Страница 3 из 11
С латиносом расставаться было жаль. Конечно, он не подарок, но с ним весело. Да и парням без его чудо-снадобий придётся снова переключаться на обычную травку (то-то Скряга восторжествует). А уж Повар и вовсе будет безутешен, потеряв своего напарника для полётов во сне и наяву.
Эспада сидел в казарме и что-то торопливо строчил на листке бумаги. Рядом лежало несколько таких же листочков, уже исписанных. На полу валялся раскрытый рюкзак.
— Прощальные слова? — поинтересовался я.
Эспада вздёрнул указательный палец, призывая к молчанию, дописал несколько строчек и взялся выхватывать из рюкзака разнообразные пакетики и пузырьки. Каждый исписанный листочек он прикреплял резинкой от разрезанного презерватива к какому-нибудь зелью. Потом сгрёб всё это богатство и протянул мне.
— Прощальный подарок, amigo, — пояснил он. — Я написал, как пользоваться.
— Ну и ну, Эспада, — ответил я, — неужели ты думаешь, что я прикоснусь к этому после сегодняшней вздрючки?
Хоть Эспада и был моим другом, но я не собирался повторять знакомство с его зельями ни под каким предлогом. Мне хватило вчерашнего дня, когда я убеждал всех построить космодром, чтобы к нам приехал Крутой Уокер.
Связи между космодромом и техасским рейнджером я объяснить не мог, но настаивал, что это очень важно. Потом украл из пищеблока газовый баллон, взвалил на плечо и прогуливался по базе, ведя с ним непринуждённую беседу. Наутро я ничего этого не помнил, пока меня не просветил Лукаш. Так что — никогда!
Эспада продолжал настаивать, в запальчивости мешая русскую и испанскую речь так, что я с трудом его понимал. И вот, в разгар нашей дискуссии дверь распахнулась, и в казарму ворвались несколько человек во главе с одним из бронированных телохранителей Лукаша.
— Вот он! — торжествующе заорал охранник, кажется, это был Пиранья, и ринулся к Эспаде.
Латинос из положения сидя взвился в воздух, перемахнул пару коек и обосновался за тумбочкой. Оттуда раздался лязг передёрнутого затвора. Я в изумлении наблюдал за происходящим, пока меня не повалили на пол, предварительно угостив парой зуботычин.
— Что за херня? — сдавлено поинтересовался я. Говорить, когда лежишь разбитой мордой в пол, а в лопатки давит чьё-то колено, немного некомфортно.
— Это вас нужно спросить, суки! — рявкнул Пиранья.
В его голосе звенели нотки паники, и это меня напугало больше, чем нападение. Да что там у них творится?
— Э-э-э, Пиранья, — неуверенно сказал кто-то, — может, они не в курсе? Надо бы расспросить для начала.
— Не в курсе чего? — завопил я, пытаясь вырваться и взглянуть на них. — Что случилось, мать вашу?!
— Лукаша отравили, — ответил Пиранья, слезая с моей спины.
— Ah, chinga![8] — отозвался из-за тумбочки Эспада.
Хоть меня и выпустили, я продолжал лежать на полу, поражённый этой страшной вестью. Лукаш мной воспринимался, как нечто незыблемое, подобно восходам и закатам, и несокрушимое, как Монолит. И тут кому-то вздумалось его отравить и притом удачно. Кстати, насколько?
— Он жив? — спросил я, поднимаясь.
— Пока да, — ответил кто-то из парней, с невыразимым подозрением глядя на появившегося из-за тумбочки Эспаду. — Но выглядит так, что хоть сейчас в гроб. А свалился сразу после того, как вы ушли.
— Мы даже не приближались к Лукашу! — запротестовал я.
Эспада схватил рюкзак, покидал в него свои прощальные подарки и подошёл к нам.
— К нему, быстро! — распорядился он.
— Зачем ещё? — ощерился Пиранья.
— Нет времени объяснять. Мы отравим comandante Лукаша. Снова.
Пиранья застыл с раскрытым ртом, опешив от такого чудовищного заявления. В другое время я бы поржал над его потешным видом, но было действительно некогда — Эспада уже скрылся за дверью. Я сочувственно похлопал телохранителя по плечу и бросился догонять латиноса. Если кто и мог спасти Лукаша, так только Эспада. Ведь этот торчок знал о веществах всё. И даже больше.
