Идеальные Солдаты

Пустой этаж, лампочку, кухонный нож. Струйку крови на подбородке Швабры.

Все сохранилось в памяти — неповрежденное, детальное.

Я заставил себя ни о чем не думать. Раскрыв глаза как можно шире, я впитывал зрачками темноту комнаты, телом чувствуя тепло летней ночи, изо всех сил ощущая себя здесь, а не там, не внизу.

Скрипнула дверь Лолиной комнаты. Тонкая тень в длинной ночнушке на цыпочках прошла по ковру и остановилась у дивана.

— Джейк, — шепотом позвала она и от очередного раската грома вздрогнула всем телом. — Ты спишь? Я грозы боюсь…

— Не сплю, — я сел на диване, отодвигая одеяло так, чтоб Лоле хватило места сесть рядом. — А чего бояться? Не думаю, что эти ваши искусственные грозы могут сделать кому-то плохо.

— Это понятно, но, — Лола поежилась, — все равно страшно. Как будто кто-то огромный злится там, сверху. Жуткие гиганты с глазами-звездами.

Я улыбнулся и положил руку Лоле на макушку.

— Такая большая, а всякую чепуху думаешь, — сказал я как можно веселее. — Там, сверху, бесконечность космоса, спутники, планеты и звезды. А еще люди, много людей. Живых и настоящих, самых обычных людей. И никаких великанов. Гром, по сути, это простая физика. Я читал в Сети про то, как получаются гром и молния, рассказать?

Лола подобрала босые ноги на диван и подтянула коленки к груди, обняв их руками. Где-то далеко снова громыхнуло, и она задрожала.

— В нижних городах постоянно идут дожди и грозы, — сменил я тему, видя, что ей не помогает. Взвесив все за и против, я даже неловко обнял ее за худенькие плечи. — И ничего, я же как-то их все пережил, смотри.

— Расскажи про Нижнюю Землю, — попросила Лола громким шепотом. — Я боюсь тебя спрашивать обычно, вдруг ты не хочешь об этом говорить, но…

— Всё нормально, — уверенно ответил я. — Ну вот про дождь давай расскажу. Он там идет постоянно. Зимой пореже, зато еще и со снегом. А снег у нас какой — ух! Разноцветный. Зеленый, розовый, рыжий. Даже черный бывает. И никогда не ложится надолго, быстро тает. Ну а дожди — они и в Африке дожди: кислые, вонючие, после них всё тело чешется, будто наждачкой прошлись по коже. Если где царапина, то щипать будет, и пить воду эту нельзя, живот заболит…

Лола закрыла глаза и свернулась в комок, отвоевав у меня половину одеяла. Я периодически легонько гладил ее по плечу или по голове, чувствуя ее тепло под боком.

Я говорил и говорил, дождь за окном шел и шел. Я рассказал ей о могучих поездах, несущихся по блестящим рельсам, о насыпи, где летом растут бессмертные желтые одуванчики, о школе и о добром воспитателе, разрешающем сидеть в Сети после уроков. О тетке, ее цветных стеганых одеялах, индейских травах и оберегах, висящих над кроватью. О большом городе, веселых водителях в куртках с эмблемами и быстрых аэробусах, пронзающих облака тонкими гладкими носами.

Эти картинки моя память сохранила не хуже. Рассказать Лоле о сером, мрачном, страшном я просто не мог, потому вспоминал всё самое яркое, самое лучшее, что только видел там, внизу. И даже сам — немножечко, самую малость — начал по всему этому скучать.

Лола уже давно спала, тихо посапывая мне куда-то в ребра, я продолжал говорить, а дождь продолжал идти.

***

Через Сеть бабулю оформили моим опекуном. Я думал, с этим будут проблемы, но ничего не случилось. Как оказалось, никаких отметок о тетке в моем личном деле не было, впрочем, как и о родителях. Будто бы у меня вообще никогда не было родных и опекунов. Мне оставалось только явиться в местную администрацию для отметки на удостоверении личности, что я незамедлительно и сделал. Там на меня даже не взглянули, быстро вставив пластиковую карту удостоверения в комп и поменяв на ней информацию.

Оформив опекунство, бабуля смогла запросить перевода меня в ту же школу, где училась Лола. Уже в конце лета я прямо из дома написал все переводные тесты и был приглашен на встречу с директором. Им оказался молодой мужчина, высокий и длинноносый.

При встрече он окинул меня холодным взглядом и сразу же предложил сесть.

