Идеальные Солдаты

Геолог Хосе Мария Гарсия работал в Академии всего пару лет, преподавая студентам географию обитаемых планет и спутников, а потом полностью занялся собственной научной работой и перебрался на Орфей, научную базу на орбите столицы Содружества — Эвридики. Там он завел жену и даже ребенка.

О Лоле в статье не было ни слова. Зато была фотка нового сына Гарсии — кудрявого, как он, бледного и болезненно выглядящего мальчика с круглым, похожим на Лолино лицом и такими же огромными темными глазами.

Это было правдой. Отец не ждал Лолу в Академии. Знала ли она, обманывая меня с самого начала, или врала даже сама себе, заставляя себя верить в сказку? И зачем это все было нужно? Я не смог усидеть на месте и уже через пару секунд барабанил в Лолину дверь. За ней завозились, но не ответили.

— Открой, я все выяснил, — попросил я жалобно. — Ну же, Лола, открой дверь! Нам срочно нужно поговорить!

— Я хочу спать и уже давно легла, — ответила Лола с той стороны, но ее я был готов поспорить, что ее голос ни капли не был сонным. — Поговорим завтра, Джейк.

— Это очень важно! — я пнул по двери, начиная злиться от своей беспомощности и непонимания происходящего. — Давай, поговори со мной!

За дверью всхлипнули.

— Тебе хорошо, — раздался плачущий голос Лолы. — У тебя есть таланты, память опять же. Есть мечты и стремления, а еще — шанс все их реализовать. И тебя ждет твой Петер, с которым у вас Обещание. Ты храбрый и умный… А я никакая. Просто существую по инерции. Даже не знаю, что со мной завтра будет.

— Блин, неужели ты ни о чем не мечтаешь? — поразился я. — Разве ты не хотела встретиться с отцом?

— Ты читал, да? — всхлипнула Лола. — Никакая дочь ему не нужна, у него есть новый ребенок и новая семья. Он никогда не любил нас с мамой — бабуля говорит, мы были ему в тягость. Мама хотела удержать его ребенком, но у нее не вышло.

— Значит, можно мечтать о том, как встретишься с ним и плюнешь в наглую рожу! — предложил я с жаром и злостью. В тот момент я был готов сам плюнуть этому Гарсии в лицо, только бы Лола прекратила плакать.

— Не хочу мечтать о невозможном. И о чем-то настолько глупом и злом. Знаешь, Джейк, я бы могла поступить в Академию, чтоб и дальше учиться вместе с тобой, но на самом деле я вовсе не представляю себе жизнь там. И ничего не хочу.

Я привалился спиной к двери ее комнаты и сполз на пол. Судя по звуку, она сделала то же самое со своей стороны.

— Тогда не Академия, что-то другое, — предложил я уже спокойней. — Есть куча всего, что у тебя получается. Шить, готовить, петь… играть в спектаклях!

Лола хихикнула, меня немного отпустило. Я вдруг заметил, как крепко, до судорог, был сжат мой кулак.

— Играть в спектаклях, тоже мне, — сказала Лола. — Не могу я придумать ничего. Не могу найти, к чему стремиться. Почему нас, десятилетних детей, заставляют выбирать?

— Ну, Содружество понизило возраст совершеннолетия до шестнадцати, — сказал я осторожно. — Так что до взрослой жизни нам всего ничего осталось. Я читал, что это связано с акселерацией поколений… Кажется, лет сто-двести назад дети взрослели куда медленней, а наши сверстники из прошлого отставали бы от нас года на два-три. А вообще не волнуйся: в марте, перед подачей заявлений на экзамены, будут тесты на профориентацию… Если не можешь решить сама, тебе помогут.

— Скажут еще, что я глупая и ни для чего не гожусь! — снова заревела Лола. — Тебе хорошо, перед тобой все дороги открыты, потому что у тебя все получается!

— Эй, ты будто не знаешь, как я стараюсь! — обиделся я. — Так говоришь, будто я на всем готовом выезжаю. Не помнишь, что ли, что еще недавно ты меня учила ложку в руке держать и пуговицы застегивать? Вообще если хочешь чего-то добиться — просто бери и добивайся.

— Так я не хочу ничего, — возвращаясь все к тому же, продолжала реветь Лола. — Просто не знаю, чего хочу. Что делать, Джейк? Ты улетишь и оставишь меня одну, тогда я вовсе не смогу ничего делать.

