Страница 4 из 5
Не придавал силы Речи Посполитой и ее феодальный демократизм. В свое время Иоанн Грозный не желал садиться за стол переговоров с польским королем Стефаном Баторием как с равным себе, уведомляя его, что «Всемогущий Бог благоволил ко всему нашему роду: мы государствуем от великого Рюрика 717 лет, а ты со вчерашнего дня на таком великом государстве, тебя первого из твоего рода по Божьей милости избрали народы и сословия королевства Польского, и посадили тебя на эти государства управлять ими, а не владеть ими. А они люди со своими вольностями, и ты присягаешь величию их земли, нам же всемогущая Божья десница даровала государство, а не кто-либо из людей, и Божьей десницей и милостью владеем мы своим государством сами, а не от людей приемлем государство, только сын от отца отцовское по благословению приемлет самовластно и самодержавно, а своим людям мы креста не целуем».
В конце концов шляхетские вольности до того ослабили Польское государство, что в XVIII веке Речь Посполитая была поделена между тремя сопредельными государствами: Россией, Пруссией и Австрией. Но в начале XVII века Речь Посполитая была еще в силе. И союз польского короля, польского магната Юрия Мнишек и чернеца-расстриги не сулили ничего доброго Русской земле.
Осенью 1604 г. четырехтысячный отряд, состоящий из польской шляхты и запорожских казаков, перешел русскую границу в Северской Украине, чтобы идти на Москву добывать царский престол для Лжедимиртия I. Конечно, с такими силами пробиться к Москве было невозможно, но сила Лжедмитрия была не столько в Польше, сколько в самом Московском государстве.
Для Бориса Годунова появление самозванца было как гром среди ясного неба. А.К. Толстой так описывает состояние души Бориса в третьей части своей драматической трилогии, которая называлась «Царь Борис»:
«Убит, но жив»! Свершилось предсказанье!
Загадка разъяснилась: мой враг
Встал на меня из гроба грозной тенью!
Я ждал невзгод; возможные все беды
Предусмотрел: войну, и мор, и голод,
И мятежи – и всем им дал отпор
Я был готов. Но чтоб воскрес убитый –
Я ждать не мог! Меня без обороны
Застал удар. Державным кораблем
В моей спокойной управляя силе,
Я в ясный день на бег его глядел.
Вдруг грянул гром. С налету взрыла буря
Морскую гладь – крутит и ломит древо
И парус рвет… Не время разбирать,
Чей небо грех крушением карает –
Долг кормчего скорей спасти корабль!
Беда грозит – рубить я должен снасти!
Нет выбора – прошла пора медлений
И кротости! Кто враг царю Борису –
Тот царству враг! Пощады никому!
Казнь кличет казнь – власть требовала жертв –
И первых кровь чтоб не лилась даром,
Топор все вновь подъемлется к ударам!»
Но Борис Годунов не мог должным образом защитись свой престол. Дело было в том, что у него не было авторитета среди боярства и народа. Подозрение в том, что он причастен к убиению царевича Дмитрия, висело над ним как дамоклов меч. К умалению его авторитета как царя прибавлялись его чрезмерная подозрительность, малодушие и жестокость. Как писал А.Д. Нечволодов, «на беду Борис никому не мог верить и чувствовал себя совершенно одиноким; малодушие, жестокость, подозрительность и другие свойства его лишенной благородства души приносили теперь страшные плоды. После разгрома семьи Романовых он успел оттолкнуть от себя и все другие влиятельные семьи в государстве… Темные пути, которыми достиг Борис престола, недостойный нравственный облик патриарха Иова и чрезмерное развитие доносов, в связи с ужасами пережитого голода и мора, оказали, как мы уже говорили, самое развращающее влияние и на все население. У каждого в сердце было сомнение насчет истинных прав Бориса на царство, что, конечно, влекло за собой упадок любви к государю, а вместе с тем и любви к Родине, так как оба эти чувства неразрывно связаны между собой в сердцах русских людей; многие стали думать только о своих личных выгодах».
В Москве патриарх Иов и Василий Шуйский убеждали простой народ не верить россказням о якобы чудом спасшемся царевиче и указывали, что тот, кто выдает себя за царевича Дмитрия, на самом деле вор-расстрига Гришка Отрепьев. Его стали проклинать по церквям, но это мало действовало на народ. В народе говорили: «Пусть проклинают Гришку, царевичу до Гришки никакого дела нет».