— Я вижу, у тебя есть неполадки со здоровьем, — сказал он сходу. — Надеюсь, ты оформишь до осени группу Д, чтоб получить автомат по физкультуре, иначе тебе придется ходить на нее вместе со всеми.

— Это как это — группу Д? Зачем она вообще нужна? — я старательно разглядывал плитки на полу его кабинета, стискивая в пальцах край сиденья. Заглядывать в глаза-ледышки мне совсем не хотелось.

Директор откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком.

— Это значит, что твое состояние здоровья мешает нормальной жизни и ты не можешь принимать участие в большой части мероприятий, — сказал он без капли тепла в голосе. — Потому я советую тебе оформить группу Д. Она нужна для того, чтоб получить разные льготы: например, пенсию, повышенную страховку и, в твоем случае, оплату протеза.

— Вас послушать, так сплошные плюсы! — недоверчиво сказал я. — Есть что-то, чего с этой группой ненормальности делать нельзя?

Директор посмотрел на меня еще холодней.

— Например, занимать некоторые должности, участвовать в спортивных и киберспортивных соревнованиях, а еще идти в армию и поступать в военные учебные заведения, — ответил он. — Но, думаю, всё это явно не про тебя.

От его слов я чуть не подпрыгнул в кресле и немедленно выпалил:

— Очень мне нужна ваша группа Д! Я даже по деревьям лазать умею. И ничего мне жить не мешает!

Директор окинул всё тем же взглядом мое покрасневшее лицо.

— Ну, я не настаиваю. В таком случае, ты не сможешь получать свои льготы или жаловаться на школьную программу.

— Вот и не буду ни на что жаловаться, — сквозь зубы выдавил я, слезая со стула. — Так что идите со своей группой!..

Из его кабинета я вышел гордо задрав голову и расправив плечи, но уже на улице, на школьных ступенях, почувствовал себя нелепым, жалким и смешным. Стало немного стыдно за свое поведение перед директором — я решил, что осенью, наверное, зайду к нему и извинюсь.

Может быть.

Ладно, по крайней мере, постараюсь.

С этими мыслями я сбежал по ступенькам и пошел домой к бабуле.

***

В последние дни августа небо было так усыпано звездами, что я подолгу не мог уснуть, часами глядя на них в окно. В одну из ночей я решился, тихо надел рубашку и штаны, засунул ноги в тапочки и вышел наружу.

Пройдя по выложенной камнями тропинке, я вышел на середину дороги, остановился и запрокинул голову.

Звездная бесконечность холодно и бесстрастно заглянула в мои глаза. Что-то в груди, за сердцем, заныло, откликаясь на этот взгляд. Голова закружилась, будто меня по затылку ударили.

Волна первобытного страха перед неизвестным захлестнула меня, задушила, прижала к земле.

Маленький ничтожный человечек.

Миллионы и миллиарды миров были прямо передо мной, а я дерзко смотрел на них, стоя в полный рост, хотя даже с колен не имел бы права. На своей жалкой голубой планетке, в своей невзрачной Солнечной Системе, ютясь на самом краю Млечного Пути, я смел смотреть на них, как на равных.

Сердце стучало в такт неизвестному ритму, будто слыша звуки этих далеких планет. За горизонт катились Луны, мельтеша крупными блестками на матовом черном бархате. Где-то там меня ждал Петер, но даже подумать о том, чтоб однажды подняться хотя бы к Луне, было страшно.

В кустах вдоль дороги оглушительно пели кузнечики, белый шар настоящей Луны над крышами Нью-Кэпа пестрел огоньками городов, Вселенная строго смотрела на меня, маленького и одинокого, стоящего к ней лицом посреди пустой дороги, и впервые за много лет что-то щипало под веками от ее пристального многоглазого взгляда.

Я не должен бояться, меня же там ждут… Но всё равно стало так страшно, страшно и тяжело, будто величие всех этих газовых огромных шаров надвинулось на меня, ложась непосильной ношей на плечи.

Разве я справлюсь со всеми ними один? Сдержу обещание? Смогу?

И когда я совсем отчаялся, когда уже был готов преклонить колени и опустить голову, сгибаясь под звездной тяжестью, тогда за спиной раздались быстрые легкие шаги. Мягкая и горячая, земная и настоящая ладонь обхватила мою руку. Давление ослабло, звезды снова стали просто мелким бисером на ткани неба. Я сделал глубокий вдох, чувствуя бьющие в нос запахи цветов, травы, влажных после ночной уборки тротуаров, и сжал пальцы Лолы так крепко, будто боялся, что она исчезнет прямо сейчас и снова оставит меня одного.