Я запрокинул голову и стукнулся затылком в дверь, уставившись в потолок.

— Тогда не полечу никуда. Мне не нужна Академия, если я буду знать, что ты без меня грустишь.

От этих слов во рту осталась ощутимая горечь. Я удивился сам себе и не смог объяснить, почему сказал это. Но я действительно знал, что не смогу идти вперед, если она позади будет плакать по мне.

— Так нельзя, — тихо сказала Лола. — Если ты возьмешь и бросишь свою мечту и Обещание потому, что я глупая и слабая, то это будет никуда не годный поступок. И я буду винить себя за то, что еще и твою жизнь испортила.

— Тогда бери себя в руки, — ответил на это я. — Не обязательно решать что-то прямо сейчас. Ты можешь пойти в общеобразовательную среднюю школу, даже в Нью-Кэпе есть такие, я знаю. Тогда у тебя будет еще четыре года, чтоб понять, что ты хочешь делать.

— А если я так ничего и не найду, — начала Лола тихонько, — если не пойму, к какой цели мне стремиться или не смогу добиться ее, ты все равно будешь общаться со мной?

— Конечно! — без промедлений ответил я. — Ты мой лучший друг и настоящий родственник. Не обязательно делать великие дела и достигать великих побед, чтобы быть просто хорошим человеком. Пусть у нас разные родители, но я уверен, что ты моя родная сестра!

За дверью молчали. Потом раздался тяжелый, полный грусти вздох.

— Извини, что врала про отца, — сказала Лола. — Я почти убедила себя, что даже такую дурищу, такую Долли-растяпу, троечницу и прогульщицу, никому не нужную сироту и никому не интересную девчонку может кто-то ждать и любить. Но если врать другим можно долго, самой себе все равно очень скоро пришлось бы сказать правду.

***

Зима кончилась, март принес с собой теплые ветра и ручьи вдоль бордюров, весело несущие в ливневку прошлогодние бурые листья, которые пропустили по осени боты-уборщики. На День Святого Валентина в школе я получил внезапную гору анонимных открыток, почему-то вызвавшую у Лолы раздражение. Сама она, краснея и смущаясь, испекла мне торт, неуклюже разрисованный цветным кремом под пронзенное стрелой сердечко. Сути праздника я не особо понимал, потому просто порадовался торту и благополучно обо всем забыл, снова зарывшись в подготовку к экзаменам.

Перед пасхальными каникулами нам официально объявили, что три лучших ученика из каждой школы будут допущены к экзаменам бесплатно. Список, куда на этих условиях можно было поступить после, содержал только десяток военных школ, пару технических, Академию и марсианский Лицей Полиции. Меня это устраивало, моих соперников, видимо, тоже.

Дылда уверенно держал лидерство, ни разу не уступив первое место. Мы с Рыжим и девчонкой-старостой постоянно менялись позициями, прыгая от второго до четвертого по результатам каждой недели. Стоило мне проиграть, уступить им пару баллов, как настроение падало вслед за результатом. Лола утешала меня как умела, но сама не могла похвастаться бодрым настроем. Однажды я заметил, что она с самого Рождества стала спать со включенным светом, и когда спросил ее об этом, она только отшутилась.

Больше она не плакала, не жаловалась, но и не вернулась обратно к своей беззаботности. Ее тесты на профориентацию показали склонность к языкам и публичной деятельности, а я вспомнил о ее желании стать журналистом. Специально поискав школы с филологическим уклоном, я нашел огромную кучу вариантов и вывалил их все на Лолу. Она благодарила, но я не был уверен, что выбрала что-то себе по душе.

Прошла Пасха. В тонкой и кружевной, молоденькой салатово-зеленой травке в парке у школы мы всем классом устроили поиск яиц, а потом объедались шоколадом. Лола сбежала домой, почему-то решив не участвовать в общем веселье, хотя даже я решил, что это должно быть здорово.

В конце апреля, опять обнаружив себя на четвертом месте, я проигнорировал победный смешок Рыжего и направился прямиком к Дылде.

— Как ты это делаешь? — спросил я сходу. — Я хочу тебя одолеть!

— Не получится, — неожиданно спокойно ответил Дылда. — Ты зубришь, я видел. Рассчитываешь только на память. Неужели до сих пор не понял, что наша школьная программа не предполагает одну зубрежку? Смотри, где у тебя провалы?