Форпост в степи

Авдей, стоя у печи, молча грыз ус; остальные словно окаменели. Никодим положил руку на плечо Комлева и сказал:

— Что скажешь, сосед?

— Уговор был, верно сее, — вздохнул Егор и обвел присутствующих взглядом. — Только вот непонятно мне, почему вы сейчас так вот не по–людски дочку мою сватаете?

— Господь с тобой, сосед, — рассмеялся Никодим. — Сватать мы только еще собираемся. А тебя зазвали сюда для того, чтоб знать доподлинно волю твою родительскую. Осрамиться не хотим. Вдруг, когда сватать девку пожалуем, ты нам от ворот поворот дашь?

Прежде чем ответить, Комлев вздохнул, обернулся к притихшему у печи Авдею и спросил:

— А чего спешить–то? Господь даст, доживем до осени, а там дам свое согласие и дочке родительское благословение.

— Не то говоришь, сосед, — нахмурился Авдей. — У сына моего Луки в башке ветер появился. Этот дурень давеча к цыганам в табор ездил! Цыганка там одна дурит его, а нам того не надобно.

— Батя, — вмешался все это время угрюмо молчавший у окна Лука, — я ж…

— Цыц, стрыган, — грозно взглянул на сына Авдей. — Не смей в разговор старших встревать. Сейчас возьму вот камчу да спущу с тебя шкуру–то! Ступай вон во двор, погляди, чего собака с цепи рвется, и не заходи в избу, покуда не позовем!

* * *

Лука вышел на крыльцо. Вспомнив утренний разговор с отцом, юноша побледнел и опустил голову.

…Проснувшись, Лука решил поговорить с отцом. Авдей с задумчивым видом сидел за столом.

— Бать, а бать, — обратился юноша, — дозволь попросить тебя об одной милости.

— Проси, коли надобность в том есть.

— Хочу жениться! — выпалил Лука.

— Ты? — удивился отец. — Что это за блажь на тебя накатила?

— Сам того не ведаю, — ответил Лука. — Но жить бобылем больше мочи нет!

— Чем же жизнь твоя тебе опостылела? — И Авдей озабоченно посмотрел на Луку. — И на кого глаз положить соизволил? Поди, на Авдошку Комлеву?

— Нет, не на нее, батя, — возразил юноша.

— Тогда на кого? — нахмурился отец.

— На благостную сердцем цыганскую девушку Лялю, отец.

— Лука! Тобой овладела грязная похоть!

— Обуяла меня любовь, чистая, как небо Господне.

— Ты рехнулся?

— А что? Сколько казаков себе жен из полоненных ордынок брали!

— Тогда все иначе было.

— А разве на ком казаку жениться имеет значение?

— Нет, не имеет! — нехотя ответил отец.

— Тогда выслушай меня, батя. Дорога мне цыганка та. И я… и я ей по сердцу пришелся!

— Лука! Лука! Что ты в башку свою втемяшил? Господи, смилуйся, прости чадо мое неразумное! Несчастный! Чем тебе Авдошка Комлева плоха? Красивая, работящая. У нас с ее отцом уговор об вашем венчании был. Как мы после всего народу в глаза глядеть будем? Срам–то какой, Господи!

— Господь видит, что я поступаю правильно! — воскликнул юноша, становясь на колени перед отцом. — А Авдошка уже не по сердцу мне.

— Что–о–о?!

— Господом Богом молю, благослови нас, батя, и я буду счастлив! Батя, молю тебя, благослови.

— Я? На сею непотребность? — Авдей даже вздрогнул.

— Разве тебе кто это сделать воспрещает?

— Не воспрещает.

— Я не хочу под венец с Авдошкой.

— Цыц, дурень. Как ты в башку себе не втемяшишь, что девка наша, соседская! И не блудня цыганская. Первая красавица на весь городок!

— Да. Но сердце мое по другой сохнет. Увидел Лялю — и точно солнышко в моей душе взошло. Я понял ясно, как мне должно жить далее. Душа моя в один миг от скверны очистилась. Сейчас она тихим покоем наполнилась, верой в Господа, любовью! И словно вошел в меня Святой Дух. И это из–за цыганки, которую я возлюбил всем сердцем!

Отец задумался. Потом поднял руку и не сказал, а отрезал:

— Не будет по–твоему, Лука! Сегодня же брата позову, и думать будем, как сосватать тебе невесту, раз жениться приспичило!

— Авдошку?

— Ее самую.

