Владыка башни

— Чисто и быстро, — продолжала она, карабкаясь в гору без малейших усилий. — Думаю, ты мог бы меня поблагодарить за то, что я подарила ему лёгкую смерть в твоём лице.

Френтис промолчал, взбираясь на скалу следом за ней.

Они достигли вершины, когда солнце стояло уже в зените. Раскинув руки, женщина повернулась к западу.

— Двенадцать Сестёр во всём их великолепии.

Цепь лесистых островов уходила в морскую даль и терялась в полуденной дымке.

— Столетиями ни один смельчак не решался здесь поселиться. Говорят, когда-то тут произошла катастрофа, разрушившая перешеек, который соединял наш континент с тем, что сейчас является материковой частью Альпиранской империи. Что именно случилось тогда, никто не знает, хотя в легендах можно найти тысячи объяснений. Альпиранцы считают, что боги сражались здесь с чем-то неведомым и в ярости разрушили «мост». А южные племена рассказывают, что с неба упал огромный огненный шар, сметая все на своём пути. Наконец, есть древняя воларская сказка о сильном, но глупом волшебнике: он вызвал к жизни то, с чем не смог совладать. Оно утащило вопящего колдуна в пустоту, а перед тем сокрушило здесь землю. Как бы там ни было, перешеек превратился именно в то, что мы видим: в двенадцать островов. О том, что здесь происходило уже после катастрофы, рассказывали всякие безумные истории, с волшебством и всякими ужасами: о зверях, говорящих как люди, и о людях, больше похожих на зверей... Как же, наверное, удивились приплывшие сюда альпиранцы, когда не обнаружили на островах ничего, кроме джунглей. — Женщина начала спускаться по западному склону. — Но у нас нет времени любоваться красотами, любимый. Лучше покинуть этот островок до темноты. Ты же умеешь плавать, правда?

Канал между Ульпенной и ближайшим островом был миль в пять шириной в самой узкой части, не меньше. По приказу женщины Френтис соорудил для их багажа небольшой плот из выцветшего до белизны плавника, связав деревяшки лианами, нарезанными в джунглях. Он толкал плотик перед собой, с силой загребая ногами. Френтис всегда считался отличным пловцом, но прежде плавал только по реке Соленке, огибавшей замок Шестого ордена. Теперь все было иначе: мешал непрерывный прибой и тёмная глубина внизу. А когда начало садиться солнце, в голове всплыли видения огромной полосатой акулы, сожравшей целого кита.

Женщина смеялась над ним. Перевернувшись на спину, она лениво и непринуждённо била по воде ногами.

— Да не волнуйся ты так! Мы слишком мелки и вряд ли заинтересуем красную акулу. Впрочем, у неё есть родственники и помельче. — Она снова рассмеялась и поплыла вперёд, тогда как страх Френтиса лишь обострился.

До берега добрались без происшествий, хотя Френтис мог бы поклясться, что какая-то чешуйчатая тварь царапнула его по ноге. Он собрал коряги и кое-как сложил их конусом. Женщина протянула руки и вскрикнула от боли и восторга, когда с ладоней полилось пламя, поджигая дрова. Из её носа потекла струйка крови, которую она машинально стёрла большим пальцем, однако от Френтиса не укрылось то, как она сжала кулак, когда все пламя вытекло, и он заметил судорожное подёргивание её плеч — свидетельство подавленной боли. «За все приходится платить, любимый».

Они грелись у костра, пока тьма не сгустилась и не взошёл месяц.

— Ты умеешь петь? — спросила женщина. — Всегда, понимаешь ли, мечтала услышать, как мой любимый поёт мне песню под луной.

— Нет, — ответил Френтис, радуясь тому, что в кои-то веки может ответить без понуканий.

— Я могу тебя заставить, ты знаешь как, — прищурилась она, но Френтис молча смотрел в огонь. — Наверное, хочешь узнать, кто это был и почему его имя оказалось в нашем списке?

Бок жутко зудел, кожа, можно сказать, горела. Он подавил желание почесаться, держа руки на коленях. Непонятно, знает ли женщина о его проблеме: она безразлично подбрасывала в огонь сучья.