Не обращая внимания на направленные в нашу сторону стволы, мы ворвались в логово Лукаша. К счастью, стрелять никто не стал, поскольку следом за нами мчался вышедший из ступора Пиранья. Эспада оттолкнул от койки Скрягу и второго телохранителя и склонился над пациентом.
Лукаш выглядел ужасно, я никогда не видел ничего подобного. Черты лица заострились, глаза и щёки запали, а кожа была пугающего синеватого оттенка, да ещё испещрённая сизыми пятнами, напоминающими лишаи. Командир действительно походил на мертвеца, пролежавшего в земле пару дней. Без гроба.
Эспада потрогал командирский лоб, пощупал пульс, поскрёб ногтем один из «лишаёв». Потом рыкнул, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Воды! И пусть лишние выйдут!
Скряга с Пираньей столкнулись в дверях, торопясь выполнить распоряжение. Поразмыслив, я решил, что не лишний, и остался. Вскоре вернулся Пиранья, волоча ведро воды, Эспада потрошил рюкзак.
Схватив стакан, латинос насыпал в него порцию иссиня-чёрного порошка, долил воды и взболтал. Полученную смесь маленькими дозами влил Лукашу в глотку, следя, чтобы тот не захлебнулся. Мы молча наблюдали: я — с надеждой, телохранители — с подозрением.
Наконец Эспада убрал стакан и отошёл в сторонку. Некоторое время ничего не происходило, потом Лукаш вдруг открыл глаза, довольно бодро подскочил и уставился на нас бессмысленным взглядом. Пиранья издал вопль радости, тут же сменившийся возгласом удивления и отвращения. Изо рта Лукаша вырвалась струя чего-то тягуче-вязкого, чёрного и дурно пахнущего и окатила Пиранью с головы до ног. Я поспешно убрался в сторону.
Блевал Лукаш долго. Я даже удивился, ведь Эспада влил в него всего один несчастный стакан, да и тот не полный. Потом ноги командира подкосились, но мы с Эспадой были начеку и не дали ему упасть, уложили обратно на койку.
Воняющий, как скунс, Пиранья скрылся за дверью, второй телохранитель (хоть убей, не помню его имени) меланхолично извлёк откуда-то тряпку и начал вытирать загаженный пол.
Мы не отходили от Лукаша ещё шесть с половиной часов. Всё это время, судя по бормотанию и вскрикам, командир ловил нереальный кайф и мощные, как Выброс, галлюцинации. Мы обеспокоились и припёрли Эспаду к стенке, требуя объяснений. Он в ответ заявил, что это побочный эффект противоядия и всё идёт как надо. К тому же пациент сейчас не испытывает никаких неприятных ощущений и совершенно счастлив.
Да уж, лицо Лукаша и вправду озарялось незатейливым счастьем дебила, которому только что подарили слепленную из дерьма куколку. Неужели и я выглядел таким же после того косяка? Если так, то Лукаш ещё мягко со мной обошёлся. К счастью, через несколько часов лицо командира разгладилось, бормотание прекратилось, и он погрузился в обычный сон.
— Вот и всё, — устало сказал Эспада. — Когда comandante Лукаш проснётся, он будет совсем здоров.
Телохранители с благоговением смотрели на латиноса, забыв все свои шуточки по поводу его пристрастий. Я примерно знал, на что способен Эспада, и всё же смотрел на друга с не меньшим восторгом.
— Чувак, ты нереально крут!
Эспада скромно отмахнулся, но его глаза торжествующе сверкнули. Он повернулся выйти, но вдруг замер возле стола.
— Откуда у comandante это? — Эспада указал на ополовиненную бутылку коньяка.
Телохранители наморщили лбы, вспоминая. Я тоже напряг память и похолодел от страшного озарения.
— Выиграл в покер, — вспомнил, наконец, Пиранья.
— У кого?
— У Корноухого, — ответил я, поскольку тоже играл с ними в тот вечер. Меня больше не огорчал мой сокрушительный проигрыш и репутация самого неудачливого игрока в покер.
— Жаль, что его застрелили, — кровожадно ощерился Пиранья. — Уж я бы позаботился, чтоб Корноухий сильно пожалел о своём решении работать на «Долг».
Мы его с жаром поддержали, после чего Эспада убрал бутылку с остатками коньяка в свой рюкзак и снова направился к выходу.
— Ты куда так торопишься? — удивился я.
8
Ah, chinga! (исп.) — Ни хуя себе!