Страница 39 из 41
— Я?..
— Да, Лесь. Нет, я не говорю, что виновата только ты. Но… кто все его прихоти выполнял и даже «ви вилл рок ю» пел?
Я чуть покраснела.
— Но это ведь не повод думать…
— Не повод. Однако… разве ты говорила, что любишь его?
Я покачала головой. Нет, не говорила…
— Вот видишь. Вы оба виноваты, Лесь. Влад, конечно, виноват больше — он ведь старше и опытнее, но… Скажем прямо — мужики недогадливы. Пока в лоб не скажешь — не поверят. Я думаю, он и сейчас сомневается в том, что ты его любишь.
Я вытаращила глаза.
— Сомневается-сомневается, можешь мне поверить.
— Как в этом можно сомневаться… — пробурчала я, и мама вновь засмеялась, погладила меня по голове, как маленькую.
— Можно, Леся. Когда-нибудь поймёшь…
Ты просто расскажи ему про свои чувства. И сразу увидишь, сомневался он или нет.
— Я не собираюсь больше никогда с ним разговаривать, — опять пробурчала я. Мама обняла меня крепче и тонко, понимающе улыбнулась.
Словно говорила: «Врать нехорошо, Леся».
Да, нехорошо.
Это Влад меня плохому научил…
Через три дня родители улетали.
Самолёт был в двенадцать часов дня, и мы встали ранним утром, чтобы спокойно собраться и доехать до аэропорта. Примерно в девять я спросила у мамы, нужно ли вызвать такси и, получив ответ «нет», весьма ему удивилась.
— Я уже вызвала, — ответила мама на мой невысказанный вопрос. — Через десять минут выходим.
Я всегда знала, что родители у меня немного авантюристы, но такого всё же не ожидала…
Перед подъездом я обнаружила красивый чёрный внедорожник, а рядом с ним — Влада. Серьёзного, даже сосредоточенного, одетого как всегда — с иголочки.
Вот черти.
Я непроизвольно напряглась, не зная, что он тут делает, и не понимая, как вообще себя вести с ним теперь.
— Здравствуй, Леся.
Он не улыбнулся, и я тоже решила держать лицо.
— Здравствуйте.
Да, вот так. Нечего ему «тыкать».
Подошедшие сзади родители поздоровались с Владом в более радужном тоне. Папа даже руку ему пожал. А я тщетно старалась смотреть на Разумовского как можно меньше…
Как же я соскучилась.
Гад. Ненавижу.
— Садитесь, — сказал Влад, погрузив все чемоданы в багажник, и внимательно посмотрел на меня. — Лесь?
Я глупо шмыгнула носом, но всё же села. Причём пришлось плюхнуться на переднее сиденье — заднее было уже занято родителями и их ручной кладью. Хитрые черти…
Я пыталась расслабиться, но не получалось. Мама с папой непринуждённо разговаривали с Владом про Европу в целом и Германию в частности, даже пробовали втянуть в разговор меня, но я могла только натянуто улыбаться и цедить слова сквозь зубы.
Разумовский тоже был напряжён. Улыбался редко, зато постоянно смотрел на меня. Я даже испугалась, что он не сможет нормально вести машину и мы во что-нибудь врежемся. Но обошлось…
И практически сразу, как мы вошли в аэропорт, мама с папой сказали, что дальше справятся сами, а «ты иди, Лесенька, иди».
— Да ладно, я с вами, — попыталась было возразить я, — это… Влад пусть идёт. А я потом такси поймаю.
— Я сегодня твоё такси, — заявил Разумовский тихо, но твёрдо. — Ты в курсе, сколько местные таксисты денег за транспортировку дерут? Без штанов остаться недолго.
— Жмот, — буркнула я, и он засмеялся.
— Согласен. Но даже не надейся от меня избавиться. Не получится.
Я и не надеялась…
Когда мы встали в большую очередь для сдачи багажа, меня впервые накрыло паникой.
Три месяца… Господи, что я буду без них делать?!
Наверное, мама с папой всё поняли по моему лицу. Обняли по очереди, поцеловали.
— От-тдыхай, дочка, — негромко сказал папа. — Побольше отдыхай. Наработалась.
— Кушай хорошо, — тараторила мама, поправляя на мне то шапку, то шарф, то зачем-то дергая за карман куртки. — Три раза в день, поняла? А то знаю я тебя. И гулять не забывай. И звони нам. Каждый день.
