Мне не стыдно

— Да ладно тебе, Ромашка. Ну шлёпнулась, с кем не бывает. Не сильно ушиблась?

— Не поняла ещё.

— Дай ладошки, посмотрю.

Я хотела отказаться, но Мишин сам взял в руки мои ладони, поднёс к глазам.

— Крови не вижу. Болят?

— Не очень, — зачем-то ответила я. — Коленка вот болит.

— У тебя мазь есть какая-нибудь?

Я задумалась.

— Мазь… да вроде была…

— Пойдём, посмотришь, — Мишин встал сам и меня поднял, подхватив за талию. — А если нет, я в аптеку схожу и куплю.

— С ума сошёл, — я попыталась вырваться — слишком уж он близко стоял. — Я сама могу сходить и купить, не сломала же себе ничего! Подумаешь, коленка…

— Мне не сложно, Ромашка. К тому же, это я виноват.

Он так мягко улыбался… Я такой улыбки у Мишина никогда не видела. Поэтому, наверное, немного испугалась.

И смутилась ужасно. Он ведь так близко был, да ещё и приобнимал.

— Ты… глупости не повторяй. Ты не виноват. Я сама шлёпнулась.

— Хочешь, чтобы я ушёл? — спросил он проницательно, продолжая смотреть на меня с той же мягкой улыбкой, от которой я совершенно терялась.

— Хочу, — ответила я тихо, вспыхнула и опустила голову.

Мишин перестал меня обнимать, сделал шаг назад. И вроде бы всё правильно… но отчего-то горько.

— Ладно, Ромашка, тогда я пойду. Отдыхай. Хороших тебе выходных.

— И тебе, — ответила я, поднимая голову. И успела заметить, как он шагает через порог, а потом, не оглядываясь, идёт к лифтам.

А ведь действительно… не обидел. Даже странно. Словно небо с землёй поменялись местами.

Но я бы не сказала, что это хорошо. Тогда, в институте, я сумела убить свою симпатию — весьма трудно любить человека, который над тобой издевается, верно?

А теперь что?.. Что теперь? Я же не могу…

Ох. Или могу?..

По дороге домой он сидел и лыбился, как полный придурок.

Один раз звонила Крис, но Сергей не хотел с ней разговаривать сейчас. Вот бы на подольше сохранить в себе это состояние какой-то пьяной эйфории…

Ромашка ему поверила. И пусть она ещё шарахалась от прикосновений и отводила взгляд — она ему поверила.

Как мало человеку нужно для счастья, оказывается. Всего лишь чтобы ему поверили. Хотя, если уж быть честным, Мишин этой веры совсем не заслужил.

Ромашка просто всегда была доброй. Никогда не мстила ему по-настоящему, хотя пару раз пыталась, но это было настолько глупо, нелепо и по-детски… И никогда не жаловалась. Если преподаватели что-то и узнавали, то не от неё.

А с чего всё началось… Помнишь, Мишин?

«Помню».

Первое сентября, вручение студенческих билетов. И когда назвали её фамилию и Ритка медленно пошла по проходу, шелестя своей винтажной юбкой и бренча кольцами-браслетами на запястье, Мишин застыл, не в силах дышать.

И волосы, медные волосы, заплетённые в толстую косу, и её вздёрнутый подбородок, и даже смешные большие очки — всё это просто убило его. Ромашка попала в него, как в мишень, сразила наповал.

А потом была математика. Семинар. И преподаватель вызвал Сергея к доске что-то решить, но решить он не смог.

— Кто-нибудь может решить? — недовольно спросил математик, и Рита подняла руку. Встала, подошла к доске и легко расправилась с примером. — Вот видите, Мишин, — продолжил математик. — Маленькая девочка, а умнее вас.

Ромашка вспыхнула от смущения, а Сергей — от злости.

На что конкретно он разозлился? Что Риту похвалили, а его поругали? Но при чём здесь была она? Нет, наверное, не на это.

«Маленькая девочка». Эта маленькая девочка ему душу, как половую тряпку, выкручивала, и Мишин мстил ей за это, как мог. Глупый, какой же глупый он был…

Спрятал однажды её очки, которые Ромашка на столе оставила. Она сразу же к нему пошла, встала перед ним и попросила отдать ей очки.