— Не хочется тебе это говорить, но он не был плохим человеком — совсем наоборот, насколько мне известно. Справедливый и мудрый судья, независимый и неподкупный. Из тех, кому доверяют и бедные, и богатые. Именно у таких людей ищут защиты, когда приходят смутные времена. — Она кинула в огонь последнюю ветку и грустно улыбнулась Френтису. — Потому-то он и был в моём списке. Его убил не ты, а его собственная добродетель. Ты — всего лишь инструмент, чтобы воплотить в жизнь давний замысел.

Она подсела поближе к Френтису, обняла его и положила голову ему на плечо. Наверное, со стороны они выглядели прекрасно: ни дать ни взять юные возлюбленные, прижавшиеся друг к другу на пляже под луной. Но эту идиллическую картинку нарушил её голос, резкий свистящий шёпот душевнобольной женщины, не способной себя контролировать:

— Знаю, ты страдаешь. Я помню эту боль, любовь моя, пусть с тех пор прошло уже несколько жизней. Ты считаешь меня жестокой, но что ты знаешь о настоящей жестокости? Жесток ли тигр, охотящийся на антилопу? Или красная акула, промышляющая кита? Был ли жесток ваш безумный король, когда послал тебя на ту бессмысленную войну? За жестокость ты принимаешь волю, а воля у меня была с самого начала. Я ведь не сумасшедшая. Обещаю, едва мы покончим с этим списком, мы с тобой напишем новый, и тогда, вычёркивая имена, ты будешь радоваться, а не страдать.

Она прижалась крепче, довольно вздыхая... а зудящий бок горел огнём.

На островах они убили ещё двоих. Сначала — купеческого приказчика на Ульпенне, которого она сама задушила, когда тот, пьяный, вышел ночью отлить. Затем — подавальщицу из таверны на Астенне, которую Френтис заманил к себе в комнату, вертя у девчонки перед носом серебряной монеткой. Она хихикала, идя за ним по лестнице, хихикала, когда он с поклоном пропустил её в дверь и принялся зажигать лампу, хихикала, пока он сжимал её в объятьях. И вновь женщина позволила ему сделать всё быстро.

Они сели на корабль ещё до рассвета, успев отплыть с утренним отливом. Четыре дня спустя судно бросило якорь в Динеллисе — огромном, даже больше Миртеска, шумном порту. Место госпожи и телохранителя вновь заняли муж и жена, только на сей раз она надела «маску» испуганной мышки, а Френтиса заставила играть роль властного спесивца, избалованного сынка мельденейского купца, присланного проследить за торговыми делами отца. В Динеллисе их ждала очередная жертва — круглолицый трактирщик, которого Френтис громогласно принудил присоединиться к ним на веранде и выпить бокал вина. Там они его и оставили. Он сидел, невидяще глядя на бухту, а чаша покоилась на его обширном животе.

Дни становились кошмарно однообразными, по мере того как они пробирались все дальше на север. Френтис не мог уловить в её списке ни малейшей закономерности. Деревенская прачка, жившая в десяти милях от Динеллиса, два дня спустя — дюжий батрак, а ещё через день — полуслепой и полуглухой старик. Если бы Френтис своими глазами не видел, как мужчина со странно знакомым голосом передавал ей этот список, он решил бы, что это повредившийся рассудок приказывает ей убивать совершенно случайных людей. Но хладнокровие, с которым она совершала убийства, убедило его, что она делает это совсем не ради развлечения. Напугавшая его жестокость, с которой она расправилась со стариком в Гервеллисе, сменилась невозмутимой деловитостью. Убивала ли она сама или принуждала его сделать это, всё продумывалось до мелочей. Они наблюдали за жертвами и убивали, как только предоставлялась возможность, — быстро, если не сказать чисто, успевая уйти до того, как поднималась тревога.

Плотник из Вареша. ещё один судья, на сей раз из Раваля. Главарь шайки разбойников в западных холмах.

— Ну, этот-то точно был мерзавцем. — Склонив голову набок, она стояла над телом бандита и вытирала кровь со своего меча.

Френтис едва избежал удара копьём от последнего из бандитов, окровавленные трупы остальных пяти валялись на земле. Отыскать разбойничий лагерь было непросто, им пришлось несколько дней выслеживать их в каменистых холмах. Когда наконец они напали на след, женщина не стала ждать темноты, она решила атаковать и убить всех разом.