Живые чернила

- Я тебя ненавижу, - выдавила она из себя. Если бы она могла - стала бы вырываться, но у нее не было сил, и от этого рыдания усилились. - Ненавижу. Ненавижу!

- Прости меня, моя хорошая, прости, - он стал виновато повторять это, не переставая растирать ее спину и руку, прижимать к себе безвольное тело, положив ее голову себе на грудь.

- Тебе плевать на меня. Тебе всегда было плевать! Ты думаешь лишь о себе! Я ненавижу тебя, Банч! Я знала, что так и будет! - она закричала, уткнувшись лицом в его шею и не сдерживая рыданий. Рука, наконец, ожила, Миа почувствовала ее. Это случилось благодаря стараниям Оливера, он усердно массировал ее, но женщине было все равно. Если бы не он - рука бы не онемела.

- Прости, пожалуйста, я старался быстрее закончить. Я торопился, как мог, - он же продолжал шептать ей на ухо, не прекращая своего занятия.

- Врешь! Ты все врешь! Оставь меня, уходи! Не трогай! Ненавижу… - она зарыдала в голос, лишившись последних сил.

- Скажи, где болит? Спина, руки, что ещё? - он закончил с массажем, когда заметил, что Миа начала немного шевелиться, крепко обнял ее и стал гладить, целовал ее в лоб, в висок, в темя, ее волосы и шептал. - Я ведь говорил, что будет тяжело, детка, говорил. Прости, я не смог закончить быстрее. Да я и не закончил, тебе совсем плохо стало, и я остановился. Я торопился, как ненормальный, я сделал за полтора часа то, что обычно делаю часа за три, но все равно не успел. А если бы я отвлекся хоть на секундочку, чтобы ответить – тебе пришлось сидеть дольше на эту самую секунду, а ведь тебе итак было больно, - он стал слегка раскачиваться, стараясь ее успокоить. Миа продолжала плакать и тихо всхлипывать.

- Проще сидеть лишнюю “секундочку”, когда знаешь, что она последняя, Оливер. Ты мог сказать мне, сколько времени осталось. Ты мог.

- Я не подумал, я так волновался за тебя, что вообще не сообразил. Тебе ещё больно? Холодно?

- Я устала. Я хочу умереть. И убери свою дурацкую рубашку, мне не нужны твои подачки, – она поняла, что нечто теплое, чем он ее накрыл, была рубашка, которую она ему принесла. Во-первых, она пахла им. Во-вторых, женщина почувствовала его теплую кожу, когда Оливер положил ее голову себе на грудь. Он снял ее с себя и надел на нее, так получается. Только ей этого не надо. - Грейся сам, - процедила она.

- Мне не бывает холодно дома. Даже в мороз я хожу полуголый, ты ведь знаешь. Я грел ее для тебя, - он так и не повысил голос, говорил тихо и мягко, стараясь ее успокоить. - Я ведь понимал, что ты замёрзнешь. Ты же хрупкая, и кожа у тебя нежная, и ты мерзнешь очень часто, а тут ты полтора часа просидела без движения и одежды. Я грел ее, чтобы ты могла сразу согреться, чтоб никакой физики. Прости, я не подумал, заставил тебя. Это слишком большие жертвы для искусства. Я больше никогда так с тобой не поступлю, детка, - он в очередной раз поцеловал ее, а затем потерся щекой о волосы.

- Я больше не буду тебе позировать. Никогда. И мне плевать, вдохновение, возбуждение, восхищение или прочая хрень, которая придет тебе в голову - не буду, - истерика прошла, слезы кончились. Мие было тепло, но все ещё больно, слабость никуда не исчезла, мышцы изнывали от напряжения. Она была обижена на Оливера. - Мне не надо было забирать заявление.

- Не говори так. Я очень люблю тебя, я бы никогда не причинил тебе вред, - все это было так похоже на сцену из мелодрам, которые Оливер не любит, но сейчас он не думал об этом. Он понимал, что был виновен, что обидел свою жену и должен как-то загладить свою вину. - Мне нужно было остановиться и дать тебе отдохнуть, говорить с тобой, чтобы ты не боялась…

- Я не боялась. Я злилась, - она перебила его. - Я все ещё злюсь.

- Ты имеешь полное право. Я очень сглупил. Тебе лучше? - он поправил простынь, накрыл ею ноги Мии, где ткань слетела. После, сильнее натянул рубашку и вновь стал плавно водить руками по ее спине. Миа слабо кивнула. Она окончательно успокоилась, лежала, закрыв глаза, глубоко дышала. - Ты у меня очень красивая, - он заговорил громче. - Мне всегда нравилось твое тело, а сегодня как-то по-другому его увидел.

