Мне всегда это казалось странным. Она меня заперла, почти уничтожила мою личность, а я всё равно её любила.
То же самое я могла бы сказать и о Сергее, но не стала говорить. Ему моя любовь ни к чему, зато отцовская фирма очень нужна.