Романтическая океанология

Шел я верхом, шел я низомВас найти не мог никак.По подвалам, по карнизамШастал старый я чудак.Посетил сперва Владимирский проезд,Побывал я на Миуссах и окрест,А потом приехал на Бахрушина,А в Бахрушине-то все полуразрушено!А как стало во глазах моих темно,Привезли меня таксисты в Люблино.

В этих строчках упомянуты названия улиц Москвы, на которых располагались различные научные подразделения Института, прежде чем в 1976 году они объединились в одном здании. Второй прекрасный спектакль назывался «Живые души» – почти по Гоголю». В центре сюжета Чичиков (Илья Крауш) – ученый, который решил построить батискаф. И он обходил различные структурные подразделения Института в поисках поддержки и единомышленников. Далее была «Женщина в океанологии» и другие постановки. Эта небольшая театральная жизнь также создавала атмосферу романтизма, дружбы, раскованности и в какой-то степени сплачивала коллектив ученых Института. Некоторые персонажи были прообразами отдельных ученых. Все понимали юмор, не было никаких обид, а только желание продолжать это интересное дело. И конечно же, свободно и с энтузиазмом делалась наука. Институт уже прочно встал на путь проведения научных исследований в Мировом океане. Конечно, главным техническим средством проведения исследований являлся легендарный «Витязь», который совершал по 2–3 экспедиции в год, потрясая мир своим величием и большим объемом получаемых научных данных. Экспедиции на «Витязе» были мечтой каждого ученого. Это было первое крупное исследовательское судно, открывшее путь ученым в открытый океан. Оно позволило проводить исследования на больших акваториях, отбирать пробы и проводить измерения на всех глубинах, вплоть до максимальных. Я все это описываю для того, чтобы читатель понял, какая атмосфера царила в Институте до того, как директором стал А.С. Монин.

Гораздо позже я эту обстановку описал в стихах в «Балладе об Институте», выдержки из которой привожу здесь.

Я помню старый Институт,Все очень мило было тут,И все ходили на работу, как в кино.Был старый дом, прекрасный парк,Напротив пляж, как зоопарк.Все это находилось в Люблино.Был домик на Бахрушина,Где все полуразрушено.Была там раньше женская тюрьма.Сидели там ученые,Идеей окрыленные,Крутилась там науки кутерьма.Тогда корабль был один —Большой научный исполин.И рейс был, как космический полет.Науку делали легко,Хоть и ходили далеко.Что приносили, знали все наперечет.Была прекрасная пора,Какие были вечера!От смеха даже лопался паркет.А раз Архангел ГавриилК нам с поднебесья соскочилИ с той поры его на небе нет.