— А с чего ты взяла, что это я? — фыркнул он.

— Больше некому.

— Да ладно? Чуть что — сразу я. Не брал я твои очочки, сдались они мне.

— Не брал? — протянула Рита растерянно. — А кто же тогда взял?

— Откуда я знаю?!

Ромашка отошла, села на своё место, огляделась по сторонам. Она действительно выглядела в этот момент как маленькая потерявшаяся в лесу девочка. А в лесу этом был один очень злой и глупый серый волк…

Сергея тогда что-то кольнуло, и он встал, приблизился к её парте.

— Ладно, я пошутил. У меня твои очки.

Рита поджала губы и вздёрнула подбородок.

— Отдай, Мишин.

Он ненавидел, когда она называла его по фамилии.

— Плохо просишь, морковка. Надо лучше просить.

— Лучше — это как? — возмущённый взгляд зелёных глаз.

— Ну… например, обнять. И сказать: «Серёжа, хороший мой, отдай очки».

Ромашка прищурилась и зло процедила:

— Обойдёшься, Мишин. Я лучше новые очки себе куплю.

И отвернулась.

Он хмыкнул и отошёл, думая, что Рита вскоре передумает. Нет, не передумала.

А очки он ей так и не вернул. Хотел положить на парту, но почему-то не решился «слабину показывать».

Эти очки долго лежали в ящике его письменного стола, и он часто натыкался на них, когда что-нибудь искал.

Но потом, при переезде в нынешнюю квартиру, они потерялись.

Моё настроение все выходные каталось на американских горках. То я ругала себя, на чём свет стоит, то впадала в апатию, то радостно думала: а вдруг всё будет хорошо?

Маман продолжала названивать с упрямством самого упрямого в мире барана. А я продолжала не брать трубку. Не знаю уж, чего она от меня хочет, но точно ничего хорошего.

В воскресенье я ходила в гости к Матвею, своему бывшему мужу. Он вполне успешно женился в тот год, когда я уехала во Францию, и теперь воспитывал очаровательную дочку. Мы с ним продолжали поддерживать хорошие отношения, мне безумно нравилась его жена (а про дочь вообще молчу!), так что в гостях я несколько оттаяла, расслабилась и даже съела два больших куска домашней «Праги».

Я никому не рассказывала, что у нас было с Матвеем, поэтому все знакомые считали, что это была страшная трагедия. Ещё бы — прожить почти десять лет вместе, детей не нажить и в итоге развестись! Ужас и кошмар.

Я не спешила никого переубеждать. Надя, жена Матвея, всё знала, а больше никто и не должен. И я страшно гордилась тем, что они попросили меня быть крёстной мамой для их маленькой дочки…

Хоть какая-то радость от возвращения в Россию.

В общем, в понедельник я шла на работу немного в напряжном состоянии. Расстались мы с Мишиным вроде бы мирно, но вдруг он передумал быть паинькой?

Я пришла чуть раньше, и Вари на месте ещё не было. Зато на моём рабочем столе лежал небольшой букетик из ромашек и белых тюльпанов.

Я занервничала. Сглотнула и огляделась по сторонам. Офис был почти пуст…

Осторожно протянула руку и взяла букет. Понюхала. Обычный запах, никакого перца.

А под букетом обнаружилась маленькая шоколадка, причём нераспечатанная, в заводской полиэтиленовой упаковке. А под ней — крошечная открыточка.

Открывать её было боязно, но я всё же решилась. Чуть вздрогнула, когда оттуда ни чернила не брызнули, ни летучая мышь не вылетела, и вчиталась в написанное.

«Ромашка, прости меня за всё. Особенно за выпускной.

С.М.

P.S. Специально взял шоколадку в полиэтилене — чтобы ты не сомневалась насчёт перца. Она с обычными орехами».

Я растерянно плюхнулась на стул, в одной руке сжимая букет и открытку, в другой — шоколадку. Потом обратила внимание, что у меня есть ещё одно приобретение — небольшая зелёная вазочка, уже наполненная водой. И в неё этот букет прекрасно влез…