Страница 10 из 14
" - Вот примерно как это звучит, если изложить рассказ евангелистов
драматически. Я ввел только ремарки да очень неясное место насчет того,
что есть истина, дополнил по апокрифическому Евангелию Петра. Итак, иудеи
Пилата не любили. Они писали и писали в Рим, плакали и плакали и наконец
все-таки доплакались. Пилата отозвали. Понятно, какое ожесточение до этого
развивалось с обеих сторон. Так вот первая причина колебаний Пилата. Он
просто не хотел никого казнить в угоду иудеям. Но было и второе
соображение. Уже государственное. Дело-то в том, что Христос - или такой
человек, как Христос, - очень устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все
просто. Два момента из учений Христа он уяснил себе вполне. Во-первых,
этот бродячий проповедник не верит ни в революцию, ни в войну, ни в
переворот; нет, человек должен переделать себя изнутри, и тогда все
произойдет само собой. Значит, он против бунта. Это первое. Второе:
единственное, что Иисус хочет разрушить и действительно все время
разрушает, это авторитеты. Авторитет синедриона, саддукеев и фарисеев, а
значит, и, может быть, даже незаметно для самого себя, авторитет Моисея и
храма. А в монолитности и непререкаемости всего этого и заключается самая
страшная опасность для империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и
был необходим. А это еще и умный разрушитель. Он отлично знал: когда
хочешь разрушить что-то стародавнее и сердцу милое, никогда не говори - я
пришел это разрушать, нет, скажи, что ты пришел поддержать эту святыню,
подновить ее, заменить подгнившие части, и, когда тебе поверят, тогда уж
твоя воля, пригоняй людей с ломами и не зевай. Круши, ломай! Вот
знаменитое начало Нагорной проповеди: "Не нарушать законы я пришел, а
исполнить", а вот конец: "Вы слышали, сказано древними: "ненавидь врага",
а я говорю: любите врагов, благословляйте проклинающих вас, благотворите
ненавидящих и гонящих вас". Здорово? А все вместе это называется "скорее
погибнет земля и небо, чем потеряется хоть одна йота из закона". Ну какая
же тут йота? Тут уже все полетело. Теперь представьте себе состояние мира
в то время и скажите, разве эти заповеди в устах галилеянина не устраивали
Пилата? Ведь это за него, оккупанта, предписывалось молиться и любить его.
И разве Пилат - человек государственный, знающий Восток и страну, которую
он замирял, - не понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему
надлежит опереться? А что Христос именно сила - это он чувствовал. Смутно
чувствовал он и другое: всякая кротость - страшная сила. Вы не помните,
кто это сказал?
- Толстой, наверно?
- Нет. Достоевский. Он в последние годы много думал о Христе, только не
знал, как же с ним поступить, и проделывал с ним разные опыты. То оставлял
ему кротость и любовь, а бич и меч отбирал как лишнее, и получался тогда у
него Лев Николаевич - князь Мышкин - личность не только явно
нежизнеспособная, но и губительная для всех его любящих; потом возвращал
ему меч, а все остальное отбрасывал - и получился Великий инквизитор, то
есть Христос, казнящий Христа. Но Пилат в этом отношении был куда
реалистичнее и Достоевского, и его инквизитора: Христа он понимал таким,
каким он был, и такой Христос ему подходил.
- А значит, революционную, разрушительную силу проповеди Христа он даже
не подозревал?
- А кто тогда мог что подозревать? И много позже никто в ней не мог
разобраться. Через сто лет Плиний Младший пытался было уяснить себе, что
это такое, но ничего, кроме "дикого суеверия, доведенного до абсурда", в
нем так и не увидел. Так он и написал императору Траяну. А Тацит выразился
и того чище: "Ненавистные за их мерзости люди, которых чернь назвала
"христианами". И дальше (дело идет о пожаре Рима): "Они были уличены не