Страница 7 из 14
Я рассмеялась, поняв, что людям, которые в глаза не видели «Красную книгу», библию техников морга, эта шутка может не показаться смешной.
– Называйте меня техником морга, – смягчилась я, – так всем будет проще.
Я сама предпочитаю называть себя именно так, хотя многие пользуются названием «технолог патологоанатомического отделения».
В мои обязанности входит бальзамирование, медицинское вскрытие, анатомирование, извлечение и исследование костей и консервирование человеческих останков.
«Вы действительно техник морга? Вы совсем на него не похожи». Мне часто приходится выслушивать такие, с позволения сказать, комплименты, хотя в принципе они мне нравятся. Мне нравится выглядеть не так, как предполагает моя специальность и род деятельности. Я работаю с мертвецами всю мою сознательную жизнь, и для меня важно сохранить страсть к моей профессии. Выражаясь словами поэта и работника морга Томаса Линча, «я один из тех людей, что начинают сливаться с тем, что они делают». Я как личность, и я как техник морга – это две сущности, которые стали неразделимыми.
Я познакомилась со старшим из двух актеров, Брайаном Коксом, когда он приехал в Патологоанатомический музей, где я работаю, чтобы снять там часть своего нового документального фильма. Эта часть фильма была посвящена вредному влиянию алкоголя на организм человека, и мне предстояло выбрать несколько препаратов печени, выложить их на стол и показать съемочной группе. Я была похожа на торговца с Лондонского рынка, выкладывающего на прилавок товар лицом, чтобы убедить покупателя в высоком качестве. Однако выглядело все это, конечно, не вполне так, как это происходит на рынке:
«Ну вот, глядите-ка, какая чудная печенка, как раз то, что вы ищете».
«Не, парень, эта печенка мне не годится, я уже положил глаз во-он на ту!»
Брайан Кокс и второй актер, Эмиль, который играл его сына, сначала пребывали в весьма игривом настроении, и вся команда постоянно напоминала мне, что я являюсь здесь главным действующим лицом: «Брайан и Эмиль так рады, что вы согласились помочь нам». К четвертой неделе съемок актеры устали и перестали вести себя так, как по всеобщему представлению читателей таблоидов должны вести себя звезды. Эмиль становился все более и более раздражительным, а Брайан потерял всякий интерес к съемкам и с нетерпением всякий раз ждал перерыва на обед. Энтузиазм его явно поубавился. Съемочная группа просила меня поработать с ними еще несколько дней, но, не говоря уже о том, что мне совершенно не хотелось по двенадцать часов в сутки быть одновременно везде, особенно в холодной комнате, где хранятся фрагменты тел и органы, мне надо было все же уделить внимание и своей основной работе. В последние дни работы с актерами я спросила художественного директора, всегда ли актеры так себя ведут, и она ответила: «Нет, просто эти съемки были по-настоящему изматывающими».
Могу засвидетельствовать это на личном опыте. Когда в последний день я дала какой-то совет Эмилю, он в ответ нервно закричал: «Никто ничего не поймет, и никому не будет до этого дела!»
«Как же я счастлива, что торчала здесь по двенадцать часов в день ради того, чтобы учить вас все делать правильно», – думала я, молча уйдя к себе.
По-видимому, это реальное отражение отношения людей к нашему делу. То, что мы делаем в моргах, считается таким чудовищным или неважным, что люди не желают ничего об этом знать. Конечно, общество делится на тех, кто хочет знать, кому нравится это дело, и тех, кто считает работу в морге абсолютно странным и противоестественным занятием. Члены съемочной группы часто шептали мне во время работы: «Как это волнующе, не правда ли?» Я отвечала таким же шепотом: «Нет, это немного скучно. Я бы предпочла реальный морг и реальную аутопсию». Я люблю работать с мертвыми, потому что считаю эту работу полезной, нужной и возвышающей. Мне, по крайней мере, было бы скучно целыми днями заниматься съемками фильмов.