Моей по настоящему крупной приборной разработкой явилась система непрерывного сейсмического профилирования с электроискровым излучателем («спаркер»). В отличие от других аппаратурных комплексов такого типа, эта система предназначалась для работы в глубоком океане. Основой комплекса была мощная энергетическая установка и оригинальная система обработки принимаемых сейсмических сигналов аналоговым способом. Первые испытания этого комплекса состоялись в 1968 году на Черном море в Южном отделении института. Как раз в то время в отделение приехал А.С. Монин. Он пришел на судно «Сергей Вавилов», с которого мы работали, дотошно расспросил об устройстве комплекса, посмотрел записи, остался доволен. И после этого довольно часто упоминал в своих выступлениях эту разработку, как одну из самых успешных в нашем институте. Затем он обязал меня оборудовать этой аппаратурой все крупные суда Института. Таким образом, на НИС «Академик Курчатов», «Дмитрий Менделеев», старый «Витязь» были поставлены мощные сейсмопрофилографы, которые затем в течение нескольких лет успешно работали. В этих своих новых контактах с Андреем Сергеевичем я понял масштабность его мышления, умение расставлять акценты на главном при решении проблемы. Символично, что на приход в Институт Монина пришлось появление новых научных кораблей «Академик Курчатов» (1966) и «Дмитрий Менделеев» (1969). Появление двух новых крупных судов обусловило расширение экспедиционной деятельности. Вместо 2–3 рейсов «Витязя» теперь три судна способны были совершать по 8–9 рейсов в год. Два новых судна были построены в Германии (ГДР, г. Висмар) и были оснащены комплексом хорошего научного и навигационного оборудования. Правда, некоторые аппаратурные комплексы уже морально устарели и требовали замены на более современные. Мне пришлось участвовать в этом процессе, поскольку в 1968 году я был включен в состав приемочной комиссии НИС «Дмитрий Менделеев» и принимал научное оборудование. Во время этой работы я близко познакомился с И.Д. Папаниным, который был председателем комиссии. Необходимо отметить, что вскоре после прихода Монина в Институт перешел из Акустического Института Игорь Евгеньевич Михальцев. Сначала он был заместителем директора по Тихоокеанскому Отделению, а затем переведен в Москву и занял место зам. директора по технике. Он сыграл большую роль в становлении техники исследований океана. По его инициативе было создано ОКБ океанологической техники. Работа отделов и лабораторий технического сектора приобрела направленность на создание самых современных приборов. Были приняты в Институт новые сотрудники с хорошей инженерно-технической базой. В Отделе морской техники, где я работал, помимо сейсмопрофилографа были созданы локатор бокового обзора (Ю.И. Ломоносов), гидрофизический зонд «Аист» (О.Г. Сорохтин, В.И. Прохоров), частотный батитермозонд и термоградиентометр (Э.В. Сувилов) и другие приборы. Причем этот прогресс был сделан в течение двух лет. Такому успешному и быстрому развитию Отдела морской техники в значительной степени способствовало то, что работы велись в тесном контакте с одним из крупнейших геоморфологов Глебом Борисовичем Удинцевым, практически определявшим те задачи, которые необходимо было решать в плане создания приборов. Я ходил в экспедиции, руководимые им, и считаю его одним из своих учителей. Г.Б. Удинцев имел широкие контакты за рубежом, много ездил и привозил свежие идеи, которые и внедрялись нашими инженерами в практику. Во втором рейсе НИС «Академик Курчатов» я познакомился с Ж.И. Кусто. Судно зашло в порт Момбаса, где в это время стоял «Калипсо» с ныряющим блюдцем «Дениза» (рабочая глубина 600 м) на борту. Я слазил внутрь «Денизы», полежал там, посмотрел в иллюминатор и подумал: «Вот оно – будущее исследований океана» Появилась мечта, которой суждено было сбыться позже…

Тот рейс 1967 года был первым в моей научной практике. В Индийском океане мы сделали много заходов на острова, в начале пути у острова Сокотра встретились с «Витязем». Причем в Индийский океан мы вышли через Красное море и Суэцкий канал, а возвращались в Калининград, огибая Африку, т. к. Суэцкий канал был закрыт, там началась война. Весь ход той экспедиции я описал в песне, написанной на мотив утесовской мелодии «С одесского кичмана», поскольку судно выходило из Одессы.

С Одесского причалаОтправился «Курчатов»,Отправился в Индийский океан.Хотел зайти в Карачи,Но вышло все иначе:Что делать? Мы имеем гибкий план.У острова СокотраСобою очень гордыйОн «Витязь» в океане повстречал.Развесил свои флаги, достал со спиртом фляги,И встречу эту бурно отмечал.Потом пошла работа,Хоть нету эхолота.На все плевать: учебный полигон,А после у Дероша,Когда был день хороший,Создали вновь бокалов перезвон.Товарищ, товарищ!Взрывай свои бомбы,Взрывай свои бомбы в глубоке.Одна саданула,Другая тряханула,И трещина открылася в боке.Потом протухло мясо,Отправились в Момбасу.Смотрели там на антилопу гну,Оттуда очумелоРванули на СейшелыДвойным кокосом удивить страну.И вновь пошла работа,Но это скучно что-то,Я лучше расскажу вам за коралл:О том, как на атолле,Сжав челюсти от боли,Я ото дна кораллы отдирал.Потом, помыв кораллы,Спускать мы стали тралы,Устроили последний полигон.А чтоб науку двигать,Зашли мы на Родригес,Оттуда мы зашли на Реюньон.Товарищ, товарищ!Суэц перекрыли.Пришлось нам вокруг Африки идти.Хоть не попали в Аден,Грустить о том не надо.Зато зашли в Гибралтар по пути.Товарищ, товарищ!А что ты скажешь шефу,Когда ты возвратишься в Институт?Скажу, что для успеха мне надо вновь поехать:Я полюбил морской суровый труд.