- Давно не видел, - она хмыкнула. Это был хороший знак, ей становится лучше.

- Может, - он хмыкнул в ответ и ещё раз поцеловал. - Ты смелая. И ты поддерживаешь любую мою идею. Даже самую дурацкую. Страшно даже подумать, что я могу специально сделать тебе больно. Я не хотел этого, моя хорошая. Правда, не хотел.

- Не хотел, но сделал. Я себе столько всего накрутила. Думала, что тебе все равно, что я для тебя вещь, - негромко отвечала она.

- Какая чушь. Я очень старался закончить быстрее. Хочешь посмотреть, что получилось?

- Я ненавижу этот портрет. Так что нет. По-крайней мере, не сейчас.

- Хорошо. Тогда спать? - только кивок в ответ. - Пойдем, отнесу тебя, - он встал с дивана, держа ослабшее тело в руках, едва пошевелил, крепче обхватывая. - Не больно? - Миа закачала головой. Получив ответ, Оливер осторожно понес женщину в спальню. Двери в мастерскую и спальню оказались открыты, он специально вышел сначала, чтобы сделать это. Разворошенная постель была наспех убрана. Он положил свою жену на плохо заправленную кровать, стал расправлять простынь на ее теле, укрывая. Поправил рубашку, сверху накрыл одеялом. - Теперь ты точно не замёрзнешь. Отдыхай, детка, поспи. Ты умница, - он поцеловал ее в щеку.

- Побудь со мной, не уходи сразу… - устало прошептала она, засыпая.

- Я не собирался уходить, - он обогнул кровать и лег ближе к Мие, стал смотреть на ее лицо в полумраке. По нему гуляли тени от света из окна. Такая маленькая и такая уставшая, его Миа. - Я буду тут, ты не волнуйся, спи.

Миа ничего не сказала ему. Она медленно проваливалась в царство сна, измученная болью в теле и ворохом мыслей в голове. Ей нужно было отдохнуть, чтобы во всем разобраться. Она даже не шевелилась, настолько была уставшей, но при этом чувствовала осторожные прикосновения. Ее гладили по волосам, водили пальцами по лицу и шее. Она бы ответила этим рукам, подалась навстречу, но сейчас была не в состоянии хотя бы насладиться их действиями. Под собственное дыхание, далекие, но приятные ласки Миа уснула, так и не произнеся ни слова. Оливер старался не шевелиться, пока женщина засыпала, только смотрел на нее и с трепетом гладил. Все же, она была хрупкой и беззащитной, как бы ни пыталась убедить всех в обратном.

Удостоверившись, что Миа спит, Оливер аккуратно встал и вышел из спальни. Остатки вдохновения все еще были где-то внутри и просились наружу. Нужно было закончить, пока его муза отдыхает. Он вошел в мастерскую, где все еще горел свет софита, фонарика и лампы, окинул комнату быстрым взглядом и остановился на мольберте. Холст стоял там же, где его и оставили, а на нем четко виднелись очертания любимой женщины. За полтора часа Оливер успел перенести все нужные формы и изгибы, даже не отвлекался, чтобы полюбоваться ими. А еще он смог придать цвет некоторым. За это он и принялся – Оливер раскрыл коробку новых пастельных мелков, сверху положил пару палочек для растушевки разного размера, наждачную бумагу, еще раз оглядел свои труды и принялся за работу. Теперь он работал медленно, в собственном ритме, ничем не подгоняемый. С выбором цветов у него не было проблем – он столько раз рисовал свою жену пастельными мелками, что мог подобрать нужные оттенки и без ее присутствия. Аккуратно, штрих за штрихом, он оживлял пустые линии, дарил им цвет и объем. Теперь это не бессмысленное изображение чьей-то женской спины – все больше и больше было сходств с хорошо знакомым, любимым и родным телом. Оливер забыл об усталости. Он не думал о том, что снова голоден, а спал он в последний раз сутки назад. Единственное, что сейчас волновало мужчину – оживающая под его контролем женщина на холсте. Утонченная, хрупкая, нежная, воздушная. И она принадлежит ему. О сне и еде не может быть и речи, все мысли лишь об этом.

Оливер не остановился, пока не закончил. Только проведя в последний раз пальцами по холсту, растушевав пастель, он глубоко вздохнул и сделал шаг назад. Портрет был готов. Очередной в его коллекции. Снова совершенно другая Миа, но не менее красивая и манящая, даже отвернувшаяся от него, спрятавшая хитрые глаза и такую же улыбку. Он рассматривал портрет, не отрываясь. На ощупь взял баллончик с лаком для волос и стал фиксировать свое творение на холсте. Все было готово. Он запечатлел еще одну Мию и теперь может быть спокоен.