Лука чуть не набросился на отца с кулаками, но воспитание не позволило ему совершить страшный грех. Юноша лишь сильно побледнел и скрипнул зубами.

— Батя, но…

— Ступай вон навоз вычисти, — перебив сына, грозно глянул на него Авдей. — Себе перечить не дозволяю. Коли еще об цыганке заикнешься, шкуру спущу…

Грозно зарычав, пес Султан рванулся к воротам. Кованная Лукой цепь натянулась, как струна. Казак мгновенно отвлекся от своих тягостных воспоминаний и поспешил к калитке.

— Кто там?

— Это я, Ляля.

За воротами действительно стояла промокшая насквозь цыганка. Дрожа от ночной прохлады и возбуждения, она сжимала руки Луки и бессвязно бормотала:

— Я убежала из табора, я никогда туда не вернусь, я хочу быть только с тобой…

Лука еле ее успокоил, и они тут же отправились к Архипу. Кузнец долго протирал глаза спросонья, не удивившись, впрочем, их появлению, и наконец сказал:

— Гляжу, дело принимает плохой оборот, но раскисать не будем. Надо б посоветоваться с Мариулой. Пошли будить ее, покудова не стряслась беда.

— К Мариуле?!

Лука заколебался и жалобно посмотрел на друга. В его семье старую ведунью недолюбливали и даже побаивались.

— А что? — недоуменно посмотрел на него Архип. — Мариула хоть и стара, но умна очень. Она ещо с атаманом Араповым пришла на сакмарский берег и…

— Айда, — недослушав кузнеца, решительно сказал Лука и взял дрожавшую Лялю за руку.

Тем временем дождь прекратился, а над городком сгустилась такая тьма, что человек, шедший по одной стороне улицы, не смог бы узнать проходивших по другой стороне.

Старая Мариула жила в домике рядом с крепостью. Лука, Ляля и Архип остановились у ворот, и кузнец решительно постучал кулаком в калитку. Их встретил внук Мариулы и провел к крыльцу.

— Бабушка ждет вас еще с вечера, — сказал он, — даже в церковь нынче не ходила.

Гости удивленно переглянулись и вошли в дом. В передней комнате, пол которой был устлан мягкими ковриками, стоял большой дубовый стол. На него была наброшена красивая скатерть; на разных подносах лежали свежие булки, витушки, шаньги, стояли вазочки с медом и мелко наколотыми кусочками сахара. Тут же стоял самовар.

В углу висела полочка с иконами, а чуть ниже — еще одна, на которой теснились книги в красных и коричневых переплетах. На книгах лежала Библия в матерчатом футляре.

За столом сидела старуха с цветным платком на голове.

Взгляд Мариулы был печальным. Явные следы тревоги мешали ей хранить на лице ясный, приличествующий ее возрасту покой.

Она шевельнулась и сделала вид, что хочет подняться навстречу гостям, но кузнец поспешил к ней и, присев рядом, чмокнул в щечку.

— Здравствуй, почтенная Мариула, — сказал он. — Гляжу, ты не хвораешь.

— Милости прошу к столу, люди добрые, — тягуче пропела старуха неожиданно молодым, крепким голосом. — Слава Господу нашему Иисусу Христу, на здоровье покуда не жалуюсь. — И спросила с легкой обидой: — Что ж это тебя давненько не было видно, Архипушка? Совсем позабыл меня?

Не ожидая ответа, прищурившись, Мариула посмотрела на Луку и Лялю.

— Проходите, дорогие, садитесь.

Парень с девушкой пробежали по мягким коврикам к старухе и протянули руки. Она коснулась их кончиками сухих пальцев.

— Это сын Авдея Барсукова и Ляля, цыганка, — представил их кузнец.

— Ведаю о том, — тихо сказала Мариула и улыбнулась молодым. — Я все о вас знаю.

Гости расселись вокруг стола, и старуха сложила перед собой руки:

— Пусть пошлет вам Господь богатство и долгую жизнь.

Мариула налила в пиалы крепкого чаю и вздохнула:

— Э–хе–хе… Какой чай! Душистый, с травами. Такого, как у меня, нигде не сыщешь.

Ведунья предложила отведать яств с подносов, расставленных на столе. Она осторожно пила ароматный чай и вдруг сказала:

— Какая ты, Ляля, ладная и пригожая! Да где же тебя Лука такую сыскал?

В ответ смущенная девушка прижалась к юноше, но ничего не сказала.

— Из табора она сбегла, — проглотив кусочек пирога, уточнил Лука.

— Что ж, пущай покуда у меня поживет. Чую я, что придут ужо за ней.