Напротив, в прозекторской действо не прекращается ни на минуту. Даже после того, как уезжает патологоанатом, у нас остается масса работы. Джейсон принимается за уборку, а на мою долю выпадает приведение в порядок тела умершего дантиста с анорексией. Я аккуратно зашила все разрезы, обмыла его, причесала спутанные волосы, наложила тампоны на пролежни и даже подстригла ногти. Теперь он выглядел намного лучше, чем когда мы увидели его впервые. Теперь на него могли взглянуть друзья и родные… но никто не пришел попрощаться с ним. Но я не считаю, что даром потратила свое время; я делала все это для него, а не для других. Именно поэтому наша профессия вознаграждает – теперь этот человек покоится в мире. Я нежно провожу рукой по его лбу и закрываю ему глаза, а потом застегиваю молнию мешка и укладываю его в холодильник.
Многие люди считают работу с покойниками интересной и хотят больше узнать о ней, и поэтому мне приходится часто давать интервью. Проблема с интервью заключается в том, что при самых лучших намерениях журналисты могут исказить мои слова для усиления эффекта или недобросовестно исследовать вопрос перед проведением интервью. И дело здесь не в злом умысле, нет. Просто смерть принадлежит к очень странной, сбивающей с толка и чувствительной сфере.
Возьмем для примера мертвое тело. Я могу, прибегая к эвфемизму, назвать покойника «ушедшим» или «усопшим». В некоторых случаях, в ином контексте, например, при изучении тафономии (науки о посмертных изменениях в мертвых организмах) или при обсуждении проблем пересадки органов и вскрытий, мы употребляем термин «труп». Слово «больной» в данном контексте, естественно, лишено всякого смысла. Тем не менее, когда я работала в больничном морге, всех покойников называли больными, потому что они поступали к нам из больничных отделений, и аутопсия становилась последним этапом их медицинского исследования, то есть технически они все равно оставались пациентами больницы. Напротив, те, кто работает в судебно-медицинских моргах, чаще называют покойников «случаями». Все эти обозначения имеют один и тот же смысл, но отличаются нюансами, и некоторые журналисты этого не понимают. Именно поэтому я стараюсь очень добросовестно давать интервью, когда меня об этом просят, но это неправильно и вредно, если употребленное мною слово «больной» в окончательной редакции превращается в «труп». В этом случае журналист вводит читателя в заблуждение.
Массовый интерес к трупам и их «останкам» проявляется в Хэллоуин. В эти дни я становлюсь невероятно популярной. Я думала, что получила свои «Пятнадцать минут славы» после давно покрывшегося пылью «Детектива смерти», и никогда не думала, что с меня стряхнут эту пыль и снова поставят перед камерами до тех пор, пока меня не попросили приехать на шоу Алана Титчмарша и захватить с собой несколько экспонатов из патологоанатомического музея. В тот раз шоу было посвящено старинным методам лечения разных болезней (а это моя любимая тема), тем более что многие образцы из нашей коллекции отлично иллюстрируют эти методы. Например, в коллекции музея есть кости больных сифилисом – искривленные и изуродованные не только в результате болезни, но и в результате лечения ртутью. Есть банка, в которой заспиртован ленточный червь. Яйца таких червей женщины в старину глотали вместо пищевой добавки. Если в тонком кишечнике живет червь, то он потребляет калории, которые не достаются хозяину, который в таком случае… правильно, начинает худеть. Во всяком случае, теоретически.
На передачу меня повезли с работы на такси. С собой я захватила пластмассовый контейнер с костями, ленточным червем и многими другими любопытными вещами. Я абсолютно не представляла себе, что меня ждет, и немного волновалась, особенно учитывая, какой груз я с собой везла. Но когда меня предупредительно препроводили в Зеленую комнату, дали кофе и познакомили с другими гостями, я немного расслабилась. Я поняла, что мой ящик с костями – это не самая чудная часть шоу, потому что здесь находились Рула Ленска, герои «Маппет-Шоу», «Волосатые байкеры» и маленький мальчик, умевший танцевать «Одинокую леди». Когда настала моя очередь выйти на сцену к Алану и говорить о привезенных мною образцах, я совсем не нервничала, потому что мне казалось, что я сплю и вижу чудесный сон.