Появление отряда самозванца на юге Русского государства имело свой резон. Отрепьев рассчитывал в первую очередь на поддержку казаков, которые всегда было охочи повоевать, пограбить и вообще вести разгульную жизнь. К нему сразу же примкнул 4-тысячный отряд донских казаков во главе с атаманом Карелой, а затем стали переходить на его сторону местные гарнизоны стрельцов и городовых казаков. Переходили к нему и местные воеводы, сдавая ему один за другим города Северской Украины. Признало его и население южной окраины Московского государства. Кто-то искренне верил, что он истинный царевич Дмитрий, а кто-то рассчитывал службой новому царю выбиться в люди, или подняться ступенькой выше по иерархической лестнице.
Борьба на юге России между сторонниками самозванца и людьми верными Борису Годунову велась с переменными успехами до весны 1605 года, при этом царские войска, имея подавляющее численное превосходство, не желали вести войну по-настоящему, воевали как бы нехотя. Перелом в борьбе Лжедмитрия I с московским войском произошел после неожиданной смерти Бориса Годунова 13 апреля 1605 года. Перед смертью Борис успел принять пострижение под именем Боголепа и передать престол своему сыну Феодору. А.С. Пушкин так описывает этот момент:
«Ты царствовать начнешь… о Боже, Боже!
Я подданным рожден и умереть
Мне подданным во мраке б надлежало;
Но я достиг верховной власти… чем?
Не спрашивай. Довольно: ты невинен,
Ты царствовать теперь по праву станешь,
Я, я за все один отвечу Богу…»
Москва спокойно присягнула 16-летнему молодому царю Феодору и вскоре изменила ему, равно как войско, воеводы и весь русский народ. Уже 7 мая 1605 г. московское войско во главе Петром Басмановым перешло на сторону самозванца. 10 июня законный наследник престола, сын царя Бориса Феодор вместе с матерью был убит в Москве приверженцами самозванца. 20 июня Лжедмитрий торжественно въезжает в Москву и весь народ встречает его как законного царя, а 21 июля новоиспеченный патриарх, архиепископ Рязанский грек Игнатий совершает таинство венчания на царство победившего самозванца. Так к греху убиения царевича Дмитрия на русский народ наложился грех клятвопреступления, который только подлил масло в огонь смуты, отчего она разгорелась на Русской земле с еще большей силой.
Митрополит Иоанн Снычев писал: «Клятвопреступление стало фактом. Народ, еще недавно столь настойчиво звавший Бориса на царство, присягавший ему как богоданному государю, попрал обеты верности, отринул законного наследника престола, попустил его злодейское убийство и воцарил над собой самозванца и вероотступника, душой и телом предавшегося давним врагам России. Вот где таится подлинная причина Смуты, как бы ни казалось это странным отравленному неверием и рационализмом современному уму. Совершилось преступление против закона Божиего, которое и повлекло дальнейшие гибельные последствия всеобщего разора и мятежа».
Менее года царствовал Лжедмитрий I в Москве. 20 июня 1605 года москвичи торжественно встречали въезд его во главе польско-казачьей свиты в первопрестольную. Простые горожане, купцы и боярство, кричали здравицу самозванцу, тем самым увеличивая вину за грех убиения Федора Годунова с матерью и за измену присяге законным русским государям.
Однако в этот же день москвичи увидели дурные предзнаменования и первые подозрения в истинности названного «царевича Дмитрия». Как пишет русский историк В.Д. Сиповский, «когда царь вступил на Москворецкий мост, вдруг поднялся такой страшный вихрь, что всадники едва усидели на конях; пыль взвилась столбом, и на несколько мгновений ничего не стало видно. Суеверные люди крестились и говорили, что это дурной знак… Царь подъехал к Лобному месту. Здесь духовенство ждало его с образами. Запели певчие, но в эту минуту, как на грех, польские музыканты заиграли на трубах, застучали в литавры и заглушили церковное пение. Очень это оскорбило народ. Не понравилось также некоторым, что царь прикладывался к образам и крестам как-то иначе, чем истые москвичи. Возмущался православный люд и тем, что вслед за царем входили в Успенский и Архангельский собор «поганые католики и люторы» и стояли там неблагочинно, не знаменовались крестом, не преклонялись пред иконами».