Я кивала, изо всех сил стараясь не разреветься. Зачем я вообще отпускаю их одних? Надо было настоять, поехать вместе. Зачем я…
— И не смей себя винить, — шептала мама мне на ухо. — Мы с папой справимся. Ты у меня самая-самая, поняла? Леся, милая, мы будем гораздо быстрее выздоравливать, зная, что ты больше отдыхаешь… что ты счастлива…
— Мам…
— Обещай мне, — она сжала мою руку. — Обещай, что будешь больше отдыхать.
Я постаралась улыбнуться.
— Обещаю…
— И что будешь счастлива.
— Мам…
— Обещай.
Я открыла рот, не зная, что сказать. Как такое можно обещать?..
— Будет, — вдруг произнёс Влад и положил руку мне на плечо, сжал его. — Обязательно будет, Валентина Алексеевна. Я обещаю.
От возмущения я на миг перестала дышать. А мама с папой смеялись и говорили, что ловят Влада на слове…
Черти… и как я буду без них?.. Не знаю…
Сев обратно в машину уже без родителей, я отвернулась от Разумовского, пытаясь сдержать слёзы. Непроизвольно шмыгнула носом и вдруг почувствовала его ладонь на своей спине.
— Лесь…
— Отстаньте от меня, Владлен Михайлович, — сказала я прерывающимся голосом. — Вы, кажется, хотели поработать таксистом? Вот и… работайте.
Он вздохнул, опять погладил меня по спине — гад! — но отстал.
Ехали в полном молчании. На Влада я не смотрела, отвернувшись в окно так сильно, что у меня даже шея затекла.
Внутри опять поднималась злость. Та самая, глупая и нелепая, из-за которой я уже кричала на него однажды.
Наверное, именно поэтому в тот момент, когда Влад остановил машину возле моего подъезда, я повернулась к нему и язвительно спросила:
— И сколько я должна за проезд, Владлен Михайлович?
Разумовский смотрел на меня укоризненно.
— Лесь…
— Что? — я вновь шмыгнула носом. — Любые услуги должны оплачиваться, разве не так? Вот вы мне за интимные услуги заплатили, и хорошо, щедро. И я тоже хочу заплатить. За проезд. Сколько?
Влад вдруг наклонился и взял меня за руки, попытался притянуть ближе, но я начала вырываться.
— Не трогай меня! — шипела я, выворачиваясь из его объятий. — Думаешь, денег дал, и теперь всё можно, да? За руки хватать, целовать, трахать… Так ты думаешь, да?!
— Нет, Леся.
Голос у Разумовского был совершенно, чудовищно спокойным, и я разозлилась ещё больше.
— Ненавижу! — прошептала я и сильно толкнула его ладонью в грудь. — Ненавижу. Как я теперь буду жить, Влад?! Как?! Четыре года… — я всхлипнула и начала некрасиво рыдать. — Четыре года я… как проклятая… А ты… бац… облагодетельствовал. Святой… подал нищенке!
— Ну хватит, Леся. — Разумовский резким движением притянул меня к себе. — Ты не нищенка. Что за глупости?
— Глупости?! — рыдала я в его пальто совершенно бессовестным образом. — Для тебя это просто! Деньги… бумажки… они для тебя ничего не значат! А я четыре года убивалась за каждую бумажку! И так и не смогла… не смогла… — я затряслась от судорог, прошедших через моё тело. — Ничего… не сделала… Я бесполезная, беспомощная…
— Леся… бедная моя девочка…
Сквозь рыдания я слышала — Влад что-то шептал. Целовал меня в макушку, в мокрые от слёз щёки, гладил по спине…
— Ненавижу тебя, ненавижу… — говорила я, вновь пытаясь оттолкнуть его ладони, которыми он обнимал моё лицо. — И люблю… очень люблю…
Я сама не поняла, в какой момент и почему сказала это.
Влад застыл. Замер. Как будто никогда в жизни не слышал ничего чудеснее.
А я продолжала плакать.
— Леся… — наверное, он хотел меня поцеловать. Но из-за слёз, застилающих глаза, я ничего не видела — и как-то неудачно дёрнула головой. — Ай!
Разумовский схватился за нос, в который я ему заехала лбом со всей дури.
— Что? — перепугалась я, моментально переставая плакать. — Больно, да?
Влад что-то невнятно промычал. Я испуганно вывалилась из машины, набрала полную горсть снега, запрыгнула обратно, заставила Разумовского отнять руки от лица — и залепила ему нос снежком.
— Вот. Холодное. Должно помочь.